В политике не может быть честной

и полезной практической деятельности

без ясно определенной теории

и руководящей цели.

М. Бакунин

ВВЕДЕНИЕ*

Призрак бродит по Европе – призрак антикоммунизма. Он рядится во фраки государственных деятелей, в академические мантии, в разномастные одежки политических обозревателей, писателей и т.д. Но с неизменным торжеством призрак восклицает: «Коммунизм умер!» Однако чем больше он усердствует, тем яснее проступает сквозь кликушеские заклинания живучесть коммунистических идей. Внуки и правнуки пролетариев почти всех стран Европы соединяются в единое Еврогосударство. Соединяются не по Марксу, но соединяются! Стираются границы, упраздняются таможни. Это значит, отмирают функции государства, что и предсказывал Коммунистический манифест. Миллионы избирателей России голосуют за партию, называющую себя Коммунистической. Что же происходит? Не пора ли оглядеться и задуматься, добросовестно сопоставить исторические факты с теоретическими формулами, чтобы увидеть и те, и другие в их истинном свете?

Слабость теоретических концепций – не главная беда. Самое страшное то, что Россия утратила идеологию. Какой русский патриот может без стыда за Конституцию Российской Федерации читать в ней такое: «Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной»! Тогда как во всем мире конституция по своему назначению является документальным воплощением государственной идеологии.

А между тем, Россия всегда отличалась четко сформулированной идеологией. Веками исповедывали: за веру, царя и отечество. Что дала эта идеология русскому народу? По словам поэта-философа, поэта-провидца М. Волошина,

Сотни лет тупых и зверских пыток,

И еще не весь развернут свиток,

И не замкнут список палачей...

Потом началась эра «строительства светлого будущего».

Что менялось? Знаки и возглавия.

Тот же ураган на всех путях:

В комиссарах – дурь самодержавия,

Взрывы революции в царях.

Давно уже нет ни царей, ни комиссаров, но «дурь самодержавия» уцелела. Вновь и вновь перемогают русские люди «замыслы неистовых хирургов и размах заплечных мастеров». На смену «партократам» пришли «демократы», осененные двуглавым орлом. Этот симбиоз был бы смешон, не будь он столь страшен. Горе людей, лишившихся всех сбережений. Стоны погребенных под развалинами собственных домов. Отчаяние работников, годами не получающих зарплату. И на этом фоне кучка ловкачей, сказочно разбогатевших на народном горе. По истине «бывали горше времена, но не было подлей». И это закономерно: когда у государства нет официальной идеологии, в нем царит плутократия. И первое, что необходимо сделать для гуманизации России – сформулировать ясную государственную идеологию. Этого недостаточно, но это необходимо!

Государственную идеологию нельзя изобрести. Ее надо вывести из всего хода исторического процесса. В чем состоит историческая судьба России? Россия великая страна. Она велика, прежде всего, безмерными страданиями своего народа. И это притом, что велик его талант, неиссякаемо трудолюбие, несметны природные богатства, которыми он владеет. Что же мешает русским людям жить счастливо? Причина та, что ни один народ не подвергался такому жестокому угнетению. И не то беда, что, оказавшись на перепутье между Азией и Европой, претерпевала земля русская бесчисленные нашествия завоевателей, а то беда, что собственные правители обращались с народом хуже любых завоевателей. Все их помыслы были заняты междоусобицами да борьбой за власть. Когда им думать о народе? И так с древности до наших дней. В силу исторических условий Россия на многие десятилетия отстала от развитых стран по уровню гуманности внутренней политики, а следовательно, по эффективности реализации способностей народа.

Идеи гуманизма веками вытравлялись из сознания граждан России пропагандой идеалов, подавляющих личность. Претерпевайте за веру, царя и отечество! Терпите ради светлого будущего! Терпите, мы проводим реформы! Что менялось? Знаки и возглавья. И только гуманистическая идеология отнимает у политиков возможность злоупотреблять народным терпением – ведь нельзя же сказать: терпите ради гуманизма. Главная историческая задача Гуманистической партии - добиться провозглашения и практического воплощения гуманизма в качестве государственной идеологии России.

«Что же тут нового? – воскликнет дружный хор социал-, либерал- и прочих демократов. – Мы все за гуманность. И вообще гуманизм – чисто моральная, а не политэкономическая категория». Но господа! Во-первых, научно обоснованная идеология не может и не должна открывать идеалы, доселе неизвестные людям. Она только помогает отличать истинные ценности от миражей, обосновывать выбор пути. При разработке такой идеологии «окажется, что мир давно уже грезит о предмете, которым можно действительно овладеть, только осознав его. Окажется, что речь идет... о том, чтобы осуществить мысли прошедшего... Речь идет об исповеди, не более того. Чтобы очиститься от своих грехов, человечеству нужно только объявить их тем, чем они являются на самом деле» (К. Маркс).

Во-вторых, исповедь в грехах, в которых погрязло государство российское, может быть очень длинной, а может заключаться в одном слове: антигуманизм. Нищета и смерть, подстерегающая человека за каждым углом, стали подлинными властителями в России. В затхлой атмосфере алчной возни вокруг власти правители давно забыли, что конституционный порядок – это прежде всего гарантия гражданам права на достойную жизнь и лишь потом - подчинение одних правителей другим. Вот почему России жизненно необходим свежий ветер гуманистических идей. Вот почему провозглашение и практическое осуществление гуманистической идеологии для России сколь актуально, столь и ново.

Наконец, самое главное (и самое трудное для понимания!) состоит в том, что в понятия «гуманность», «гуманизм» здесь вкладывается принципиально иной смысл, по сравнению с их традиционным пониманием. Гуманность – это любые действия, способствующие оптимальному удовлетворению здоровых человеческих потребностей1. Тем самым в качестве гуманных действий рассматриваются не только и не столько действия альтруистов-подвижников, сколько профессиональные действия булочника, сапожника и т.д., которые совершаются в собственных интересах, но при этом обеспечивают людей хлебом, обувью и т.д. Соответственно и гуманизация общества рассматривается не как плод усилий особых гуманистических организаций, а как закономерный общемировой процесс очеловечивания людей, начавшийся с возникновения человека и не имеющий конца. Эту разновидность гуманизма следует назвать «социал-гуманизмом»– гуманизмом, заложенным в самой природе человеческого общества, а не провозглашаемым какой-либо доктриной. В отличие от филантропии – деятельности сострадательных людей, направленной на облегчение участи обездоленной части населения, – социал-гуманизм имеет в виду содействие удовлетворению потребностей и развитию способностей всех членов общества, включая самых богатых, самых преуспевающих людей. Именно на это направлен социал-гуманистический принцип управления собственностью: «каждому по его способностям создавать для общества средства и предметы потребностей». Этот принцип (как показано ниже) «предустановлен» социально-естественным отбором: в ходе конкурентной борьбы сообществ побеждают те из них, чей принцип распределения средств и предметов потребностей наиболее близок к социал-гумнистическому.

Сообщества людей медленно, но неуклонно повышают средний уровень удовлетворения потребностей своих членов не под влиянием проповедей гуманизма, а в силу того, что все гуманное (содействующее удовлетворению здоровых потребностей), оказывается разумным - развивающим способности людей, экономически целесообразным. А все разумное (экономически целесообразное) создает новые предметы для удовлетворения потребностей, т.е. является гуманным. «Все гуманное – разумно, все разумное – гуманно» – таков закон социального прогресса, который подспудно действует с самого зарождения человечества. Государство, которое примет этот закон в качестве своего идеологического принципа и будет сверять с ним своею внутреннюю политику, встанет на путь ускоренного социального прогресса.

Итак, социал-гуманисты не предписывают обществу, каким оно должно быть. Их лозунг (все гуманное – разумно, все разумное – гуманно) – не предвыборное изобретение идеологов, а теоретическое обобщение всей исторической практики мировой экономики. Цели социал-гуманистов: 1)содействовать закономерному процессу гуманизации общества; 2)противодействовать отклонениям от процесса гуманизации, которые вызываются своекорыстием отдельных личностей или корпораций; 3)устранять отрицательные последствия происшедших отклонений.

В чем отличие социал-гуманизма от социал- и либерал демократии? Для социал-демократов на первом плане государственные социальные гарантии, тогда как либерал демократы ратуют за развитие частной инициативы. Прежде чем делать ставку на развитие социальных выплат или на стимулирование частной инициативы, социал-гуманисты тщательно изучат, на что способны люди здесь и сейчас. В зависимости от состояния общества, они могут сегодня идти по пути социал-демократов, а завтра (с изменением ситуации) стать либералами. Истина конкретна. Более того, социал-гуманисты в одно и то же время, но в разных регионах могут быть и социал-демократами, и либералами. Истина конкретна! Социал-гуманисты предлагают: 1)исповедовать не социал-демократию, не либерализм и т.п. и даже не социал-гуманизм, а непосредственно повышение уровня удовлетворения потребностей людей, 2)выбирать стратегию действий, исходя из конкретной политико-экономической ситуации, а не из умозрительных идей или мировоззренческих предпочтений.

На языке вторичных ценностей («социал-демократия», «коммунизм» и т.п.) Гуманистическую партию, воспользовавшись термином А.Сахарова, можно назвать «научно-демократической» партией. Ей характерны научно обоснованная идеология, научно (а не по «здравому смыслу») выработанная стратегия действий, демократический порядок реализации стратегии. Демократизм гуманистов начинается с того, что они не прячутся за туманными идеалами, а формулируют свои идеи на языке потребностей-способностей, понятном каждому человеку.

Нет страны, где воплотить гуманистическую идеологию в качестве государственной было бы труднее, чем в России, в виду отсутствия гуманистических традиций в ее внутренней политике и сложнейшей мировоззренческой путаницы, царящей в умах ее граждан. Но и нет страны, где торжество гуманизма принесет лучшие плоды для ее народа и для всего человечества. И если суждено России сыграть особую историческую роль, предрекаемую русофилами всех поколений, то не состоит ли она в инициировании создания Всемирного Гуманистического Интернационала?

А пока Россия поражена дикой вакханалией антигуманизма. Кто виноват? Покаемся: мы виноваты! Каждый из нас, когда делами, а когда – бездействием творил государство сие.

Что делать? С чего начать? «В начале было Слово», и Слово было у Человека, и Слово было Человек.

Часть вторая. ЧЕЛОВЕК И ОБЩЕСТВО

Глава первая. ПЕРВЫЙ ИСТОРИЧЕСКИЙ АКТ

Так вслед за Марксом будем называть то великое событие, которое провело разграничительную линию между человеком и животным. Не исключено, что у читателя, не смотря на все разъяснения о необходимости научного обоснования идеологии, возникнет сомнение: надо ли для этого уходить так далеко от «злобы дня»? Но если говорить о процессе гуманизации или, иными словами, об очеловечивании, то нет исторического акта, который имел бы более прямое отношение к этому процессу, чем акт возникновения человека. Можно сказать, что история человечества – это вечное повторение первого исторического акта, но всякий раз с новыми действующими лицами и в новых условиях.

1. Потребностный подход к пониманию истории

Теория гуманизации человека и общества основана на потребностном подходе к изучению истории.

Сущность потребностного подхода состоит в том, что в качестве единственной движущей силы человеческой деятельности рассматриваются потребности человека. Не божественное провидение, не мировой разум, не планы партий или идеи вождей движут людьми, а только их собственные потребности. Планы партий, идеи великих людей, бессмертные истины, могут стать движущей силой лишь в той мере, в какой они затронут потребности простых смертных.

а) Основные понятия потребностного подхода

Каждый человек по себе знает, что такое потребность: это процесс, который протекает в живом существе и сопровождается субъективными переживаниями (потребностными состояниями). Понятие «потребность» очень емкое. Оно вбирает в себя два значения: требовать и потреблять. Потребность – процесс, который поддерживает себя в определенных параметрах, требуя от субъекта потребить некоторый внешний предмет – предмет потребности.

Для удовлетворения своих потребностей живые существа наделены способностями. Потребности, способности тесно взаимосвязаны и упорядочены по степени их значимости и уровню развития. Порядок взаимосвязи потребностей и способностей живого существа будем называть его потребностно-способностной структурой. Потребностно-способностная структура является родовым признаком живых существ. Это значит, что все живые существа, принадлежащие к данному роду, имеют одни и те же потребности и способности, но у одних индивидов сильнее развиты одни способности (или потребности), у других – другие. Различие в уровне развития отдельных способностей (потребностей) может быть столь значительным, что может казаться, будто некоторые способности (потребности) у данного индивида отсутствуют вообще. Но это иллюзия: у всех существ данного рода один и тот же набор потребностей и способностей. Потребностно-способностные структуры разных индивидов, принадлежащих к одному роду, отличаются только уровнями развития разных потребностей и способностей.

Очень важно не путать новые потребности и новые средства удовлетворения потребностей. Появление новой потребности – явление исключительное в эволюции рода живых существ. Напротив, новые средства удовлетворения потребностей появляются очень часто. Сплошь и рядом в литературе говорят о появлении у людей новых потребностей, тогда как на самом деле у них появилось стремление приобрести новые средства (или предметы) удовлетворения прежних потребностей.

Предостережем читателя от терминологической неточности, которой грешат даже профессиональные психологи, когда они говорят, например, о «потребности в одежде», имея в виду защиту от холода. На самом деле человек имеет потребность в определенной температуре окружающего воздуха. Одежда – лишь средство для овладения предметом потребности, каковым в данном случае является воздух с требуемой температурой.

