Русская идея и государственная идеология России в свете социал-гуманизма

В политике не может быть честной

и полезной практической деятельности

без ясно определенной теории

и руководящей  цели.             

М. Бакунин

 

Согласно БСЭ, «идеология – система взглядов и идей, в которых осознаются и оцениваются отношения людей к действительности и друг к другу, социальные проблемы и конфликты, а также содержатся цели (программы) социальной деятельности, направленной на закрепление или изменение (развитие) данных общественных отношений». Главным недостатком этого определения является то, что система описывается через перечисление ее элементов, а не через указание системообразующего принципа, который и делает систему системой. Другой недостаток (с точки зрения нашей задачи) состоит в том, что здесь определяется идеология вообще (класса, партии и т.д.), а не государственная идеология.

Предложенное определение роднит идеологию с мировоззрением, что и подтверждает БСЭ: «Понятие «мировоззрение» соотносится с понятием «идеология», но они не совпадают. По своему содержанию мировоззрение шире идеологии. Идеология охватывает лишь ту часть мировоззрения, которая ориентирована на социальные явления и классовые отношения». Однако понятия «государственное мировоззрение» не существует. Поэтому понятие «государственная идеология» требует конкретизации, которая отграничила бы идеологию от мировоззрения.

Для установления  системообразующего принципа идеологии сравним между собой две идеологии, широко обсуждавшиеся в недавнем прошлом: буржуазную и социалистическую. Их коренное отличие состоит в том, что они базируются на разных формах собственности. В основе систем взглядов и идей, составляющих разные идеологии, лежат разные формы собственности. Поэтому государственная идеология – это принцип управления собственностью, принятый в данном государстве. Может показаться, что это определение неоправданно сужает понятие идеологии и не охватывает ее традиционное понимание как системы взглядов и идей. Но государственная идеология – понятие многослойное. Принцип управления собственностью пронизывает все сферы общественной жизни и бытует не только в правовых нормах, но и в газетных статьях, теле- и радиопередачах и т.д. Газетные полосы, минуты эфирного времени, страницы журналов и книг – это тоже собственность, и государство прямо или косвенно управляет ей с не меньшей заботливостью, чем лицензированием предпринимательской деятельности.

Доктрина, по БСЭ, это «учение, научная или философская теория, политическая система, (например, военная доктрина) или нормативная формула». Очевидно, что оформление государственной идеологии как доктрины должно содержать формулировку принципа управления собственностью в виде нормативной формулы. Однако доктрина и в смысле «учения, научной или философской теории» имеет прямое отношение к государственной идеологии как ее теоретическая основа. Таким образом, при научном подходе к управлению обществом, государственная идеология должна быть доктриной во всех смыслах этого слова.

Но все концепции государственной идеологии будут схоластическими рассуждениями, если не различать официально провозглашаемую идеологическую доктрину и реальную государственную идеологию. Смысл идеологической доктрины царизма можно передать словами: «за веру, царя и отечество», а его реальную идеологию народ выразил в пословице «кто у власти, тот и у сласти». Заметим: народная мудрость сформулировала реальную государственную идеологию в виде принципа управления собственностью. Реальная государственная идеология представляет собой объективно обусловленное политико-экономическое движение. Это движение выражает, во-первых, эволюцию самого идеологического принципа, диктуемую его внутренней логикой. Во-вторых,  это развитие общественных отношений, которое объективно, независимо от воли людей обусловлено фактическим принципом управления собственностью. История показала, что принцип управления собственностью, которым фактически руководствовался царизм, имеет тенденцию к возрастанию заложенного в нем неравенства, причем происходит обнищание народных масс и ослабление власти. Н. Бердяев писал: «Разложение императорской России началось давно. Ко времени революции старый режим совершено разложился, исчерпался и выдохся[1]». Таким образом, реальная государственная идеология складывалась в государствах в ходе исторического процесса стихийно, а не как сознательно воплощаемая доктрина; идеология как доктрина представляет собой официально провозглашаемую идеологию.