Люди живут не разрозненными семьями и не однородной массой, а сообществами. Сообщество – группа людей, объединенных по некоторому общему признаку (национальному, родственному, производственному и т.д.), которые сообща владеют некоторым количеством средств и предметов потребностей и распределяют их между собой по определенному принципу посредством системы управления группой. Наиболее крупное сообщество - государство. Наименьшее сообщество – семья.

Сообщества отличаются не только числом членов, но и тем, какой процент членов сообщества имеет ту или иную потребностно-способностную структуру. Например, в одном сообществе может быть высокий процент людей, имеющих потребность быть хлеборобами, а в другом – людей, склонных к ратному делу. Распределение членов сообщества по числу типов их потребностно-способностных структур будем называть потребностно-способностной структурой сообщества. Тип потребностно-способностной структуры индивида определяется тем, какие потребности и способности наиболее развиты у этого индивида, а потребностно-способностная структура сообщества отвечает на вопрос, каков процент таких индивидов в данном сообществе.

в) Сравнение потребностного подхода к анализу исторического процесса с другими подходами

Для лучшего понимания сущности потребностного подхода приведем примеры других подходов к построению научных теорий.

В своей «Философии истории» Гегель пишет о том, что действия людей вытекают из их потребностей. Но вслед за этим он пишет знаменитую фразу о «хитрости разума», который «заставляет действовать для себя страсти». На самом деле это хитрость философа Гегеля, который настолько преклоняется перед разумом, что просто не в силах отказаться от мысли о его ведущей роли в историческом процессе. Но еще более хитрый философ может объявить мировой разум – инструментом, с помощью которого находит свое удовлетворение мировая потребность, каковую в свою очередь можно считать хитростью сверхразума и т.д. Мы придем к той самой дурной бесконечности, против которой настойчиво предостерегал великий философ. Поэтому потребностный подход отбрасывает всякого рода «мировые надстройки» над историческим процессом и рассматривает в качестве движущей силы истории потребности реально существующих женщин и мужчин.

Первой предпосылкой истории, по Марксу, является тот факт, «что люди должны иметь возможность жить, чтобы быть в состоянии «делать историю». Но для жизни нужны прежде всего пища, питье, жилище, одежда и еще кое-что... Второй факт состоит в том, что сама удовлетворенная первая потребность, действие удовлетворения и уже приобретенное орудие удовлетворения ведут к новым потребностям». Но Маркс, как и Гегель, не ставит потребности в центр внимания, отдавая приоритет производительным силам. В теории Маркса потребности людей рассматриваются не как движущие силы истории, а, скорее, как стартер, запускающий двигатель истории, каковым Маркс считает производительные силы.

Итак, и Гегель, и Маркс отдают должное потребностям как побудителям человеческой деятельности, но они не удостаивают их высокого звания движущих сил истории. Для Гегеля двигатель истории – мировой разум. Для Маркса – производительные силы. Теперь читателю нетрудно понять сущность потребностного подхода к анализу истории: согласно этому подходу движущими силами истории являются потребности людей во всей их непосредственной простоте.

2. Общие принципы и законы природы, лежащие в основе теории гуманизации человека и общества

а) Общий принцип всех живых движений

Природа поражает нас бесконечным разнообразием движений. Но, пожалуй, еще поразительнее тот факт, что при всем их разнообразии любое «неживое» движение совершается по одному и тому же принципу, который называется «принцип наименьшего действия». В данном случае термином «действие» физики называют величину, которая зависит от сил, под воздействием которых движется тело, от длины пути, пройденного телом под воздействием этих сил, и от времени движения. Из бесчисленного множества возможных траекторий тело, которое движется под воздействием различных сил, «выберет» ту траекторию, для которой величина действия будет минимальной. Катится шарик или течет электрический ток, испаряется жидкость или вращается планета – любое неживое движение осуществляется так, что его «действие» минимально.

Подобный принцип «управляет» и движениями, совершаемыми живыми существами, – «живыми» движениями. Животное обладает многими потребностями: в утолении голода, жажды и т.д. Естественный отбор дает преимущество тем особям, которые находят оптимальный вариант удовлетворения своих потребностей. Поэтому каждое живое движение, являясь элементом жизнедеятельности живого существа, подчиняется принципу направленности на оптимальное удовлетворение потребностей. Из бесконечного множества возможных движений живое существо осуществит то движение, которое воплощает его стремление к оптимальному удовлетворению потребностей. Движение живого существа, выбранное им, далеко не всегда даст искомый результат, поскольку живое существо не располагает полной информацией о ситуации, в которой оно действует. Но это не отменяет того факта, что при данных потребностных состояниях и данной информации о ситуации живое существо движимо стремлением к оптимальному удовлетворению своих потребностей. Это такой же непреложный принцип живых движений, каким для неживых движений является принцип наименьшего действия.

б) Естественный отбор

Закон естественного отбора описывает эволюцию живой природы. Каждый организм рождается со своими случайными отклонениями от «нормы» потребностей и способностей, т.е. со своими врожденными особенностями – мутациями. Мутации одних организмов способствуют им в осуществлении деятельности (помогают овладевать предметами потребностей). Другим – может «не повезти», и их мутации окажутся бесполезными или вредными. Организмы с полезными мутациями оставят более многочисленное потомство, а процент особей, унаследовавших полезное качество, будет более высоким, чем в поколении родителей. Это полезное качество у каждого нового поколения выражено все заметнее. Так постепенно, на протяжении многих поколений происходит отбор полезных качеств, т.е. размножение особей, обладающих ими (качествами) во все большей степени, и вымирание тех, кто рождался без этих качеств.

Естественный отбор потому и называется естественным, что он отрицает божественное предначертание развития живой природы. В этом состоит его великое мировоззренческое значение.

в) Законы развития потребностно-способностной структуры живых существ

Закон естественного отбора позволяет установить законы развития потребностно-способностной структуры живых существ в ходе эволюции живой природы. Важнейшие первоочередные потребности живого существа – утоление голода и сохранение целостности организма. Чтобы съесть и не быть съеденным, животному необходима способность двигаться. Среди животных рождались мутанты, которым движение нравилось само по себе. Они двигались больше других особей, становились более тренированными и успешнее решали основные жизненные проблемы. В силу естественного отбора эти любители движения с каждым поколением оставляли все более многочисленное потомство. Так в ходе эволюции все животные приобрели потребность в движении.

Способности воспринимать звук и свет возникли в ходе длительной эволюции ради тех же главнейших задач: овладеть добычей и спастись от преследователей. Но формированию этих способностей в немалой степени помогал тот факт, что они в то же время становились новыми потребностями: полная длительная тишина (темнота) мучительна для существ, способных слышать (видеть). Для того чтобы способности никогда не бездействовали и сохраняли свою готовность к решению жизненно важных задач, каждая способность становилась потребностью – такова мудрость естественного отбора. Следовательно, законы развития потребностно-способностныой структуры живых существ можно сформулировать так: 1. В ходе эволюции потребностно-способностная структура животных усложнялась – обогащалась новыми способностями и потребностями. 2. Каждая новая способность, развившаяся ради удовлетворения прежних потребностей, сама становилась новой потребностью.

Указанные законы позволяют классифицировать потребности. К первому классу естественно отнести первичные (неотложные) потребности: потребность в самосохранении, в пищеварении, в дыхании, в продолжении рода, в определенной температуре среды, окружающей тело. Второй класс – вторичные потребности, возникшие из способностей, «обслуживающих» неотложные потребности: потребность в движении, в осязании, в зрении и т.д. Их неудовлетворение не ведет к быстрой гибели, но создает дискомфорт для живого организма.

г) О скачках, прерывающих эволюцию и создающих качественно новые системы

Возникновение человека явилось качественным скачком в эволюции животного мира. Для понимания природы человеческого общества необходимо знакомство с некоторыми общими положениями теории эволюции сложных систем.

Прежде всего важно уяснить, что элементами систем являются не материальные частицы сами по себе, а их движения. Солнечная система - это не планеты, кометы, метеориты сами по себе, а их движения под воздействием Солнца. Поэтому скачок в эволюции системы – это такая стадия ее развития, когда движения-элементы одного вида заменяются движениями-элементами другого вида. Например, закипевшая вода – система, качественно отличная от воды с комнатной температурой. Изменение порядка, в котором раньше двигались частицы, – это изменение структуры системы, возникновение новой системы с новой структурой. Обратим внимание еще раз: мы говорим, что возникла новая система, хотя движутся те же самые частицы – молекулы воды. Новыми стали только движения частиц, но они-то (а не сами частицы) и являются элементами системы. Описанный пример помогает понять один из основных законов эволюции: для возникновения скачка в эволюции системы необходимо, чтобы фактор, выводящий ее из состояния плавной эволюции, достиг некоторой критической величины (в нашем примере температура должна достичь ста градусов).

В приведенном примере скачок состоял в возникновении новых движений частиц, тогда как сами частицы не претерпели изменения. Но бывают скачки другого рода, когда наряду с изменением движений частиц изменяется их внутреннее строение. Таким скачком является образование льда. Про лед нельзя сказать, что это те же молекулы воды, только с иным движением по отношению друг к другу. Молекулы, образующие лед, имеют, правда, тот же самый химический состав, но у них качественно иные физические свойства. Образование льда – это пример возникновения качественно новой системы, когда преобразуются не только движения частиц, но и структура самих частиц.

Появление человека можно считать скачком второго рода, при котором появились не только качественно новые взаимосвязи между частицами (в данном случае частицы – это предки человека), но качественно изменилась структура самих «частиц». При этом нельзя забывать, что под структурой человека надо понимать не анатомическое строение, а потребностно-способностную структуру. Анатомические органы человека и обезьяны при всем их различии аналогичны. Но сугубо человеческие способности и потребности столь специфичны, что их нет у обезьян даже в зародыше.

3. Чем человек отличается от животных?

Чтобы понять, что этот вопрос не так прост, как может показаться на первый взгляд, достаточно сравнить отличительные признаки человека, которые называли ученые: мышление (Гегель), нравственное чувство или совесть (Дарвин), речь (Д. Бернал), склонность к обмену (А. Смит), производство (Маркс). С точки зрения потребностного подхода, человек отличается от животных прежде всего своими потребностями, имеющими общественную природу. Точнее говоря, человек отличается от животных своей потребностно-способностной структурой, а следовательно, и мышлением, и речью, и т.д. Поэтому гипотеза о происхождении человека должна объяснить происхождение общественных отношений и потребностно-способностной структуры человека.

4. Некоторые гипотезы о происхождении человека

Ч. Дарвин внес выдающийся вклад в решение проблемы происхождения человека, разработав концепцию группового естественного отбора: «Племя, заключающее в себе большое число членов, которые наделены высоко развитым чувством патриотизма, верности, послушания, храбрости и участия к другим, – членов, которые всегда готовы помогать друг другу и жертвовать собой для общей пользы, – должно одерживать верх над большинством других племен. Это будет естественным отбором». Однако Дарвин не видел в происхождении человека скачка, разрыва эволюции и полагал, что различие в развитии между человеком и животным только количественное, а не качественное. Кроме того, он не принимал во внимание роль труда в становлении человека.

Знаменитый тезис Ф. Энгельса «труд создал человека» направил анализ на выявление роли орудийных действий в происхождении человека. Но Энгельс совсем не рассматривал теорию естественного отбора и лежащую в его основе борьбу между сообществами. Поэтому для него происхождение человека (антропогенез) и происхождение общества (социогенез) – два раздельных процесса, причем первый предшествует второму.

Более продуктивной является концепция, разработанная советскими антропологами, согласно которой происхождение человека и происхождение общества – не два процесса, а две стороны одного и того же процесса – антропосоциогенеза, при котором каждый шаг в очеловечивании отдельных людей есть вклад в развитие общества и наоборот.

Итак, теория гуманизации человека и общества включает в себя в качестве исходных посылок 1) теорию группового отбора, 2) положение о существенной роли труда (орудийных действий) в возникновении человека и общества, 3) положение о происхождении человека и общества как о едином процессе антропосоциогенеза.

5. Потребностный подход к проблеме происхождения человека и общества

Согласно изложенному выше, прежде всего надо установить, какой фактор вывел предков человека из состояния постепенной эволюции и, достигнув критической величины, привел к скачку в эволюции: возникновению человека. Животные, живущие группами, живут в непосредственной близости от пищи: стадо зебр среди травы, стая львов поблизости от зебр, обезьяны на деревьях вблизи плодов. Резкое изменение условий добывания и потребления пищи могло стать искомым фактором. Достаточно допустить, что для некоторых стай человекообразных обезьян по каким-то причинам (спасение от хищников, укрытие от непогоды и т.п.) оказалось целесообразным переселиться с деревьев в пещеры. Попробуем проследить диалектику взаимоотношений между особями такой стаи.

По данным исследователя древнего общества Л. Моргана половые отношения между предками человека были неупорядоченными, семей не существовало. Однако трудно допустить полное безразличие самцов и самок друг к другу. Скорее всего, стая распадалась на группы самцов и самок, «симпатизировавших» друг другу, хотя эти группы были аморфны и неустойчивы. Естественно также предположить, что самцы и самки старались накормить детенышей своей группы, а между тем, добыча, принесенная одним охотником, неизбежно становилась предметом вожделения всей стаи. Между группами завязывались драки из-за принесенной добычи. Такие драки не новость в животном мире, но теперь начинал сказываться второй фактор – систематическое применение орудий.

Когда соперники вооружены только когтями, клыками и т.д., а умение пользоваться ими получено от рождения, их шансы примерно равны, и поединки не заканчиваются смертельным исходом: инстинкт самосохранения помогает проигрывающему во время выйти из борьбы. С применением орудий дерущиеся перестали чувствовать, кто и когда получит смертельный удар. Но если в условиях естественного отбора во внутривидовой борьбе гибнут слабейшие, и стая укрепляется, то теперь могли гибнуть и сильные особи. Стая теряла свою боеспособность.

Это было тем более опасно, что переход к наземному образу жизни и систематическое применение орудий привели к еще одному новому явлению: борьба между стаями за обладание лучшим местом обитания стала частым явлением («С самых отдаленных времен племена, имевшие успех, вытесняли другие племена» (Дарвин)). Поэтому ослабление стаи из-за внутригрупповой борьбы было губительно для нее. В таких условиях могли выжить только те стаи, которые умели найти способ примирения инстинктов. Единственным способом прекращения братоубийственной борьбы за пищу был отказ от принципа естественного отбора «кто успел, тот и съел» и переход к качественно новому внутригрупповому отношению – к дележу добычи. Дележ добычи между членами стаи – вот то действие, которое заслуживает названия первого исторического акта, ибо в «момент» совершения этого акта его участники стали личностями, образующими сообщество, а вожак стаи стал вождем сообщества. Так личность и общество возникли строго одновременно, в результате на первый взгляд удивительно простого действия – мирного дележа добычи.

Систематическое применение орудий само по себе еще не сделало антропоидов людьми. Это был скачок первого рода, когда возникает новый вид движений «тех же самых» частиц. Это явление, подобное возникновению кипения – нового вида движений все тех же молекул воды. Человека создал дележ добычи – новое движение частиц, сопровождающееся перестройкой их внутренней структуры (явление, подобное образованию льда из воды). Но не надо думать, что эти скачки были существенно разнесены во времени: они осуществлялись практически одновременно.

Убедимся, что в таком на первый взгляд простом акте, как дележ добычи, (а не в диалектике мирового разума) заключены все богатство потребностно-способностной структуры человека и вся всемирная история, подобно тому, как в крошечном желуде заключена программа развития могучего дуба.

а) Роль дележа добычи в формировании потребностно-способностной структуры человека

Когда живое существо что-то делает вопреки своей потребности, оно делает это ради другой потребности. Перспектива получить удар камнем или палкой – достаточное основание для сдерживания «хватательного» инстинкта, требующего схватить пищу первым. Но отрицательные стимулы не способны создать устойчивое равновесие, а тем более, прогрессивное развитие нового состояния взаимоотношений. Поэтому дележ с первых шагов поддерживался многочисленными положительными мотивами. Очевидно, охотник, принесший добычу, вознаграждался при дележе лучшей долей, но это не главное.

Многое о процессах, протекавших на заре человечества, можно понять из явления сублимации, открытого Фрейдом. Сублимация – это переключение энергии полового влечения на социальную деятельность (искусство, изобретательство и т.д.). Проще говоря, ради завоевания благосклонности своей возлюбленной мужчины стремились отличиться в какой-нибудь деятельности. Ясно, что это явление возникло с появлением дележа. Добыча охотников и воинов получила теперь двойное значение: она стала не только предметом удовлетворения потребности в пище, но и средством получения предмета сексуальной потребности – благосклонности женщин.

Роль сублимации в развитии человечества огромна, но считать ее единственным источником цивилизации (как это делал Фрейд) несправедливо. Во время дележа добычи предки людей выражали одобрение удачливому охотнику звуками, жестами. По общему закону развития потребностно-способностной структуры, способность воспринимать одобрение обернулась потребностью в одобрении – потребностью в славе. В отличие от потребности в пище эта потребность «ненасытна», она побуждает совершенствовать орудия и методы их использования даже тогда, когда пища имеется в изобилии. Это был важный шаг к эмансипации мужчин от подвластности сублимации.

Подлинная эмансипация мужчин наступила, когда способность совершенствовать орудия, их успешное использование породили еще одну новую потребность: потребность заниматься избранной деятельностью «из любви к искусству». Например, для кого-то из членов сообщества любимой деятельностью становилась рыбная ловля, но не потому, что он любил рыбу, а потому, что именно эта деятельность сама по себе привлекала его больше всего. Эта потребность позволяла мужчинам, забыв о переменчивости толпы и капризах женщин, уйти в поиски «живинки в деле».

С появлением дележа возник и вопрос, каким должен быть распределительный принцип – при нцип, по которому распределяются между членами сообщества предметы и средства потребностей. Делить ли добычу всем поровну или прежде всего вознаградить охотников, или «все лучшее – детям»? Распределительный принцип был, остается и будет вечным предметом борьбы между людьми. Способность изменять распределительный принцип породила потребность в справедливом устройстве общества. Здесь речь идет не о борьбе за то, чтобы борцам доставалось больше пищи, одежды и т.д. Речь – о совершенно «бескорыстной» потребности в справедливости, в силу которой украинский парень говорит: «Я хату покинул, ушел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать». Других та же потребность может вести на смерть ради торжества монархии.1

Итак, мы видим, что из акта дележа добычи уже на самых первых его этапах вырастала потребностно-способностная структура человека. В дополнение к первичным (неотложным) и вторичным потребностям появился третий класс потребностей, которые можно назвать «ведущими потребностями» (в славе, в любимой работе, в справедливом устройстве общества и т.д.). Их особенность в том, что они определяют стратегию жизнедеятельности человека, «ведут» его по жизни.

Ведущие потребности качественно отличны от потребностей животных. Во-первых, они имеют не биологическую, а общественную природу: они возникают только в связи с общественными отношениями (самой первой формой которых является дележ добычи) и в принципе не могут возникнуть в изолированных семьях. Во-вторых, они «ненасытны», т.е. актуализированы постоянно, тогда как все потребности животных актуализируются лишь периодически. Сытый лев равнодушно смотрит на пасущихся рядом зебр и не проявляет никакой активности. Напротив, постоянная актуализация ведущих потребностей человека является непрерывно действующим источником все ускоряющегося развития человечества.

б) Дележ добычи как исток всемирной истории

Убедившись, что из акта дележа добычи вырастает все богатство способностей и потребностей человека, покажем теперь, что в нем заключены и все политико-экономические взаимоотношения.

Самое главное, что с дележом появляется принцип распределения предметов и средств потребностей между членами сообщества (распределительный принцип). Все проблемы нравственности и морали, содержание понятий справедливости, добра и зла, равенства и свободы – все это так или иначе связано с распределительным принципом. Все войны и революции, восстания и мятежи, заговоры и перевороты, все потрясения, составляющие содержание всемирной истории, – все это не что иное, как борьба людей за изменения принципа распределения жизненных благ.

Из дележа вырастает и экономическая структура сообществ. Когда охотник несет добычу не только для своих детей (на это способны и звери), а для дележа на всю стаю, он становится собственником, а его добыча превращается в собственность. Собственником чего? Собственником некоторой «части» общественных отношений, в которые будет включен охотник после того, как предоставит добычу для дележа. Эта часть – определенное внимание к нему, его авторитет при принятии решений, возможность получать долю в будущих дележах и т.д. Даже тот кусок мяса, который охотник получит при дележе, – это нечто большее, чем кусок, который он мог бы съесть без дележа. Полученная доля – это еще и общественная оценка его успехов.

Стать собственником добычи – это, значит, отдать ее соплеменникам, получив взамен отношение со стороны соплеменников (оно-то и является собственностью!). Для этого надо обрести свободу от автоматизма животно-инстинктивной деятельности. С дележом возникает свобода воли, а ее Гегель называл исходной точкой права. Именно там – под сводами первобытных пещер закладывались первые правовые отношения.

Дележ дает пищу тем членам сообщества, которые по каким-либо причинам не участвуют в непосредственном добывании пищи. Они могут благодаря этому сосредоточиться на других делах, полезных для сообщества, в частности, на изготовлении орудий. Тем самым дележ дает начало разделению труда – фундаменту экономики.

Когда охотник, принесший добычу, делится с теми, кто не добыл ничего, он обменивает долю реальной добычи, на долю, которую он может получить в будущем. Таким образом, дележ предвосхищает кредит – важнейший экономический институт.

Дележ не может осуществляться сам собой. Его осуществляет или вожак, или «общее собрание» сообщества, или облеченные доверием члены сообщества. Поэтому дележ привносит в сообщество тот или иной механизм управления, из которого со временем вырастает государство.

Итак, первый исторический акт – дележ добычи между членами сообщества – акт гуманности, человечности, поскольку он вытесняет звериный принцип «кто успел, тот и съел», устраняет братоубийственную борьбу за пищу между членами сообщества, дает шанс выжить тем индивидам, которые остались без добычи. Дележ добычи – простейшая форма общественных отношений, из которой вырасли все богатство потребностно-способностной структуры человека и весь политико-экономический строй современного общества.

6.Трансформация естественного отбора в связи с возникновением дележа добычи

Для того, чтобы установить закон развития общества, необходимо понять, как изменился механизм фундаментального закона природы – естественного отбора – в связи с возникновением общественных отношений.

Наземный образ жизни и систематическое применение орудий вывел антропоидов из состояния постепенной эволюции. Непреложное веление естественного отбора – первым схватить добычу – пришло в непримиримое противоречие с велениями того же закона: сохранять целостность организма особи и боеспособность стаи. Когда фактор, выводящий систему из состояния плавной эволюции, достигает критической величины, система либо гибнет, либо преобразуется в качественно новую систему. Прародители людей смогли вырваться из тисков естественного отбора и установить между собой качественно новые отношения: мирный дележ добычи между всеми членами стаи по некоторому распределительному принципу.

Очень важно понять: дележ в корне противоречит естественному отбору, поскольку благодаря дележу пищу получают и слабые особи, которые по логике естественного отбора должны погибать во избежание деградации вида. Дележ оказался прогрессивным явлением благодаря орудийной деятельности, которая, во-первых, меняет сами понятия силы и слабости (вспомним Давида и Голиафа), во-вторых, делает решающим фактором боеспособности опыт и изобретательность, а изобретатели никогда не отличались развитием мускулатуры.

Поскольку гуманный акт дележа, положивший начало очеловечиванию, противоречит естественному отбору, дележ не мог возникнуть генетическим путем (в качестве врожденной мутации поведения). Дележ появился как прижизненное изобретение предков человека. И это было поистине величайшее изобретение, подобного которому уже не будет никогда! Ведь оно заключает в себе способ очеловечивания (гуманизации) – процесса, который имеет начало, но не имеет конца.

Опыт осуществления дележа не может наследоваться генетическим путем, так как прижизненно приобретенные навыки не передаются по наследству. Для передачи этого опыта возник механизм социального наследования, при котором новые поколения получают этот опыт от старших поколений путем прижизненного обучения. Сохранение и развитие орудийных действий также осуществляется через механизм социального наследования.

Итак, опыт дележа добычи и постоянно обогащающийся арсенал орудийных действий – вот те богатства, которые накапливали первобытные сообщества и которые во все большей степени определяли их боеспособность. Естественный отбор трансформировался в социально-естественный отбор. Социальный – поскольку признаки, отбираемые для передачи по наследству, и сам механизм передачи возникли в результате специфических внутригрупповых отношений, не встречающихся в животном мире, – общественных, социальных отношений. Естественный – поскольку передать по наследству свои признаки удавалось тем сообществам, которые побеждали в борьбе между сообществами, подобно тому, как это происходит в животном мире.

Социально-естественный отбор, разумеется, не может отменить механизм отбора полезных генетических мутаций, благодаря которому совершенствуются инстинкты и строение организма отдельных индивидов (тот механизм, который лежит в основе естественного отбора). Однако социально-естественный отбор принципиально изменил само понятие «полезности». Он ведет развитие в направлении прямо противоположном, по сравнению с естественным отбором. Использование орудий сводило на нет роль клыков и соответствующих программ инстинктивных действий. Преимущество в конкурентной борьбе с соплеменниками получали индивиды, более способные к прижизненному воспитанию и обучению. Поэтому именно их качества передавались по наследству генетическим путем в большем числе случаев. Вместо формирования у индивидов жестких комплексов инстинктивных действий, социально-естественный отбор формирует у них пластичность психофизиологической системы, т.е. способность к прижизненному обучению орудийным действиям и усвоению норм социально ориентированного поведения.

7. Действует ли человек по принципу стремления к оптимальному удовлетворению потребностей?

Мотивы деятельности человека исключительно разнообразны и противоречивы. Может показаться, что выше названный принцип не охватывает всего богатства жизнедеятельности человека: ведь он утверждает, что любое действие человека, даже самое возвышенное и благородное, осуществляется ради удовлетворения его собственной потребности, т.е. в основе своей эгоцентрично. Каждая мать возразит: «Ради своего ребенка я, если надо, пожертвую своей жизнью. Причем же здесь эгоцентризм? Центром всех моих стремлений является счастье моего ребенка, а не я сама». Но дело в том, что видеть своего ребенка счастливым – это и есть ведущая потребность матери. Именно эта чисто материнская потребность в счастье своих детей делает самыми родными и близкими людьми наших матерей.