Общеизвестно, что в СССР официальная идеология называлась марксистко-ленинской и ориентировала людей на построение светлого будущего. Идеология внушала: если настоящее не очень светлое, то это надо пережить ради будущего. Соответственно при планировании экономической деятельности приоритет отдавался производству средств производства, а жилищное строительство, медицина, образование, культура финансировались по пресловутому остаточному принципу. Тем самым нарушалось известное положение Маркса, что главная производительная сила – сам человек[2], и, следовательно, реальная государственная идеология была немарксистской. К тому же добавим, что есть только один способ построения светлого будущего: строить светлое настоящее. А иначе наши потомки могли бы сказать: как вы, не сумевшие построить себе светлое настоящее, будете строить нам светлое будущее, вы ничего не знающие о светлом образе жизни и о том, какими плодами науки и техники в отличие от вас будем располагать мы? Таким образом, официальная государственная идеология СССР была густо замешена на демагогии и, следовательно, не совпадала с реальной. Реальной же идеологией оставался все тот же принцип «кто у власти тот и у сласти», хотя осуществлялся он иначе и в иных пропорциях, чем до революции. Осуществилось то, о чем писал Н. Бердяев: «Воля к власти станет самодовлеющей, и за нее будут бороться, как за цель, а не как за средство[3]».

В современной России в плане  государственной идеологии сложилась уникальная ситуация. Тринадцатая статья Конституции РФ гласит: «Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной». Это двойное недоразумение. Если сопоставить приведенную выше дефиницию идеологии и содержание Конституции, то нетрудно увидеть, что именно конституция является доктринальным воплощением государственной идеологии.  Поэтому утверждение, что у государства нет идеологии, равносильно утверждению, что у государства нет конституции.

Во-вторых, идеология отличается от мировоззрения тем, что государство целенаправленно добивается, чтобы идеологические нормы стали не просто знаниями граждан, а их убеждениями. Государство использует систему образования, культуру,  весь колоссальный пропагандистский аппарат, вооруженный средствами массовой информации, чтобы убедить граждан в том, что они живут в демократическом социальном государстве, денно и нощно пекущемся о них и т.д. Официальная идеология – система убеждений, которые государство стремится привить своим гражданам. Поэтому утверждение об отсутствии в России государственной идеологии заставляет вспомнить тургеневского героя, который заявил, что никаких убеждений не существует вовсе. На вопрос, убежден ли он в этом, он ответил утвердительно. «Ну, вот вам и первое убеждение для начала», - возразили ему. У России нет государственной идеологии? Вот вам ее первая формулировка для начала.

Положение об отсутствии государственной идеологии снимает всякие нравственные ориентиры и развязывает властям руки для политико-экономического произвола. Когда у государства нет идеологических ориентиров, можно месяцами не платить зарплату и при этом трубить о торжестве демократии. Можно стирать с лица земли города и села в собственной стране и называть это наведением конституционного порядка. Официальная государственная идеология, если даже она отличается от реальной, является важным инвариантом, влияющим на текущую политику. Идеология, объявлявшая СССР лидером мирового пролетариата, ориентировала на индустриализацию страны. И напротив, отсутствие официальной государственной идеологии было на руку  временщикам, которых не беспокоило превращение  России в сырьевой придаток промышленно развитых стран. Таким образом, официальная идеология, формулируемая как отсутствие государственной идеологии, – это идеологическая доктрина плутократии. Если при нормальном положении вещей политика является концентрированным выражением экономики, то отсутствие идеологии превратило экономику в заложницу политики, направленной на сохранение власти в руках узкого круга лиц.  Принцип «кто у власти, тот и усласти» углубился до фантастического обогащения упомянутого круга лиц, и массового обнищания народа. Если при коммунистической идеологии Л. Брежнев постеснялся занять квартиру, отделанную как царские палаты, то в идеологическом вакууме стесняться нечего.

В последнее время все чаще звучат  пожелания обрести внятно сформулированную государственную идеологию. Интересно, что В. Путин в первые годы своего президентства неоднократно высказывал озабоченность отсутствием у России идеологии, отмечал, что от этого в первую очередь страдает воспитание детей. Всего год назад в качестве недостатка партии «Единая Россия» он назвал отсутствие у нее определенной идеологии. Однако никаких результатов не последовало, из чего можно заключить, что вопрос о формулировании государственной идеологии сколь важен, столь и сложен. В самом деле, в формулах официальной государственной идеологии возможен любой произвол (в том числе отрицание всякой идеологии), но предложить идеологию, привлекательную для народных масс и в то же время отвечающую историческим реалиям политико-экономического процесса не так просто.