Представление, что не все в поведении людей определяется его потребностями, а еще мышлением, верой и т.д., проистекает из ограниченного понимания потребностей, когда их сводят к «материальным» потребностям в пищеварении и т.п., забывая о ведущих потребностях. Почему человек добровольно идет на костер? Его ведет потребность в справедливом устройстве общества (несправедливо, если его идея не восторжествует!) и потребность в самоодобрении. Последняя может иметь такую силу, что человек, отчаявшийся в ее удовлетворении, идет на самоубийство. Самоубийство ошибочно кажется человеку оптимальным вариантом удовлетворения потребностей, когда он отчаивается в удовлетворении своих ведущих потребностей. Человек не только не может сделать что-либо вопреки всем своим потребностям, но не может даже захотеть этого, потому что хотеть – значит иметь потребность в том, чего хочешь.

Если нам кажется, что человек действует, повинуясь «голосу разума», значит, мы не довели анализ до конца. Какое действие мы называем разумным? То, которое способствует удовлетворению потребностей. Поэтому даже критерий разумности проистекает из сферы потребностей.

Разум намного «моложе» потребностей. Он возник как одна из способностей, помогающих удовлетворять потребности. Между инстинктивной деятельностью и разумом лежит весьма продолжительная эпоха подсознания – чисто интуитивного понимания того, что есть истина. И лишь сравнительно «недавно» (по историческим меркам) начало пробуждаться сознание (разум), которое возвышается над потребностями и подсознанием подобно тому, как небольшая вершина айсберга возвышается над его мощной подводной частью.

Итак, если человек действует явно вопреки своей потребности, значит, он действует, повинуясь другой, более сильной своей потребности. Эгоцентризм потребностей так же неотделим от альтруизма, как тяготение от полета.

8. Проблема «смысла жизни»

Применимость общего принципа живых движений к жизнедеятельности человека позволяет однозначно решить эту пресловутую проблему: смысл жизни каждого человека (как и каждого живого существа) заключается в оптимальном удовлетворении своих потребностей. И это не вопрос мировоззрения, субъективных взглядов и т.д. Это закон природы, который нельзя обойти, отменить или нарушить. Иллюзия того, что у каждого человека свой смысл жизни, происходит из великого разнообразия предметов, удовлетворяющих одни и те же потребности. Примеры такого разнообразия приводились выше. Добавим только, что нельзя ставить знак равенства между утверждением «человек живет ради оптимального удовлетворения своих потребностей» и совершенно неверным утверждением «человек живет ради удовольствий». Да, удовлетворение потребностей приносит удовольствие, но ведущие потребности человека зачастую оборачиваются крестной ношей, ведут его на каторгу и на эшафот. И люди, которых их ведущие потребности направляют на этот путь, не променяют свою страшную судьбу на удовольствия, получаемые от удовлетворения всех других потребностей, если условием обмена будет отказ от удовлетворения одной единственной, но ведущей потребности.

Глава вторая. ЗАКОН РАЗВИТИЯ ОБЩЕСТВА

Древнегреческий философ Анаксагор провозгласил: миром правит разум. Однако мировая история представляет собой такое пестрое нагромождение неповторяющихся событий, что многие философы высказывали сомнение в существовании единого закона развития общества. Но, несмотря на все богатство исторических коллизий, человечество развилось от животного состояния до нынешнего уровня без значительных попятных движений. Всякое поступательное движение имеет свой закон, и исторический процесс не может быть исключением. Ясно и то, что этот закон имеет статистический характер, т.е. не управляет каждым отдельным случаем, а проявляет себя лишь как тенденция, которая прослеживается в огромной массе событий на очень длительных исторических этапах.

1.О понятии «гуманизация общества»

С точки зрения потребностного подхода, история началась с очеловечивания наших животных предков, вызванного актом дележа добычи, который явился первичной формой общественных отношений. Социальный прогресс (развитие общества) представляет собой непрерывное углубление этих взаимосвязанных процессов, т.е. повышение уровня очеловеченности членов сообществ и усовершенствование принципа распределения предметов и средств потребностей. Нам необходимо конкретизировать оба эти понятия.

а) О содержании понятия «очеловеченность индивида»

Как уже отмечалось, непросто провести границу между человеком и животным. Еще сложнее установить критерий роста очеловеченности. Здесь мы вступаем на зыбкую почву разделения добра и зла, где все относительно, где общие формулировки разбиваются о непреложность того факта, что «истина конкретна». Например, Ч. Дарвин пишет: «Нравственным я называю такое существо, которое способно сравнивать между собой свои прошлые и будущие действия или побуждения и осуждать или одобрять их». Но все это может делать преступник, осуждая себя за жалость к своей жертве или одобряя за беспощадность. Этот пример показывает безуспешность попыток принять за критерий нравственности какие-либо действия, рассматриваемые в отрыве от их социальной направленности. И это закономерно: ведь человек – существо общественное по своей природе, поэтому судить о человеке, как о Человеке, можно только в контексте его социальной деятельности. Общественная природа ведущих потребностей человека проявляется в том, что, во-первых, эти потребности возникают только в связи с появлением общественных отношений и, во-вторых, человек может удовлетворить ведущие потребности только производя предметы и средства потребностей, необходимые для общества (а не для него лично). «Потребляя, обогащаю гражданское общество» – такова удивительная диалектика истинно человеческих потребностей, которая делает их неистощимым источником общественного богатства. Наиболее наглядно это проявляется на примере потребности в справедливом устройстве общества (революционеры, общественные деятели) или потребности заниматься любимой деятельностью (изобретатели, ученые и т.д.). Люди очеловечены в той мере, в какой они следуют этому зову человеческой природы.

Способность вступать в общественные отношения сразу же обернулась потребностью в общении. Поэтому человек, прежде всего, обогащает сообщество культурой общения, своей воспитанностью, готовностью придти на помощь. Наиболее красочный пример в высшей степени «очеловеченного человека» представляет собой добрый самарянин, проявивший заботу об иноверце, ограбленном и израненном разбойниками (Лук. 10, 30 - 35).

Рационализм считает важнейшим критерием очеловеченности мышление. Действительно, способность к абстрактному мышлению у современных людей в среднем значительно выше, чем у древних греков. Но с точки зрения теории гуманизации повышение среднего уровня очеловечености более существенно проявляется в том, что наши современники (в отличие от древних греков) не считают рабство естественным явлением. Это не значит, что теория гуманизации не придает значения развитию абстрактного мышления, но она признает его мерой очеловеченности постольку, поскольку оно способствует осуждению рабства, расизма, а не используется для их теоретического обоснования. Итак, индивид очеловечен в той мере, в какой мотивы его деятельности соответствуют формуле «потребляя, обогащаю гражданское общество».

б) О механизме очеловечивания индивидов.

Ученые различают два аспекта этого процесса: развитие людей от поколения к поколению и развитие человека в течение его жизни. Первый аспект – филогенетическое развитие или филогенез, второй аспект – онтогенетическое развитие – онтогенез. Важно понять, что филогенез и онтогенез – это именно два аспекта одного и того же процесса эволюции человечества, а не два разных процесса. Рассматривая эволюцию общества со стороны филогенеза, мы выделяем в качестве субъектов деятельности поколения людей, объединенных в сообщества. Говоря об онтогенезе, в качестве субъектов деятельности рассматривают отдельных индивидов.

Специфика человеческих потребностей-способностей заключается в их общественной природе. Поэтому человеком не рождаются. Новорожденный ребенок имеет только задатки человеческих способностей. Человеком становятся по мере вживания ребенка в систему общественных отношений. «Соединительным звеном» между природными задатками и общественными отношениями является собственная деятельность индивида. Природа позаботилась, чтобы гарантировать человеку свободу воли: ни одна способность не может развиться у человека иначе, как через его собственную деятельность. Этим объясняется, почему индивид, обладавший от природы меньшими задатками, добивается иногда лучших результатов, чем более одаренный ребенок; и почему в одних и тех же условиях формируются разные личности.

Так как механизмом формирования человека является социализация ребенка – самосоздание человеком самого себя посредством своей собственной социальной деятельности, – важным фактором формирования человека оказывается социальная среда и в том числе общественные институты: законы, нравы, обычаи и т.д. Следовательно, в качестве характеристики уровня гуманизации сообщества можно принять эффективность общественных институтов в формировании высокоочеловеченных личностей. Филогенез управляется законом социально-естественного отбора: торжествуют те сообщества, в которых более продуктивно протекает онтогенетическое развитие (очеловечивание) их членов. В итоге от поколения к поколению передаются нравы, писанные и неписанные законы, которые способствуют успеху онтогенеза. Ниже мы увидим, что главным показателем уровня гуманизации, достигнутого сообществом, является гуманность распределительного принципа.

2. Закон гуманизации сообществ

а) Вывод закона

Социально-естественный отбор на первых стадиях развития человечества сравнивал сообщества по простейшему критерию – по их боеспособности. Главный фактор, определяющий боеспособность сообщества, – это уровень развития орудийных действий как трудовых, так и боевых. На этом основании, марксизм, заключает: решающим фактором развития общества является производство. И это так! В открытии этого обстоятельства состоит историческая заслуга марксизма. Теория гуманизации общества ставит дальнейшую задачу: выяснить, в силу каких причин одни сообщества достигают более высокого уровня производства, чем другие?

Можно выделить два фактора, которые в постоянном взаимодействии друг с другом определяют уровень производства: 1)изобретение и освоение все новых орудийных действий – трудовых и военных; 2)изменение сообществами их распределительных принципов. Ведущим звеном развития производства является научно-технический прогресс. Это объясняется высокой заинтересованностью в изобретательстве, большим разнообразием орудийных действий и тем, что изобретать, в принципе, может каждый. Изобретение эффективного орудия может дать сообществу преимущество в борьбе за место под солнцем, но не надолго. Конкурирующие сообщества быстро переймут опыт или придут к нему своим путем. Поэтому перед судом социально-естественного отбора будут иметь преимущество те сообщества, которые пусть не на много, но чаще других выходят вперед по уровню своих орудий, по тактике ведения боя, по хитрости и ловкости воинов и т.д. Другими словами, побеждать будут те сообщества, в которых созданы условия для повседневного массового трудового и военного творчества. Здесь свое слово должен сказать распределительный принцип.

Если арсенал орудийных действий разнообразен и переменчив, то видов распределительных принципов немного. Установление распределительного принципа зависит от воли значительной части членов сообщества. Он формируется постепенно, ревностно защищается теми, кому он выгоден, и поэтому является долговременным образованием. Сколь много сообщества могут перенять друг у друга в части орудийных действий, столь мало они могут заимствовать в подходе к распределению средств и предметов потребностей. Таким образом, распределительный принцип, установившийся в сообществе, является фактором длительного действия. Поэтому именно распределительный принцип является тем критерием, по которому социально-естественный отбор сравнивает сообщества. С выявлением этого факта наша задача о законе гуманизации сообществ сводится к формулированию распределительного принципа, который обеспечивает наивысший уровень боеспособности сообщества (арсенала орудийных действий).

Орудийные действия – плод изобретательности и мастерства членов сообщества, плод развития ведущих способностей членов сообщества. Вспомним: ведущие потребности людей побуждают людей к творчеству, поскольку эти потребности «требуют» реализовать ведущие способности. Поэтому сообществу достаточно создать условия для удовлетворения ведущих потребностей (реализации ведущих способностей), чтобы сделать их неиссякаемым «рогом изобилия». Подобно органу в организме индивид заинтересован в обществе, а общество в индивиде. Индивиду нужно, чтобы продукт его ведущей деятельности был максимально общезначимым для членов сообщества, т.е. вызывал заинтересованность всех потенциальных потребителей и был общедоступен для них. Чем выше общезначимость продукта, тем полнее будут удовлетворены ведущие потребности индивида (как и все прочие!). Общество заинтересовано в том, чтобы индивид как можно полнее реализовал ведущие способности, т.е. создал максимально общезначимый продукт. В этом случае вклад индивида в благосостояние общества будет наибольшим.

Но если это так, почему же исторический путь человеческих сообществ не расцвечен идиллиями взаимопонимания, а обильно полит слезами и кровью людей? Именно потому, что людьми движут не объективные интересы общества, а их личные потребности. Каждое значительное изобретение существенно меняет распределительный принцип, поскольку из-за него (изобретения) теряют свой высокий социальный статус те, кто имел его, благодаря использованию старых орудий, и обретают высокий статус новаторы. Поэтому распределение средств и предметов потребностей происходит в условиях их принципиально неустранимого дефицита (надо помнить, что к средствам и предметам потребностей относятся средства труда: земля для крестьянина, сцена для артиста, прибор для ученого). Если в сообществе будет тормозиться внедрение новых орудийных действий в силу ли сопротивления консерваторов или из-за того, что изобретатели вынуждены трудиться ради пропитания вместо того, чтобы изобретать, оно не досчитается изобретений, которые могут решить исход борьбы с соседними сообществами. Если же в последних доля отчужденного труда,1 приходящаяся на изобретателей и вообще на каждого члена сообщества, будет меньше, то именно они (при прочих равных условиях) и выйдут победителями.

Итак, исходя из того, что социально естественный отбор «отбирает» сообщества по уровню развития орудийных действий, а этот уровень зависит от того, насколько эффективно распределительный принцип содействует развитию ведущих способностей членов сообществ, закон гуманизации сообществ можно сформулировать следующим образом: в ходе социально-естественного отбора побеждают сообщества, в которых среднее количество отчужденного труда меньше, чем в конкурирующих сообществах.

Для того, чтобы побеждать постоянно, сообщество должно снижать количество отчужденного труда. В силу этого, распределительный принцип стремится к некоторому пределу, к оптимальному варианту. Именно к оптимальному, а не к идеальному. Идеальным вариантом было бы такое распределение средств и предметов потребностей, при котором каждый член сообщества сполна удовлетворил бы свои ведущие потребности. Но это невозможно! Во-первых, невозможно свести к нулю отчужденный труд. Во-вторых, не каждый артист может выступать на сцене Большого театра, не каждый солдат, который носит в ранце маршальский жезл, станет маршалом и т.д. Какой же распределительный принцип оптимален? Очевидно, тот, при котором сообщество получит наибольшую отдачу от деятельности своих членов, т.е. когда сцена Большого предоставлена самым выдающимся артистам, когда маршалами станут наиболее талантливые полководцы и т.д. Следовательно, оптимальный вариант распределительного принципа – каждому по его способностям создавать для сообщества средства и предметы потребностей. Поэтому закон гуманизации сообществ можно сформулировать и так: социальный прогресс, обусловленный социально-естественным отбором, заключается в таких изменениях распределительного принципа, которые приближают его к предельному варианту «каждому по его способностям создавать для сообщества средства и предметы потребностей».

Конкурентная борьба сообществ стимулирует постоянное совершенствование арсенала орудийных действий. Чем сложнее орудийные действия, тем выше уровень способностей, которые надо проявить при создании и использовании орудий. Чем выше уровень востребованных способностей, тем сложнее их реализовать и тем лучшие условия надо создать индивидам, чтобы они могли сосредоточиться на их реализации. Исходя из этого, закон развития сообществ можно сформулировать иначе: средний уровень удовлетворения потребностей членов сообщества возрастает по мере повышения уровня способностей, востребованных сообществом.

Учитывая, что социально-естественный отбор сохраняет сообщества с наиболее развитым производством, а таковыми оказываются сообщества с наиболее гуманными распределительными принципами, можно сформулировать закон развития всей системы сообществ – закон развития всего общества в целом: в ходе исторического процесса средний уровень гуманизации общества возрастает. Или то же самое в других словах: средние уровни удовлетворения потребностей и развития способностей людей повышаются.

б) Обсуждение формулировок закона гуманизации сообществ и всего общества

Приведенные выше формулировки были получены из логики развития первого исторического акта, протекающего в условиях социально-естественного отбора. При этом не использовались какие-либо конкретные исторические события, и это не случайно: закон развития общества должен вытекать из самой природы человека, а она вся без остатка заключена в первом историческом акте. Человек неотвратимо стремится к оптимальному удовлетворению своих потребностей, и это находит отражение в законах развития сообществ и всего человечества: в борьбе сообществ торжествуют те из них, в которых наиболее высокий средний уровень удовлетворения потребностей (развития способностей) членов сообществ.

Но именно эти признаки являются показателями уровня гуманности общественных отношений. Поэтому главный идеологический вывод из указанных законов состоит в том, что закон развития сообществ (и общества в целом) представляет собой закон повышения гуманности общественных отношений – закон гуманизации общества. Не преимущества для избранных рас или господствующих классов требует закон, вытекающий из природы человеческого общества. Он требует от сообщества обеспечить оптимальное удовлетворение потребностей (развития способностей) всем членам сообщества. Это идеал, предел возможностей. Побеждают те сообщества, которые ближе других продвинулись к этому пределу. Следовательно, гуманистическая идеология – не конъюнктурная выдумка партийных функционеров и не сердобольная затея филантропов, а отражение закономерного политико-экономического процесса, осуществляющегося стихийно, в силу самой природы человеческого общества. Все гуманное разумно, потому что экономически целесообразно. И наоборот, все экономически целесообразное потому и является целесообразным, что способствует удовлетворению потребностей (развитию способностей) людей. Все разумное гуманно.

Обсудим теперь подробнее некоторые формулировки закона. Формулировка, утверждающая, что распределительный принцип стремится к предельному варианту «каждому по его способностям создавать для сообщества средства и предметы потребностей», может вызвать вопрос: не выпадают ли из этой формулы старики и дети? Ведь одни уже, а другие еще не производят никакой продукции. Такой вопрос возникает в связи с привычкой понимать под предметами потребностей средства жизнеобеспечения: пищу, одежду и т.д. Но человек самим фактом своей жизни уже создает предметы потребностей. Жизнь ребенка – предмет потребности для родителей, а жизнь стариков – для детей и внуков. Жизнь людей сама по себе создает предметы потребностей для врачей, учителей, общественных деятелей и т.д. Но если человек сверх того, что он живет, способен производить для общества духовные или материальные ценности, общество дает ему средства труда, а потом воздает по результатам его деятельности.

Принцип «каждому по его способностям...» отнюдь не является принципом всеобщего равенства. Равенство – несправедливый распределительный принцип, так как он ставит в неравные условия тех, чье трудолюбие и инициативность, изобретательность или художественный талант выше среднего уровня. Принцип «каждому по его способностям...» вводит естественное неравенство, которое позволяет наиболее полно реализовать способности членов сообщества и создать максимум предметов потребностей.

Формулировка естественного распределительного принципа охватывает и преступников. Последние своими действиями актуализируют потребности в оплакивании горя или в отмщении. Если каждый преступник (в отличие от нынешнего положения) будет получать по его реализованным способностям совершать преступления, разве не возрастет общий уровень гуманизации общества?

Критерием истины является практика. Мы имеем возможность сопоставить теоретически полученный закон гуманизации сообществ с реальным историческим процессом, чтобы убедиться, что все поворотные вехи истории знаменовали продвижение общественных отношений к более высокому уровню их гуманности.

в) Сопоставление исторических событий с законом гуманизации сообществ

Сообщества людей возникли, когда в стаях антропоидов прекратилась братоубийственная борьба из-за пищи и начался мирный дележ добычи по некоторому распределительному принципу. Сообщество, достигшее более высокого уровня гуманности в межличностных отношениях и, вследствие этого, ставшее более боеспособным, истребляло менее гуманизированные сообщества. Членам побежденных сообществ не гарантировалось удовлетворение потребности жить.

Когда на средней стадии варварства возникли религии, пленных стали приносить в жертву богам. Изменение ритуала убийства – вот и все, что внесли религии в судьбу пленных. И только развитие социального и технического прогресса до уровня, позволившего использовать пленных для производства средств и предметов потребностей, даровало им жизнь. Вождь племени, который первым обрек побежденных врагов на страшную участь рабов, стал величайшим гуманистом всех времен и народов: ведь он (очевидно, преодолев яростное сопротивление жрецов) избавил пленных от участи жертвенных животных. Тягловая сила раба – способность более высокого уровня, нежели способность исполнить роль жертвенного животного. Поэтому превращение пленного в раба радикально повысило уровень удовлетворения его потреб-ностей: он получил возможность жить. Однако пленные не имели возможность удовлетворять потребность в свободе перемещения и в выборе вида деятельности.

Западноевропейские крестьяне, в отличие от рабов, сами шли в крепостные, отдавая свою землю в собственность феодалам и становясь арендаторами. Они искали у своего господина защиты от вооруженных грабежей, а в случае неурожая – материальной помощи. Отсутствие гарантии удовлетворения неотложных потребностей вынуждало из двух зол выбирать меньшее и жертвовать возможностью удовлетворять потребность в свободе.

Возможность удовлетворять потребности в свободе перемещения и в выборе вида деятельности появилась только с возникновением крупного машинного производства и государств с регулярной армией и полицейскими силами, поддерживающими внутренний правопорядок. Понадобилось возникновение новых общественных отношений, основанных на вольнонаемном труде с использованием принципиально новых прядильных машин и ткацких станков, чтобы стало возможным поставить под сомнение распределительный принцип, согласно которому знати давались огромные привилегии вопреки экономической целесообразности. В предреволюционной Франции в ХУШ веке в границах одного государства фактически сосуществовали два сообщества с разными распределительными принципами: сословным и капиталистическим. Согласно последнему, средствами производства владеет тот, кто способен организовать производство товаров, раскупаемых членами сообщества. Если он почему-либо утрачивает эту способность, то лишается средств производства (разоряется и продает их). Таким образом, при капиталистических отношениях принцип «каждому по его способностям создавать для сообщества средства и предметы потребностей» проявляется наиболее наглядно.

На ранних стадиях капитализма были востребованы способности невысокого уровня, а работники, обладавшие этими способностями, были в изобилии. Поэтому работодатели имели возможность содержать работников при минимальном уровне удовлетворения неотложных потребностей. Юридическое рабство сменилось рабством экономическим. Но, во-первых, экономическое рабство спасало от голодной смерти, подобно тому, как первобытное рабство спасало от смерти на костре. Во-вторых, средний уровень удовлетворения потребностей наемных рабочих был все-таки выше, чем у рабов, за счет удовлетворения потребностей в свободе перемещения и выбора вида деятельности. В-третьих, с возникновением капитализма произошел революционный скачок в гуманизации борьбы между сообществами: вооруженную междуусобную борьбу феодалов заменила конкурентная борьба между капиталистическими предприятиями; кровавые войны были заменены бескровными торговыми войнами. Наконец, в самой природе капитализма (в отличие от рабства и феодализма) заложен источник постоянного повышения среднего уровня способностей, востребованных производством, а значит, и повышение уровня удовлетворения потребностей. Этот источник – необходимость всестороннего совершенствования производственного процесса. И если ныне рабочим японских фирм обед организуют так, чтобы они успели подремать в комнате отдыха, то такие разительные перемены произошли не из-за страха перед революцией и не из-за настойчивости профсоюзов. Это проявление того же объективного закона, который обрекал на каторжный труд рабочих эпохи зарождения капитализма – закона движения общества к распределительному принципу «каждому по его способностям...». История подтвердила справедливость ленинского положения о том, что не существует общественных формаций в чистом виде, и в недрах капитализма неизбежно вырастают элементы социализма. И дело не в том, что капиталисты испугались революции или в них «заговорила совесть», или пропал интерес к прибыли. Просто капиталистам очень выгодно иметь бесплатное обучение, медицинское обслуживание и другие атрибуты социализма, поскольку им нужны грамотные, здоровые рабочие. Им также выгодно содержать «резервную промышленную армию» за счет пособий по безработице, выплачивать хорошие пенсии, чтобы проблема содержания престарелых родителей не отвлекала работников от производственных задач. Следовательно, социализм развивается в условиях капитализма по причине его выгодности для капиталистов. Поэтому эпоху капитализма можно условно разделить на три периода: начальный период хищнической эксплуатации рабочих, когда социализация отношений была минимальной (капитализм), современный период – социало-капитализм, и общество будущего – социализм, когда отчужденный труд сведется к минимуму, и все члены сообществ будут удовлетворять ведущие потребности, за исключением тех потребностей, предметы которых уникальны.

Итак, история общества представляет собой процесс его гуманизации - изменений общественных отношений в направлении повышения среднего уровня удовлетворения потребностей по мере повышения уровня способностей, востребованных обществом. Источником гуманизации общества является не разум, не прирожденная или воспитанная любовь к ближнему, а напротив, борьба людей между собой за принцип распределения средств и предметов потребностей.

Работодатели ведут постоянную конкурентную борьбу друг с другом за свое общественное положение. Источник средств для победы – способности привлеченных работников. Это вынуждает работодателей вкладывать капитал в повышение уровня жизни работников – такова прозаическая логика процесса гуманизации. Корыстные расчеты промышленников, банкиров, коммерсантов сделали для гуманизации общества несравненно больше, чем все теории философов-гуманистов и возвышенные проповеди религиозных деятелей вместе взятые. Речь не о том, чтобы не признавать значение гуманистических воззрений: их развитие и пропаганда – необходимые факторы гуманизации общества. Но надо видеть вещи в их истинном свете и не впадать в удивительно живучие донкихотские иллюзии о возможности воспитать через систему образования или религию поколение высоко духовных, совестливых людей, которые создадут гуманное общество. Воля людей не в состоянии изменить ход событий, предопределенный объективными законами развития общества. Один из этих закон таков: способность действовать гуманно ради удовлетворения своих потребностей неизбежно обернется потребностью быть гуманным. Разум может лишь содействовать (или препятствовать!) этому медлительному, но необратимому процессу.

3. О содержании понятия «государственная идеология»

Итак, мы видели, что основной функцией государства является распределение средств и предметов потребностей или, иными словами, управление собственностью. Строго говоря, это единственная функция государства. Так, обеспечивая безопасность граждан, государство предоставляет им предмет важнейшей потребности в сохранении организма или в защите личности. Но организм и личность человека являются его неотъемлемой собственностью. Поэтому обеспечение безопасности граждан есть разновидность управления собственностью. Анализируя аналогичным образом любую функцию государства, мы увидим, что, в конечном счете, она является управлением собственностью. Соответственно этому, как бы ни формулировалась государственная идеология, за всеми формулировками неизменно просматривается принцип распределения средств и предметов потребностей, т.е. принцип управления собственностью. Государственная идеология – это принцип управления собственностью, принятый в данном государстве.