Здесь главный вопрос в методологическом подходе к ее формулированию. Писатель-философ А. Зиновьев утверждал в книге с многообещающим названием «Идеология партии будущего», что идеология – продукт изобретения профессионалов-идеологов.  Но автор и сам не изобрел никакой идеологии, и не сказал, какое патентное бюро должно рассматривать заявки на изобретенные утопии, ибо изобретательство в части управления собственностью может увенчаться только утопиями. Исторически перспективную реальную идеологию («руководящую цель») по определению можно вывести только из анализа хода истории, из «ясно определенной теории».

Для установления такой идеологии начнем с рассмотрения сообществ, с предельно простыми общественными отношениями. Ясно, что таковыми были сообщества, осуществившими «первый исторический акт» – акт, который провел границу между антропоидами и человеком. В чем он состоял? В книге «Государственная идеология России  XXI века[4]» обосновывается гипотеза, что первым историческим актом стал мирный дележ добычи между членами стаи антропоидов. Человек по своему определению мог произойти только из акта человечности, а дележ человечен, гуманен, так как устраняет принципы звериной стаи – биологическую иерархию или драку за пищу, которые не позволяют выжить слабым индивидам. Дележ – простейшая форма общественных отношений, так как он требует подавления животных инстинктов и осуществляется по некоторому принципу, установленному прижизненно, а не полученному от рождения генетическим путем. Для обсуждаемой проблемы идеологии важно то, что принцип дележа (другими словами, принцип распределения предметов потребностей между членами сообщества – распределительный принцип, а позднее – принцип управления собственностью) в каждом сообществе устанавливался стихийно под воздействием многих факторов: обычаев, верований, личности вождя и т.д. Неудивительно, что в эпоху первого исторического акта вся идеология сводилась к вопросу, по какому принципу делить предметы потребностей. Удивительно, что первый исторический акт по существу оказался и последним, поскольку вся история представляет собой бесконечное повторение этого акта, но только всякий раз с новыми действующими лицами и в новых условиях. Проблемы  нравственности и морали, понятия о справедливости и праве, добре и зле, равенстве и свободе – все эти духовные искания уходят своими корнями в вопросы о разновидностях распределительного принципа. Войны и революции, восстания и мятежи, заговоры и перевороты – все потрясения, составляющие содержание всемирной истории, это не что иное, как борьба людей за изменение принципа распределения жизненных благ. Таким образом, во все времена политическая борьба вращается вокруг распределительного принципа – принципа управления собственностью.  

Распределение предметов потребностей всегда происходит в условиях их дефицита. Поэтому принцип распределения – это, в сущности, принцип дискриминации членов сообщества при распределении предметов потребностей. Формируясь стихийно, распределительный принцип в одних сообществах был более гуманным и позволял выживать даже слабым индивидам, в других гарантировал предметы потребностей только приближенным вождя, жрецам, знатным воинам и т.д. В каком направлении эволюционировали распределительные принципы? Направление эволюции определяла постоянная борьба между сообществами. В этой борьбе победу чаще одерживали сообщества с более гуманными принципами дележа, так как применение орудий изменило сами понятия силы и слабости (вспомним Давида и Голиафа). Кроме того, издревле изобретатели новых орудий чаще рождались среди слабых индивидов. Гуманность распределительного принципа (идеологии) оборачивалась экономической выгодой, военной мощью. Таким образом, диалектика гуманизации общества состояла в том, что общество гуманизировалось через войну сообществ. На смену естественному отбору, свойственному биосфере, в социосфере пришел социально-естественный отбор.  Социальный – потому что вместо борьбы между отдельными особями велась борьба между сообществами, а признаки, передаваемые по наследству (уровень развития орудийных действий и распределительный принцип), а также механизм передачи (прижизненное обучение) возникли в результате общественных, отношений. Естественный – поскольку передать по наследству свои признаки удавалось сообществам-победителям.