В России так идеологию не формулировали. Было: за веру, царя и отечество; потом: построение коммунизма. Но, во-первых, даже в этих формулировках просматривается неизменная забота государства о своих интересах в ущерб насущным интересам граждан. Во-вторых, очевиден вывод: на Руси всегда было две государственных идеологии: официальная и реальная. Последнюю народная мудрость запечатлела как раз в форме принципа управления собственностью: «кто у власти, тот и у сласти».

Нынешняя Конституция утверждает, что у России нет государственной идеологии. Но государства, которое не управляло бы собственностью по какому-либо принципу, быть не может. Поэтому утверждение об отсутствии в России государственной идеологии есть ложь. Сознательная или по неведению? Скорее всего, статья 13 написана людьми, которые хорошо знали и нравы «заказчиков» Конституции, и роль официальной идеологии. Официальная идеология вынуждает власти держаться в определенных рамках. Хотя принцип «кто у власти, тот и у сласти» действовал во все годы, но у советских руководителей вилл на Кипре или в Альпийских горах не было. И соответственно невыплат зарплат и пенсий не случалось. Гибель нескольких человек при разгоне демонстрации воспринималось как ЧП государственного масштаба. Напротив, отсутствие официальной государственной идеологии означает, что у властей нет тормозов, что им все позволено. Идеологический плюрализм в исполнении российских «демократов» – это когда каждый, подобно крыловскому повару, волен говорить: «Кот Васька плут, кот Васька вор!» А Васька слушает да ест в особо крупных размерах. Бессовестный разрыв в уровнях жизни властных группировок и бедных слоев населения в нынешней России – это статья 13 Конституции в действии. И десятки тысяч людей, хладнокровно похороненных под развалинами собственных домов, – это та же статья в действии.

Гуманистическая партия впервые формулирует государственную идеологию как принцип управления собственностью: «каждому по его способностям создавать для общества средства и предметы потребностей» (все гуманное – разумно, все разумное – гуманно). Тем самым впервые в России появляется политическая сила, стремящаяся к тому, чтобы достичь совпадения официальной идеологии с реальной.

Часть третья. ГУМАНИЗМ РЕЛИГИИ

По плодам их узнаете их.

Мат.7,16

ПОСТАНОВКА ЗАДАЧИ

Человечество располагает огромным богатством гуманистических учений, и теория гуманизации должна все их вобрать в себя. Но в Манифесте приходится ограничиться рассмотрением христианства и марксизма, поскольку они имеют наибольшее значение для идейной жизни России.

Происхождение веры и религии изучено во многих фундаментальных работах. В Манифесте эти вопросы обсуждаются не ради критики каких-либо выводов этих работ, а только для выяснения места и роли веры и религии в социально-естественном отборе. Нередко религия рассматривалась мыслителями как создание «невежественного, необразованного ума». Но социально-естественный отбор сохраняет только те виды деятельности, которые укрепляют сообщества. Живучесть религий доказывает, что они были важным фактором повышения боеспособности сообществ. Было бы непонятно, чем невежественные выдумки могли помогать сообществам в их непрерывной борьбе друг с другом. Задача теории гуманизации – выявить, чем религии содействовали гуманизации сообществ и каковы перспективы этого содействия в третьем тысячелетии. Отправной пунктом при этом принимается тот исторический факт, что религии возникали, достигали расцвета и рушились, уступая место другим религиям. Следовательно, нет никаких оснований полагать, что догматы нынешних религий – последняя точка в их эволюции.

Глава первая. РЕЛИГИЯ И СОЦИАЛЬНО-ЕСТЕСТВЕННЫЙ ОТБОР

1. О происхождение веры и религии

Согласно потребностного подхода, человек «начался» с подавления хватательного инстинкта и дележа добычи. Ждать своей доли добычи – значит, верить, что она будет получена. Отдавать свою добычу для дележа, значит, верить, что соплеменник когда-нибудь поступит также. Умозаключения о пользе дележа были невозможны в виду неразвитости мышления. Поэтому возникновение человека в психологическом плане – это возникновение подсознательной веры, но, разумеется, не веры в Бога, а веры в определенный ход событий.

Другой ряд событий, требовавших веры в их благоприятный исход, – орудийные действия. С тех пор, как между антропоидом и его потенциальной добычей появился посредник в виде орудия, успех стал зависеть от качества орудия и подготовки охотника. Вместо инстинктивных действий, безошибочно выверенных естественным отбором, появились действия, прижизненно сформированные обучением и практикой и их неизменный спутник – вера в то, что цель будет достигнута.

По мере усложнения общественных отношений и орудийных действий увеличивалась роль веры. Так, надо было верить, что заключенный союз племен не будет нарушен, что зерна, брошенные в землю, дадут урожай и т.д.

В связи с возникновением веры неизбежно возникли и разные механизмы самовнушения и взаимовнушения. Вероятно, одним из первых механизмов взаимовнушения были боевые танцы, а самовнушения – жертвы богам. Известно, что нападению дикарей на враждебное племя предшествует боевой танец, в ходе которого к танцующим присоединяются те, кто будет участвовать в набеге. Нападение совершается сразу после танца, и это вполне рационально: танцующие не только воодушевлены коллективными боевыми движениями, но и провели физическую разминку, весьма полезную перед боем. Можно предположить, что подобными танцами люди приглашали соплеменников на коллективную охоту, когда еще не умели говорить, изъясняясь телодвижениями с оружием в руках (и что именно знаки вооруженной рукой положили начало речи).

С древнейших времен люди задавались вопросом об устройстве мира. Установить ход мыслей, который привел их к идее о божественной силе, управляющей ходом событий, весьма сложно. Но, видимо, немаловажную роль сыграло подсознательное стремление древних идеологов внушить соплеменникам идею о существовании невидимых вождей, которые любят поклонение и подарки, подобно земным вождям, и что они, идеологи, могут взять на себя роль посредников между племенем и невидимыми вождями. Когда встал вопрос о ритуале поклонения божественному покровителю племени, подсознание подсказало будущим жрецам использовать для этого боевой танец. В старые мехи было влито новое вино (религиозный смысл), и опыт оказался столь успешным, что в некоторых восточных религиях танец не утратил религиозного смысла до наших дней.

Другой эффективный механизм внушения – жертвы божеству – имеет столь же древнее и аналогичное происхождение. У некоторых народов в жертву богам приносят только те части животных, которые не идут в пищу: рыбьи головы и хвосты, кости и рога. Это проливает свет на механизм возникновения жертвоприношений. Удачная рыбная ловля сопровождалась периодическим выбрасыванием в реку остатков съеденной рыбы. В случае неудачного лова в реку не выбрасывалось ничего. Не удивительно, если в представлении наших диких предков поменялись местами причины и следствия этих многократно повторяющихся событий, и они (предки) пришли к мысли о существовании духа реки, которого надо задабривать остатками рыбы.

Дальнейшая трансформация (или сохранение) предметов, приносимых в жертву, зависела от того, кормились ли жрецы от жертвенника. В тех религиях, в которых жрецы получали долю жертвы, пророки и священники учили, что жертвовать надо не ущербных, а лучших животных. У народов, приносящих жертвы богам без посредников-жрецов, боги и доныне скромно довольствуются лишь несъедобными частями.

Итак, древние религиозные ритуалы, вероятно, возникли из действий, практиковавшихся задолго до зарождения первых религиозных идей. Эти действия или предшествовали и содействовали победе (боевые танцы) или сопровождали успешную охоту (выбрасывание остатков добычи). Поэтому неслучайно именно они были сделаны ритуалами поклонения богам. Наполнение религиозным смыслом древних ритуалов усиливало их вдохновляющее психологическое воздействие и этим способствовало успешной деятельности. В подтверждение того, что вера в бога проистекает из необходимости укрепления веры в успех, можно сослаться на библейские псалмы. В них Бог восхваляется как сподвижник в делах, карающий врагов, укрепляющий силу царя Давида. «Вступись в дело мое и защити меня» (П.118, 154). «С Богом мы окажем силу; он низложит врагов наших» (П.107,14) и т.д. на протяжении почти всех 150 псалмов.

Таким образом, расхожее мнение, что религия возникла из страха людей перед грозными явлениями природы, не находит никакого подтверждения в содержании молитв. С капризами природы они освоились, когда еще были животными. Вероятно, природа в большей мере влияла на первобытных людей своей красотой и гармонией, чем редкими роковыми ударами. Но что было постоянным источником опасности – так это соседние племена. И что тревожило всегда: достаточно ли тугой лук, остры ли стрелы, надежен ли топор. Поэтому религии возникали и развивались как один из факторов социально-естественного отбора, как важнейшее психологическое подспорье в войне и трудовой орудийной деятельности.

2. Эволюция религиозных представлений

Дальнейшее развитие религий связано с развитием орудийной деятельности и усложнением общественных отношений. Чем совершеннее становились орудия охоты и лова, тем увереннее становились люди и тем меньше оставалось поклонников у духов лесов и рек. Число богов сокращалось, а сами они видоизменялись: боги охотников и собирателей не могли справляться с задачами, стоящими перед богами пастушеских и земледельческих племен.

По мере разрушения родового строя, «перемешивания» людей в ходе развития торговых отношений и обогащения жизненных впечатлений вопросы космологии становились более значимыми. Кто и как управляет ходом событий? Откуда взялась поразительная гармония живого и неживого миров? Что происходит с человеком после смерти? На эти и многие другие вопросы пророки и жрецы отвечали в меру своих знаний и фантазий.

Но системы религиозных представлений не были продуктом вольного художественного творчества. Люди не стали бы слушать пророков, если их слова не отвечали бы интересам людей. Поэтому откровения пророков и учения жрецов когда подсознательно, а когда вполне осознанно направлялись политическими интересами сообществ, в которых они действовали. Наивный политеизм вытеснялся религиями, где число богов сокращалось, а их «полномочия» возрастали по мере расширения верховной власти земных вождей.

Наиболее наглядно влияние политических интересов просматривается в истории монотеистическиих религий. Слишком очевидно, что народ, верящий в одного бога (именно в одного, а не в одних), более сплочен в своих делах. Его легче мобилизовать на достижение общенациональной цели, связав ее с волей бога. Так мудрый Моисей поставил перед израильтянами цель – дойти до земли обетованной. Обетованной кем? Богом!

Но сколь заметно политические цели превалировали над религиозными догмами! Когда израильтяне в отсутствие Моисея, занятого на священной горе установлением союза с Богом, поклонились золотому тельцу, Моисей сказал добровольцам-левитам, ставшими на защиту веры: «Так говорит Господь Бог Израилев: ...пройдите по стану от ворот до ворот и обратно, и убивайте каждый брата своего, каждый друга своего, каждый ближнего своего… И пало в тот день из народа около трех тысяч человек» (Исх.32, 27-28). А ведь незадолго до этого тем же Моисеем была передана народу заповедь того же Бога: не убий! И вот заповедь забыта и попрана самим же пророком едва возникла малейшая угроза единоверию (а значит, единовластию!). И показал ли Моисей пример левитам – сразил ли брата Аарона «за сделанного тельца, которого сделал Аарон»? Нет, не сразил, ибо слишком важно было иметь первосвященником родного брата. Поистине двойная мораль правителей (хоть безбожников, хоть пророков) не знает ни начала, ни конца.

Итак, развитие религий от первобытного политеизма к монотеизму происходило по мере возрастания уверенности людей в успехе их практической деятельности из-за совершенствования орудийных действий и по мере усложнения политических задач, встававших перед сообществами.

Глава вторая. ГУМАНИЗМ ХРИСТИАНСТВА

Что есть истина? – на этот вопрос Иисус из Назарета не ответил, ибо вопрос тот неисчерпаем, как сама жизнь. Каждое поколение людей ищет ответ на него в учении Иисуса. И каждое поколение находит свой ответ. Гуманистам необходимо обратиться к учению Иисуса не ради критики бесчисленных трактовок Евангелия, но для того, чтобы, во-первых, вычленить из него все, что может вобрать в себя теория гуманизации общества, и, во-вторых, сделать выводы из практики его воплощения в жизнь.

По убеждению верующих, Иисус – это Бог-сын, а Евангелие – богоудохновенная книга, не подлежащая критическому анализу. Конечно, можно просто отмахнуться от этих убеждений и сразу поставить Иисуса на одну доску с Сократом, а Евангелие – с «Диалогами» Платона. Но такой подход оставит верующих равнодушными, а цель Манифеста – не только объяснять, но по мере возможности и убеждать. Поэтому анализу учения Иисуса необходимо предпослать раздел, посвященный демифизации Евангелия. История религии – это постоянная смена одних мифов другими мифами. Религия будущего – это религия без всяких мифов. Стыдно входить в третье тысячелетие от рождества Христова, не назвав вещи своими именами: историческую реальность – историей, а мифы – мифами.

1. Является ли Иисус из Назарета Богом-сыном, воскресшим и вознесенным на небо?

Трудности демифизации Евангелия выявлены в многочисленных работах. Этой проблемой занимались глубоко верующие мыслители (Гегель, Л. Толстой) и атеисты (Фейербах, Ницше). И все же значительность проблемы не позволяет сослаться на чей-либо авторитет. Единственным авторитетным источником демифизации Евангелия может быть только... само Евангелие. Эта великая книга создавалась на основе свидетельств о жизни Иисуса, передававшихся из уст в уста. Она прошла через руки многочисленных переписчиков, которые были ее вольными или невольными редакторами. В таких условиях мелкая деталь может оказаться историческим фактом, а фундаментальный тезис – продуктом фантазии рассказчиков или редакторов. Поэтому отличить миф от факта можно лишь с некоторой долей вероятности путем логического сопоставления разнородных фрагментов текста.

а) Являлся ли воскресший Иисус Апостолу Петру?

Весьма интересные выводы можно сделать из сопоставления описания событий в текстах, авторство которых приписано ученикам Иисуса, с описанием тех же событий в текстах других авторов.

Согласно Евангелиям от Матфея, Марка и Луки, среди трех апостолов, удостоенных чести быть свидетелями Преображения Господня, был Иоанн. И в то же время Евангелие от Иоанна – единственное, в котором о Преображении даже не упоминается. Между тем, автор четвертого Евангелия настойчиво подчеркивает свою близость к Иисусу. Можно ли допустить, что он не счел важным эпизод, в котором Иоанн был так заметно выделен Иисусом? Это маловероятно. Следовательно, либо три автора синоптических Евангелий описали то, чего не было, либо автор четвертого Евангелия ничего не знал о Преображении. Во втором послании Петра о Преображении говорится как о факте, свидетелем которого Петр был. Это делает более вероятным, что Преображение – исторический факт, о котором автору четвертого Евангелия не было известно. Среди учеников Иисуса был только один апостол по имени Иоанн. Следовательно, отсутствие описания Преображения в Евангелии от Иоанна доказывает, что его автор – не Апостол Иоанн.

Полученный вывод сам по себе не имеет отношения к целям Манифеста. Он приведен для иллюстрации метода, применение которого к посланиям Апостола Петра, позволяет прийти к выводам, исключительно важным для демифизации Евангелия.

Во втором послании есть поразительное место, где Петр говорит о своем первоапостольстве, подчеркивая близость к Учителю: «Ибо мы возвестили вам силу и пришествие Господа нашего Иисуса Христа не хитросплетенным басням последуя, но бывши очевидцами Его величия» (2Пет. 1, 16). Весьма интересен вопрос, кто, по мнению Петра, проповедовал Евангелие не по первоапостольскому призванию, а «хитросплетенным басням последуя». Но стократ важнее, какие факты приводит Петр как очевидец славы Господней: «Ибо Он принял от Бога Отца честь и славу, когда от велелепной славы принесся к Нему такой глас: «Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в Котором Мое благоволение». И этот глас мы слышали, будучи с Ним на святой горе. И притом мы имеем вернейшее пророческое слово...» (2Пет. 1, 17-18).

Итак, Преображение и пророчества о пришествии Мессии. И это все?? Но позвольте, почему Петр ничего не говорит о явлении ему воскресшего Иисуса? Почему, желая напомнить о своем первоапостольстве, не ссылается на прямое поручение Господа: «Паси овец Моих» (Ин.21, 16)? Неужели Воскресение и Вознесение значат для Петра так мало, что он даже не упоминает о них? Христианская религия не случайно основана на догматах о Воскресении и Вознесении: эти события поражают воображение всех, кто узнает о них. Всех кроме Апостола Петра? Конечно, логика людей, живших почти 2000 лет назад, отличается от нашей, но неужели до такой степени? Наиболее вероятное объяснение одно: Апостол Петр честно перечислил все, что мог, «бывши очевидцем Его величия». И если в числе свидетельств не названы Воскресение и Вознесение, значит, Апостол Петр не был очевидцем ни Воскресения, ни Вознесения Иисуса, и следовательно, этих событий не было.

Этот роковой для христианской религии вывод встретит немедленное возражение: в первом послании Петра сказано: «Благословен Бог и Отец Господа нашего Иисуса Христа, по великой Своей милости возродивший нас воскресением Иисуса Христа из мертвых к упованию живому» (1Пет. 1, 3). Но из того же послания видно, как Петр понимает Воскресение Христа: «...Христос... пострадал за грехи наши, праведник за неправедных, быв умерщвлен по плоти, но ожив духом, которым Он и находящимся в темнице духам, сошед, проповедал» (1Пет. 3, 18-19). Как видим, Апостол Петр говорит о Воскресении Христа как об акте только духовном. Для Петра Воскресение Иисуса и миф о его сошествии во ад – одна и та же история.

Итак, в обоих посланиях Апостол Петр ничего не говорит о Воскресении и Вознесении Иисуса как о реально наблюдавшихся исторических фактах. Тем самым, Камень,2 который по замыслу Иисуса должен был стать основой церкви (Мат. 16, 18), превращает краеугольные камни христианской религии в «камень преткновения и скалу соблазна».

б) Как объяснить Преображение Господне?

Если брать Апостола Петра в качестве очевидца исторических событий, то необходимо найти естественное объяснение Преображения Господня, о котором Петр пишет как об эпизоде, участником которого он был. С этой целью обратимся к мелким подробностям событий в надежде найти в них крупицы исторической достоверности, которые могут пролить свет на евангельские чудеса. Почему Иисус позвал на гору лишь троих учеников, а не всех двенадцать? Почему все трое столь неуважительны к учителю, что дружно засыпают? «Петр же и бывшие с ним отягчены были сном; но пробудившись увидели славу Его, и двух мужей, стоявших с ним» (Лук. 9,32). Весьма показательно и завершение странного сна: «И услышавши ученики пали на лица свои и очень испугались. Но Иисус приступив коснулся их и сказал: встаньте и не бойтесь. Возведши же очи свои, они никого не увидели кроме одного Иисуса» (Мат.17,6-8).

В Евангелии от Иоанна нет упоминания о Преображении, но там есть до некоторой степени сходное чудо: «преображение» воды в вино на свадебном пире. Этому чуду предшествует примечательный разговор Иисуса с матерью. «Матерь Иисуса говорит Ему: вина нет у них. Иисус говорит Ей: что Мне и Тебе, Жено? Еще не пришел час мой» (Ин. 2, 3-4). Удивительно, откуда взяла Мария, что ее сын может чем-то помочь хозяевам? Почему Иисус ведет себя не как всесильный чудотворец, а как простой смертный, сомневающийся в успехе?

Во всех Евангелиях описано событие, которое не относят к чудесам, а оно, быть может, самое большое чудо: изгнание торговцев из храма. Что заставило толпу людей, отнюдь неробких, подчиниться проповеднику, не имеющему никаких административных полномочий и вооруженному лишь бичом из веревок (Ин. 2, 15)?

Наконец, почему Иисус, успешно излечивающий больных, верящих в него («вера твоя спасла тебя»), оказался бессильным в «отечестве своем» («не совершил там многих чудес по неверию их» (Мат. 13, 58))?

Все перечисленные события получают единое объяснение, если предположить, что Иисус пользуется гипнотическим воздействием.

На гору Преображения были позваны те, кто легче других поддавался гипнозу. Получает объяснение и их засыпание, и пробуждение от прикосновения Иисуса.

Становится понятным разговор Иисуса с матерью и его колебания: очевидно, он демонстрировал ей свои способности раньше, но в небольших компаниях. Большое число людей на свадебном пире смущало его, но он пошел на риск.

Очевидно, что изгнать торговцев из храма можно было, только подавив волю хотя бы части из них. Бич, совершенно бесполезный как оружие, был вспомогательным средством для оказания гипнотического воздействия.

О том, что Иисус обладал огромной гипнотической силой, можно судить по многочисленным фактам исцеления душевно больных людей. Факт бессилия Иисуса перед лицом неверия земляков доказывает, что речь идет именно о гипнозе, а не о божественной силе, которая, конечно, не знала бы пределов.

Разумеется, нет возможности объяснить все евангельские чудеса, ибо народная фантазия много богаче научных схем. Но в этом и нет необходимости. Принципиально важно осознать мифический характер только самых основополагающих предпосылок христианской религии.

2. Является ли Евангелие Богодухновенной книгой?

Есть простой способ ответить на этот вопрос: показать несовершенство (а значит, «рукотворное» происхождение) стихов, которые обязаны быть совершенными, поскольку в них Бог-сын учит, как молиться Богу-отцу. Речь идет о молитве «Отче наш», завещанной Иисусом своим ученикам, а через них – всему человечеству. Она ли не должна безупречно точно передавать сыновнее почтение к Богу, смирение перед Ним, веру в безграничное милосердие его?

С чем же христианин обращается к Богу в молитве своей? «И прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим» (Мат. 6, 12). Кому не известно, что нет для человека более тяжкого испытания, чем прощение должникам (обидчикам). И более всего надо молить Бога, чтобы дал силы осуществить это. Вместо этого христианин утверждает, что он-то должникам простил и теперь просит бога поступить также. Еще резче это звучит в редакции Луки: «... ибо и мы прощаем всякому должнику нашему» (Лук. 11, 4). Всякому! Вот ведь каким совершенством хвалится христианин перед Богом. Молящийся ставит себя в пример Богу – экая гордыня бесовская!

Молитву в редакции Матфея можно понимать и так, что молящийся соглашается, чтобы Бог прощал ему в той мере, в какой он прощает должникам своим. Но кто ты, человек, чтобы ставить Богу пределы его милосердию? Если мы..., то и ты, а если..., то... Это молитва или текст договора с Богом? И почему молящийся не говорит «как и я прощаю», а прячется за безликим «мы»?

Но совсем поразительно звучит стих: «И не введи нас в искушение, но избавь нас от лукавого...» Да разве Бог вводит в искушение? Не змей ли искусил Еву, а через нее и Адама? Ветхозаветный Бог, правда, мог «держать пари» с сатаной, выдержит ли Иов великие испытания. Но, во-первых, Бог только «попускал», а все напасти на бедного Иова напускал сатана. Во-вторых, «ветхого днями» никто и не называл Отцом. То был Бог ревнитель. А Богу-Отцу пристало ли вводить в искушение сынов Своих? Вот что говорит по этому поводу Апостол Иаков: «В искушении никто не говори: «Бог меня искушает»; потому что Бог не искушается злом и Сам не искушает никого, но каждый искушается, увлекаясь и обольщаясь собственной похотью» (Иак. 1, 13-14). Здесь налицо заочная полемика Апостола Иакова с автором молитвы, причем понимание Божьего промысла Апостолом в большей степени соответствует общепринятому понятию о Боге и природе искушения, нежели текст молитвы. Но если бы не люди по своему разумению, а Святой Дух через посредство людей творил Библию, то как мог он двум авторам священных текстов внушить прямо противоположные мысли? И могла ли в этом случае появиться в молитве просьба, не вводить в искушение, которую уместнее адресовать не Богу, а сатане?

Итак, внимательно читая Евангелие, можно заключить, что Иисус из Назарета был человеком такой одаренности, какого больше не рождалось на Земле, но все-таки не Христом, и не ипостасью Святой Троицы. И что Евангелие, – быть может, величайшая из книг, вышедших из-под пера человека. Но это все-таки продукт деятельности простых смертных, и богоудохновенной эта книга является в той же мере, в какой богодухновенны открытия ученых, стихи поэтов, творения композиторов.

3. Иисус как провозвестник принципиально новой религии – религии добрых дел

а) Бог Моисея и Бог Иисуса

Подобно тому, как любая наука основывается на постулатах, любая религия основывается на догматах – краеугольных положениях, сформулированных основоположниками религий. Закон Моисея содержит тысячи предписаний от порядка жертвоприношений до правил соблюдения гигиены. Очарование религии, проповедуемой Иисусом, состоит в том, что она основана всего на двух догматах: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим: сия есть первая и наибольшая заповедь; вторая же подобная ей: «возлюби ближнего твоего, как самого себя»; на сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки» (Мат. 22, 37-40). Такое упрощение «закона Божьего» само по себе уже является благой вестью, Но принципиально иным становится содержание этих ветхозаветных заповедей.

Бог Иисуса совсем не похож на Бога Моисея. Ветхозаветный Бог – «Бог ревнитель, наказывающий детей за вину отцов до третьего и четвертого рода, ненавидящих Меня, и творящий милость до тысячи родов любящим меня и соблюдающим заповеди Мои» (Исх. 20, 5-6). Огульная милость к потомкам праведников не оправдывает немилости к невиновным потомкам грешников, если даже первая много больше второй. Бог Моисея – господин рабов своих.

Бог Иисуса – Отец наш, а мы дети его. «Да будете сынами Отца вашего Небесного; ибо он повелевает солнцу восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных» (Мат.5,,45). Нет больше Бога ревнителя, а есть Отец Небесный – вот воистину благая весть! «Итак, будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный» (Мат. 5, 48).Никогда уже не будет поставлена людям более возвышенная и благородная цель, чем та, что обозначена в этих простых, берущих за сердце словах. Никогда уже не услышат люди лучшей вести, чем та, что они – дети Божьи – могут стать совершенными, как Отец их Небесный.

Бог Иисуса (как и Бог Моисея) хочет, чтобы его возлюбили «всем сердцем, всею душою, всем разумением». К чему это обязывает верующих? Как должны они проявлять любовь к Богу?