Возникает вопрос о законе социально-естественного отбора. В постоянной борьбе между сообществами побеждают те из них, чей распределительный принцип, обеспечивает сообществу наибольшую боеспособность или, другими словами, наибольшую отдачу от деятельности членов сообщества: хлеборобов, оружейников, воинов и т.д. Если сообщество установит, например, принцип полного равенства, тогда дискриминации подвергнутся талантливые  и трудолюбивые работники в сравнении с посредственными и  ленивыми. Ясно, что этот распределительный принцип не даст полного простора для реализации способностей членов сообщества, и оно будет рано или поздно побеждено сообществами, практикующими боле продуктивный распределительный принцип. Очевидно, что максимального развития производительных сил достигнет то сообщество, которое сумеет воплотить принцип управления собственностью «каждому по его способностям создавать для сообщества средства и предметы потребностей» (большому кораблю – большое плавание). Поэтому закон  социально-естественного отбора (или закон гуманизации общества) можно сформулировать так: в ходе социально-естественного отбора побеждают те сообщества, чей распределительный принцип  наиболее близок к оптимальному варианту «каждому по его способностям создавать для сообщества средства и предметы потребностей[5]». 

Этот принцип требует, во-первых, оптимально расставить специалистов, по рабочим местам и должностям, во-вторых, создать жизненные условия, при которых специалисты могли бы сосредоточиться на своей деятельности, а не были бы скованы заботой о хлебе насущном. Важнейшим доказательством правильности указанного закона со стороны практики является тот факт, что рыночный механизм распределения предстает здесь как частный случай общего механизма социально-естественного отбора. В условиях рынка принцип «каждому по его способностям создавать для общества средства и предметы потребностей» реализуется наиболее наглядно: сколько товаров и услуг произвел, столько за них и получил.

 Подтверждением закона социально-естественного отбора со стороны теории является то, что он согласуется с положением марксизма, известным как «материалистическое понимание истории». Это важнейшее открытие Маркса было воспринято неадекватно его смыслу. Так, В.Соловьев, как и многие другие философы, приписывал Марксу понимание человека как «только экономического деятеля». Причина массового непонимания, очевидно,  в отсутствии детальной разработки положения о том, что «производство и воспроизводство действительной жизни» является определяющим моментом лишь в конечном счете. Что значит, «в конечном счете»? Кто и кому предъявляет этот счет? Кто и как платит по нему? Концепция социально-естественного отбора помогает ответить на эти вопросы.

В онтогенетическом развитии (развитии в ходе жизни данного поколения) экономику формируют потребности людей через политику, нравы, идеологические доктрины и т.д. Во всех сообществах социальный онтогенез – это сфера людских страстей, что очевидно каждому (а, следовательно, было очевидно и Марксу). Но в постоянной борьбе сообществ, в конечном счете, победят те сообщества, в которых борьба страстей содействовала или, по крайней мере, не препятствовала развитию производительных сил и производству. Таким образом, лишь в конечном итоге многолетней борьбы сообществ производство произносит свое решающее слово, причем лишь обо всей организации жизни сообщества в целом, а не об отдельных ее моментах. Но его слово – это приговор, по которому с исторической сцены уходят те сообщества, чья социальная реальность тормозила экономическое развитие. Маркс открыл базисную роль производительных сил и производства[6]  в филогенетическом развитии общества (развитии на протяжении многих поколений), тогда как его ниспровергатели безнадежно застряли в наивном понимании истории на уровне онтогенеза, где жизнедеятельность общества, действительно, определяется страстями, борьбой идей и т.д. Таким образом, концепция социально-естественного отбора показывает, что материалистическое и идеалистическое понимания истории нельзя абсолютизировать и представлять как исключающие друг друга. Развитие сообщества в социальном онтогенезе определяется «идеальными» факторами, и только исторический филогенез (социально-естественный отбор) «экзаменует» его по критерию развитости производительных сил и производства.

Итак, принцип управления собственностью «каждому по его способностям создавать для сообщества средства и предметы потребностей» – это не чье-то изобретение, а продукт стихийного коллективного творчества сообществ, отшлифованный и апробированный всем историческим процессом. Преимущество этого принципа управления собственностью перед любым другим состоит в том, что он обеспечивает сообществу максимальное развитие производительных сил, а следовательно, создает наилучшие возможности в конкурентной борьбе сообществ, будь то вооруженная или торговая борьба. Разумеется, ни в одном государстве этот принцип не был реализован в полном объеме в виду борьбы разнонаправленных страстей вокруг должностей и вознаграждений за труд, тем более что ни одно государство не использовало его как сознательно воплощаемую доктрину государственной идеологии. Но в силу стихийно сложившихся исторических условий в одних государствах реальная идеология оказывается дальше от этого принципа, в других – ближе к нему. Эти последние чаще становятся победителями, в чем и проявлялся закона социально-естественного отбора. Именно эти сообщества творят историю, гуманизируя человечество.

Указанному принципу управления собственностью можно дать другую формулировку. Договоримся о значениях двух понятий: гуманное и разумное. Будем называть гуманными действия, способствующие оптимальному удовлетворению  здоровых потребностей людей (нездоровые потребности – алкоголизм, наркомания, маниакальные склонности и т.п.). Назовем разумными действия, которые экономически целесообразны (действия, увеличивающие производство или оптимизирующие распределение средств и предметов потребностей). Из этих определений следует, что любая гуманная  акция, способствуя удовлетворению потребностей людей, тем самым, помогает им полнее реализовать свои производительные способности. Т.е. все гуманное – разумно (экономически целесообразно). Любая экономически целесообразная (т.е. разумная) акция способствует удовлетворению потребностей людей; следовательно,  все разумное – гуманно. Все гуманное - разумно, все разумное - гуманно – такова еще одна формулировка оптимального принципа управления собственностью.

Две формулировки оптимального принципа управления собственностью звучат совершенно по-разному, и может показаться, что между ними нет ничего общего. Но если должности и вознаграждение за труд распределены по способностям, то это и гуманно (так как позволяет людям наиболее полно удовлетворить потребность в реализации своих способностей), и разумно, так как дает наибольшую производительность труда. Поэтому по своей сущности эти формулировки тождественны, однако, у каждой из них своя сфера применения. Если первая формулировка в большей степени ориентирована на кадровую политику, то вторая очерчивает идеологический подходрдачувлетворить свои творческие потребности), и разумно, так как дает наибольшую говая борьба. к самому широкому спектру политико-экономических проблем.

Указанную идеологию можно назвать социал-гуманистической, подчерки­вая словом «социал», что речь идет о гуманности, заложенной в самой природе общества и преумножаемой социально-естественным отбором, а не провозгла­шенной в качестве доктрины тем или иным мыслителем. Проиллюстрируем  объективную гуманность социально-естественного отбора примером из истории. Древнейшие сообщества-победители приносили пленных в жертву богам. Со временем пленных начали обращать в рабов. Это стали делать не потому, что люди обрели более гуманное мировоззрение, а потому, что это было экономически целесообразно (разумно). Но это было и более гуманно, так как участь раба все же лучше уча­сти жертвенного животного (все разумное – гуманно). Аналогично этому, рабовладельческий строй был сокрушен не пропагандой гуманистических доктрин, а деградацией производительных сил Римской империи, проистекавшей из экономической неэффективности рабского труда. И, наконец, более близкий пример: почему вместо абсолютного обнищания пролетариата происходил постепенный рост качества жизни рабочих? Совсем не потому, что у капиталистов сформировались гуманистические воззрения. В период машинизации ручного труда, когда от рабочих требовались простейшие движения, доступные даже детям, рабочих можно было содержать на уровне физиологического выживания, что и происходило в эпоху создания марксизма. Но по завершении этого этапа конкуренция потребовала более сложного производства, и соответственно возрос уровень способностей, которые надо было задействовать для его организации. А чем выше уровень эксплуатируемых способностей, тем более высокое качество жизни надо создавать для работников. Поэтому капиталисты были вынуждены значительно больше вкладывать в развитие того главного средства производства, каковым, по определению Маркса, является сам человек. Таким образом, и здесь проявил себя закон «все разумное – гуманно».

Приведенные примеры показывают, что о социал-гуманизме можно сказать словами Маркса, сказанными им о коммунизме: социал-гуманизм – «не док­трина, а движение». Это гуманизм не мировоззренческий, а чисто объективный, вытекающий из логики развития общества. Вот о таком объективном гуманизме говорится в законе развития общества. «Мудрость» социально-есте­ственного отбора состоит  в том, что он гуманизирует сообщества независимо от наличия в них собственно гуманистических воззрений. Будучи оформленным как доктрина, социал-гуманизм представляет собой теорию развития общества, описывающую механизм его гуманизации. Закон гуманизации общества указывает ту государственную идеологию, которая является для государств «путевкой в жизнь», которую «выдает» социально-естествен­ный отбор. Те сообщества, чья идеология объективно гуманнее, в конечном итоге устраняют с исторической арены менее гуманные сообщества – такова неумолимая диалектика истории, так через беспощадную борьбу сообществ очеловечивается (гуманизируется) чело­вечество. Воля людей может лишь ускорить или затормозить этот закономер­ный процесс, но не может отменить его.

Оценивая шансы России на получение указанной «путевки», можно констатировать, что они невелики, ибо слишком далеки российские политико-экономические реалии от норм социал-гуманизма. Это полбеды, что Россия отстала от Запада по уровню компьютерных  технологий, автомобильной промышленности,  по качеству дорог и т.д. Беда в том, что Россия катастрофически отстала по уровню реализации способностей своих граждан. Многонациональный русский народ трудолюбив и талантлив, но его огромный талан пропадает втуне. О какой реализации способностей можно говорить, если около половины населения живет за чертой бедности и значительная часть – за чертой нищеты. Чем больше энергии людей уходит на удовлетворение неотложных потребностей (в пище и т.д.), тем меньше ее остается для реализации производительных способностей. Тем меньше производится предметов потребностей, тем труднее удовлетворять потребности и т.д. Так закручивается спираль социальной деградации. И наоборот, чем проще людям удовлетворить неотложные потребности, тем больше энергии остается для реализации способностей, тем больше производится предметов потребностей, и т.д. Так раскручивается спираль социального прогресса. Поэтому наиболее актуальна для России программа ликвидации бедности и нищеты, благоустройства жилищ и т.д. Национальные проекты соответствуют этому направлению, но сам факт выделения четырех проектов (почему не трех, не пяти?) говорит об отсутствии продуманной системы. К тому же наша извечная реальная государственная идеология вызвала к жизни пятый «национальный проект», который отодвинет на задний план первые четыре, а именно: создание зимнего курорта мирового класса.

Между тем, вопрос об осуществлении в России социал-гуманистической идеологии равнозначен вопросу «быть или не быть». История человечества – это вечная борьба сообществ и другого хода истории не будет. Останется ли Россия субъектом всемирной истории или распадется подобно СССР, это всецело зависит от того, встанет ли она на путь развития, диктуемый социально-естественным отбором. Закон социально-естественного отбора неумолим, как все объективные законы. Исторический опыт показал, что мировыми лидерами становятся не те сообщества, которые по воле судьбы оказались в благодатных географических условиях, а сообщества, члены которых наиболее полно реализуют свои способности (лучший пример – Япония). А в то время как Россия еле сводит концы с концами за счет растраты невосполнимых природных ресурсов, ее народ деградирует от алкоголизма, наркомании, необычайно высокого процента заболеваемости школьников, детской беспризорности и т.д.  Сколько десятилетий отмерено России на то, чтобы она встала на путь преумножения и реализации неистощимого таланта народа, сказать невозможно, так как развитие человечества происходит с большим ускорением. Поэтому тот факт, что Россия со своей противоестественной идеологией «кто у власти, тот и у сласти» просуществовала многие века, еще не означает, что ей отведен хотя бы век. И чем дольше будет сохраняться самоубийственная идеология отсутствия всякой идеологии, тем больше вероятность, что «Богом хранимая» Россия не сохранится как субъект всемирной истории.

А ведь если Россия первой из великих держав примет социал-гуманистическую доктрину государственной идеологии, это уже будет историческим достижением хотя бы потому, что политика России станет идеологически выигрышной и понятной для мирового сообщества, ибо после распада СССР весь мир ломает голову над вопросом “What is Russia?”. И чем скорее в Конституции Российской Федерации будет записана доктрина государственной идеологии, обеспечивающая максимальное развитие производительных сил, тем больше шансов у России быть в числе сообществ-победителей поистине великой державой.

К вопросу о государственной идеологии примыкает старый вопрос о русской национальной идее. Здесь, прежде всего, надо выяснить, почему у России может или должна быть особая идея. До революции правящие круги России отличались низкопоклонством перед Западом и отнюдь не стремились сделать страну ведущей державой. Поэтому мысль о русской идее не могла придти «сверху». Эта мысль возникла в кругу славянофилов. БСЭ разъясняет, что  «самобытность России славянофилы видели в отсутствии, как им казалось, в её истории классовой борьбы, в русской поземельной общине и артелях, в православии, которое славянофилы представляли себе как единственное истинное христианство. Очевидно, что то, что служило опорой для славянофилов, ушло в прошлое. Правда, православие, как и прежде, может претендовать на статус истинного христианства. До сих пор при обсуждении идеологических  проблем высказываются предложения связать православие не только с русской идеей, но даже и с государственной идеологией, что побуждает подробно обсудить эти предложения.

Православная идеология – не новость, ибо до революции идеология была по существу православной (за веру, царя и отечество). Она безраздельно господствовала на Руси целое тысячелетие. И что же? Именно воцерковленные  русские помещики превратили крепостное право в истинное рабство, вызывавшее кровавые бунты, которые в свою очередь топились в народной крови.  Историю православной России описал в немногих словах поэт М. Волошин: «Сотни лет тупых и зверских пыток, и еще не весь развернут свиток…». Эру православной идеологии венчают две революции, последовавшие с интервалом в двенадцать лет. Характерно, что православная церковь прекрасно уживалась с массовой неграмотностью своей паствы (а является ли жизнь неграмотного человека полноценной человеческой жизнью?). И только безбожники-большевики совершили культурную революцию, создав в СССР систему образования, считавшуюся лучшей в мире. Возможно, защитники православной идеологии скажут, что церковь делала все возможное, но не могла преодолеть противодействия светских властей (царизма). Призовем в свидетели еще одного поэта С. Надсона:

                               Христос! Где ты, Христос, сияющий лучами

Бессмертной истины, свободы и любви?

Взгляни, - твой храм опять поруган торгашами,

И меч, что ты принес, запятнан весь руками,

Повинными в страдальческой крови!

Практика – критерий истины. И если тысячелетнее господство православной идеологии стало ярким свидетельством ее полного банкротства в деле гуманизации российского общества, то что же предлагают новоявленные православные идеологи, ждать от нее плодов еще тысячу лет? Или, быть может, их надежды подкреплены переменами в русском православии? Но нет обновлений; даже счет дней до сих пор ведется по старому стилю. По-прежнему отлучен от церкви великий гуманист Лев Толстой. Правда,  к лику святых причислен Николай II – император, которого, согласно старому анекдоту, следовало бы посмертно наградить Орденом Октябрьской революции за создание революционной ситуации в стране.  И это сразу вызывает вопрос: почему же тогда не канонизированы великомученик Павел I и убиенный террористами Александр II? Видимо, потому, что их канонизация не принесла бы никаких политических дивидендов в борьбе с коммунистами, а теперь на них падает тень наследников гонителей святого великомученика. Таким образом, нынешняя церковь не избавилась от политиканства, в котором ее обличали и поэты, и философы.

Коронный аргумент в защиту клерикализма известен: религия учит добру. Учит, но не научает. История показала, что безнравственные действия вполне уживаются с верой в Бога, и это не случайно. В силу неумолимого закона природы служение Богу (как и всякое другое действие человека) является одной из форм служения своим потребностям. Гуманные личности с высокими духовными потребностями вдохновляются благословением возвышенного и гуманного Бога. Преступные натуры создают себе бога «по образу и духу своему» и превращают религию в удобный инструмент успокоения больной совести. «Блажен, кому отпущены беззакония, и чьи грехи покрыты!» (Пс. 31, 1). «Но я открыл Тебе грех мой и не скрыл беззакония моего; я сказал: «исповедаю Господу преступления мои», и Ты снял с меня вину греха моего». (Пс. 31, 5). Не перед людьми кается царь Давид, а перед Богом, которому и так все известно. Т.е. сам себе покаялся, сам себя простил, чтобы и дальше с легкой душой чинить беззакония. Так было в библейские времена и так было на всем протяжении истории. С кличем «С нами Бог!» православные изуверы в России чинили еврейские погромы.

Почему же все-таки муссируется вопрос о православной идеологии, несмотря на полную теоретическую и практическую несостоятельность этой идеи? Ученые, видимо, выполняют заказ политиков, а последних, очевидно, привлекает готовый набор пропагандистских демагогических штампов: «Всякая душа да будет покорна высшим властям; ибо нет власти не от Бога» (Рим. 13, 1). «Бога бойтесь, царя чтите… Ибо то угодно (Богу), если кто, помышляя о Боге, переносит скорби, страдая несправедливо» (1Пет. 2, 17; 19). Или классическое: Бог  терпел и нам велел. И т.д., и т.п. Это для подданных. А для сильных мира сего иная мораль: им отпущение беззаконий и покрытие грехов. Не идеология, а мечта демагога!

 Итак, многовековое практическое осуществление православной идеологии не вселяет оптимизма в связи с намерением реанимировать ее. Но это намерение пагубно и для православной веры. Первым, кто выдвинул идею отделения церкви от государства, был… Иисус Христос! «Итак отдавайте кесарево кесарю, а Божие Богу» (Мат. 22, 21). «Царство Мое не от мира сего» (Иоан. 18, 36). Но наше земное «царство» как раз от мира сего, и нам нужна мирская идеология, тогда как пафос христианской религии не в решении земных проблем, а в приготовлении  душ человеческих к вечной жизни. «Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и мамоне» (Мат. 6, 24). Поэтому проникновение православия в государственную идеологию приведет к еще большему обмирщению церкви, к разгулу церковно-политического лицемерия и фарисейства. И сбудется сказанное о фарисеях: «Они – слепые вожди слепых; а если слепой ведет слепого, то оба упадут в яму» (Мат. 15, 14).

Наконец, сопоставим православную идеологию (точнее, идею о православной идеологии, ибо никем не разъяснено, в чем эта идеология состоит) с идеологией, вытекающей из закона развития общества – закона социально-естественного отбора. Вопрос стоит однозначно: обеспечит ли православная идеология преимущество в конкурентной борьбе с другими сообществами? Отрицательный ответ несомненен, поскольку, во-первых, закон социально-естественного отбора начал свое действие задолго до возникновения христианской религии, во-вторых, в числе высокоразвитых стран мы видим страны, исповедующие самые разные религии, тогда как православная Россия пребывала до Великой русской революции на задворках цивилизованного мира. В-третьих, превращение православия в государственную идеологию не только не укрепит Россию, но будет разрушать ее. Дело в том, что Россия – страна многоконфессиальная. Придание православию статуса государственной религии поставит служителей культа и рядовых граждан иной веры в неравные условия. Любое неравноправие воспринимается болезненно и тем острее, чем напряженнее социальная ситуация. Следовательно, установление православной идеологии негуманно. Но все негуманное – неразумно с политико-экономической точки зрения. В самом деле, неравноправие религий это дополнительный козырь в руках националистов – разрушителей России.

Национальные элиты особенно чувствительны к любой дискриминации на национальной почве. Источником центробежных сил, разрушивших СССР,  был политический и экономический диктат союзного центра, в силу которого элиты союзных республик ощущали свою приниженность в решении республиканских проблем. Аналогичный эффект вызовет православная идеология в национальных республиках, входящих в состав Российской Федерации. При этом она будет угнетающе действовать на неправославное население всех областей и краев. Тем самым православная идеология станет миной замедленного действия, заложенной собственными руками. Вопрос: с чьей подачи? Или точнее: кому это выгодно?

 Понятие «русская национальная идея» не столь определенно как «государственная идеология», но все то, что сказано выше о государственной идеологии относится и к ней, ибо русский народ – это многонациональный народ. Таким образом, вопрос, на каком основании возникло представление об особой русской идее требует дополнительного рассмотрения.

Носителем особой национальной идеи может быть только великий народ. Чем велик русский народ? Он велик, прежде всего, страданиями, выпавшими на его долю. «Сотни лет тупых и зверских пыток» – это только со стороны своих правителей. А сколько претерпел он от многочисленных иностранных завоевателей! Русский народ оказался в стороне от социал-гуманистического пути, по которому человечество идет к все большей очеловеченности. Не спроста в русских сказках появилась поговорка «по усам текло, а в рот не попало». Русский народ обычно принимал в чужом пиру похмелье. Вот почему русской идеей должна стать историческая задача, вырваться из этой проклятой колеи, в которой уже сколько веков, выбиваясь из сил, вязнет русская птица-тройка, и встать на путь, по которому мимо нее мчаться колесницы государств-победителей. Обрести Землю Обетованную в своей собственной стране – это ли ни великая национальная идея! Нет страны, где воплотить социал-гуманистическую идеологию в качестве государственной было бы труднее, чем в России, в виду отсутствия гуманистических традиций в ее внутренней политике и сложнейшей мировоззренческой путаницы, царящей в умах ее граждан. Но и нет страны, где торжество гуманизма принесет наилучшие плоды для ее народа и для всего человечества. И если суждено России сыграть особую историческую роль, предрекаемую русофилами всех поколений, то не состоит ли она в инициировании создания Всемирного Социал-гуманистического Интернационала?