Бог ревнитель дал людям через Моисея десять заповедей, среди которых не убивай, не кради и т. д. Но четыре первые заповеди имеют чисто религиозный характер, и среди них – не делать в субботу никакого дела. Что важнее для Бога ревнителя: соблюдение людьми гуманистических или религиозных заповедей? «Когда сыны Израилевы были в пустыне, нашли человека, собиравшего дрова в день субботы... И сказал Господь Моисею: должен умереть человек сей... И вывело его все общество вон из стана, и побили его камнями, и он умер, как повелел Господь Моисею» (Чис. 15, 32-36). Вот вам и «не убий»...

«Суббота для человека, а не человек для субботы» (Мар. 2, 27), – с отвагой истинного революционера говорит Иисус фарисеям, которые обвиняют его учеников в том, что они нарушают субботу, срывая колосья в поле. Казалось бы, шести дней в неделе хватит на все добрые дела. Но Евангелия рассказывают о неоднократных исцелениях Иисусом больных именно в субботу. В этом явно просматривается нарочитость, стремление утвердить принцип: «Итак, можно в субботу делать добро» (Мат. 12, 10-17).

Хотя Иисус называет первую заповедь наибольшей, но пафос его учения во второй заповеди. Он всем своим учением утверждает: любовь к Богу проявляется не в постах и молитвах: «наступает время, когда и не на горе сей, и не в Иерусалиме будете поклоняться Отцу... Но настанет время и настало уже, когда истинные поклонники будут поклоняться Отцу в духе и истине, ибо таких поклонников Отец ищет себе» (Ин. 4. 21-23). Любовь к Отцу проявляется в любви к ближнему. Даже само понятие «ближний» Иисус связывает с добрыми делами: ближний – это не соплеменник и не единоверец. Ближним он признает иноверца-самарянина, оказавшего помощь пострадавшему иудею (Лук. 10, 29-37).

Бог ревнитель очень любит жертвы и дает Моисею на сей счет подробнейшие указания. Бог Иисуса относится к жертвам в духе гуманистических воззрений пророка Исаии: «Если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя, оставь там дар твой пред жертвенником и пойди прежде примирись с братом твоим...» (Мат. 5, 23-24).

Бог ревнитель повелел Моисею выполнять публичные ритуалы, которые так любят фарисеи. Богу Отцу этого не надо: «Ты же, когда молишься, войди в комнату твою и, затворив дверь твою, помолись Отцу твоему» (Мат. 6, 6).

Итак, Иисус своим учением бросает вызов служителям Бога ревнителя. И в то же время он утверждает: «Не думайте, что Я пришел нарушить закон или пророков; не нарушить пришел Я, но исполнить» (Мат. 5, 17). Противоречия здесь нет. Закон Моисея имеет две составляющих: религиозные предписания и гуманистические заповеди. Иисус, как всякий серьезный мыслитель, берет у предшественников все ценное. Он добивается своим учением исполнения гуманистических заповедей. Только отбросив обряды и ритуалы, позволяющие лицемерам прятаться за показным благочестием, можно добиться исполнения гуманистических заповедей – таково первое открытие Иисуса.

Но и сами гуманистические заповеди качественно усиливаются: «Вы слышали, что сказано древним: «не убивай; кто же убьет, подлежит суду». А Я говорю вам, что всякий гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду» (Мат. 5, 21-22). Только когда люди научатся прощать брата своего до «семижды семидесяти» раз, появится надежда на исполнение заповеди «не убий». Парадокс нравственных норм заключается в том, что их будут соблюдать на практике лишь тогда, когда люди обретут готовность соблюдать предельно высокие нормы, – таково второе великое открытие Иисуса.1

Иисус ясно осознает революционный характер своего учения: «Не думайте, что Я пришел принести мир на землю; не мир пришел Я принести, но меч; ибо Я пришел разделить человека с отцом его, и дочь с матерью ее, и невестку со свекровью ее» (Мат. 10, 34-35). Меч будет не в руках Иисуса или его учеников. Но так устроен мир, что проповедь любви неизбежно вызывает ненависть у многих, чьи корыстные интересы требуют противостояния между людьми. Это они поднимут меч.

Итак, Иисус вполне осознанно проповедует революционно новую религию, в которой место Бога ревнителя занимает Бог Отец. Из новой религии полностью уходят ритуалы и обряды: Богу Отцу надо поклоняться «в духе и истине», а молиться – вдали от посторонних глаз. Религия Иисуса – это религия добрых дел, в которой проявить любовь к Богу можно одним путем: совершая добрые дела для ближнего своего.

Любому новому учению свойственны принципиально новые понятия. И такое понятие есть в учении Иисуса: «Закон и пророки до Иоанна; с сего времени Царствие Божие благовествуется, и всякий усилием входит в него» (Лук. 16, 16). В этих немногих словах точно и емко передана сущность учения Иисуса о Царстве Божием. Нам предстоит выяснить, какие усилия надо затратить, чтобы войти в это Царство.

б) Кто достоин Царства Божьего?

Существует два противоположных ответа на этот вопрос. Их смысл наглядно виден из толкований весьма туманной притчи о десяти девах. Десять дев со светильниками ждали припозднившегося жениха. Пять из них предусмотрительно запаслись маслом, а пяти неразумным масла не хватило. Пока они ходили покупать масло, пришел жених, двери чертога брачного затворились, и неразумные девы не попали на пир. Что надо понимать под маслом, которого не хватило неразумным девам? Гегель считает, что неразумные девы олицетворяют людей, которые, думая о благочестии, не заботятся о совершении добрых дел. Обратное толкование притчи дает Серафим Саровский. «Некоторые говорят, что недостаток елея у юродивых дев знаменует недостаток у них прижизненных добрых дел... Я, убогий, думаю, что у них именно благодати Всесвятого Духа Божьего недоставало... Сделаем мы-де добродетели и тем-де и дело Божие сотворим, а до того, получена ли была ими благодать Духа Божьего, достигли ли они ее, им и дела не было».

Не надо думать, что здесь противостоят два частных мнения по поводу отдельной притчи. Здесь сталкиваются два мировоззрения. Здесь водораздел двух философий, линия фронта двух непримиримых идеологий - гуманистической и церковной. Казалось бы, о чем спорить: и благодати вымаливай и добрые дела делай. Но, во-первых, мы, грешные, не знаем, что такое благодать и как ее обрести. Во-вторых, мы делаем дела, повинуясь своим потребностям. Ну, что делать, если потребностно-способностная структура наша сформировалась раньше всех религий, и мы действуем, как того требует наша общественная природа. Единственный способ примирить нас с радетелями Божьей благодати – это отождествить благодать с природой человека, сказать, что мы уже сподобились благодати через возникновение общественных отношений, вырвавших нас из животного состояния. Именно она – животная природа наша – и есть наш первородный грех. Именно с преодоления животной природы началось вочеловечение Бога – становление Человека. Итак, природа человека не греховна, а благодатна! Но именно с этим никогда не согласятся ни церковники, ни отшельники, ибо и те и другие стремятся быть посредниками между Богом и людьми, сосудами благодати Божьей. И вот мы стоим перед вопросом: как решал указанную дилемму Иисус?

Разумеется, одна притча о десяти девах не позволит рассудить великого философа и преподобного святого. Только вся совокупность притч о Царстве Божием может осветить убеждение Иисуса. Наиболее полно эти притчи представлены в Евангелии от Матфея. Весьма примечательна притча о хозяине, который нанял работников в разное время, а заплатил всем одинаково, хотя нанятые в конце дня работали всего один час. Смысл притчи, видимо, в том, что Царства Божия достойны не обязательно великие подвижники, но и те, кто приложил хотя бы небольшие, но добросовестные усилия. Сразу после притчи о девах идет притча о рабе, который закопал в землю талант. Тем самым Иисус учит, что готовиться к приходу Сына Человеческого надо активной практической деятельностью.

Заключительным аккордом учения о Царстве Божием звучит притча о суде Сына Человеческого. Поражают критерии, по которым он выделяет праведников: «Ибо алкал я, и вы дали Мне есть; жаждал, и вы напоили Меня; был странником, и вы приняли Меня; был болен, и вы посетили Меня; в темнице был, и вы пришли ко мне» (Мат. 25, 35-36). На изумленный вопрос праведников: когда же это было, следуют, быть может, самые знаменательные слова Евангелия: «Истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне» (Мат. 25, 40). Притча о суде Сына Человеческого не оставляет сомнения, что заочный спор Гегеля с Серафимом Саровским Иисус решил бы в пользу философа. Иисус нигде и никогда не говорит о благодати. Он неустанно призывает к добрым делам.

Итак, Благая весть, возвещенная Иисусом, состоит в том, что отныне нет сурового Бога ревнителя, каравшего смертью за нарушение субботы. Есть любящий людей Бог Отец, вознаграждающий за добрые дела, когда бы они ни совершались. Все люди в Боге братья и сестры. Служение Богу Отцу состоит в заботе друг о друге. Приблизилось Царство Божие и войти в него может тот, кто накормил-напоил, одел-обул хоть одного из страждущих сродников своих. Как пишет Э. Ренан, «Чистый культ, религия без священства и внешних обрядов, покоящаяся на сердечном чувстве, на последовании Богу, на непосредственном общении совести с Отцом небесным - таковы были выводы из этих принципов. Иисус никогда не отступал от этого смелого вывода, который делал его в среде иудейства настоящим революционером».

4. За что распяли Иисуса?

Враги Иисуса указаны в Евангелии «открытым текстом»: это первосвященники, фарисеи, книжники – религиозные деятели Израиля. Их ненависть к нему вызвана прежде всего его новым учением. Иисус не выступает против закона и пророков, но он выделяет в них то, в чем меньше всего заинтересованы служители культа (добрые дела) и обличает их в самых резких выражениях за то, что они «поедают домы вдов и лицемерно долго молятся» (Лук.20, 47). Такого рода критика не новость, так как многие пророки учили: «Милости хочу, а не жертвы» (Ос.6,6). Но Иисус учит, что Богу надо поклоняться не в храмах, а в повседневной жизни – «в духе и истине». Это делает его идеологическим, и, следовательно, самым ненавистным врагом церкви.

В довершении всего, Иисус не ограничивается проповедями: «Иисус, вошед в храм, начал выгонять продающих и покупающих в храме... И учил их, говоря: не написано ли: «дом Мой домом молитвы наречется для всех народов»? а вы сделали его вертепом разбойников. Услышали это книжники и первосвященники и искали, как бы погубить Его; ибо боялись Его, потому что весь народ удивлялся учению Его» (Мар. 11, 15-18). Тут не убавить, не прибавить. Посягнув на власть и доходы церковной и околоцерковной мафии, Иисус подписал себе смертный приговор.

5. Почему Иисус пошел на крест?

«Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Ин. 12. 24). Эти слова – девиз всех подвижников и революционеров, ведомых потребностью в справедливом устройстве общества. Они не отступают даже перед смертью ради торжества своих идей.

Эти слова Иисус говорит в Иерусалиме накануне последнего крестного служения людям. Они – ключ к разгадке тайны его гибели. «Любящий душу свою погубит ее; а ненавидящей душу свою в мире сем сохранит ее в жизнь вечную» (Ин. 12. 25). Не о своей душе печется Иисус, но о своем учении, или иначе: его душой является его учение. За вечную жизнь учения Иисус отдает свою земную жизнь, понимая, что смерть проповедника стократ увеличивает воздействие проповеди: «И когда Я вознесен буду от земли, всех привлеку к Себе. Сие говорил Он, давая разуметь, какою смертью Он умрет» (Ин. 12, 32-33).

История не знает другого примера, когда жизнь и сама смерть учителя были бы так же тесно связаны с его учением. «Иисус же говорил: Отче! Прости им, ибо не знают, что делают» (Лук. 23, 34), – вот пафос подвига Иисуса. Это та же Нагорная проповедь, только бесконечно усиленная личным примером. «Вам кажется трудным благословлять проклинающих вас? Но даже будучи распятым на кресте, можно молиться за тех, кто по недостатку человечности не ведает, что творит», – вот что сказал Иисус своей мученической кончиной.

Сколь мало современники поняли Иисуса, видно уже из того, что лишь один евангелист донес до нас его предсмертную проповедь, в которой заключено все учение Иисуса, подобно тому, как в зерне заложено все растение. Зерна, посеянные Иисусом, упали на почву каменистую, густо заросшую тернием, и их всходы переплелись с плевелами так тесно, что отделить их друг от друга стало почти невозможно.

6. Учение Иисуса и послания Апостолов

Любое учение, на стадии практического воплощения претерпевает многочисленные деформации. Люди в разной степени подготовлены к восприятию учения и неизбежно вкладывают в одни и те же слова разный смысл. «Еще многое имею сказать вам, но вы теперь не можете вместить» (Ин. 16, 12) – говорит Иисус своим ученикам. Другие продолжатели вольно или неосознанно приспосабливают учение к своим идеалам и целям, которых не было у основоположника. Наконец, учение может использоваться как идеологическая завеса корыстных целей, причем таких, против которых и боролся основоположник.

а) Троекратное отречение Петра

А между тем самые ближайшие ученики Иисуса не могли «вместить» очень многое. «А Он заповедал им, говоря: смотрите, берегитесь закваски фарисейской и закваски Иродовой. И рассуждая между собою, говорили: это значит, что хлебов нет у нас» (Мар.8, 15-16). При таком уровне понимания учениками своего учителя закваска фарисейская и Иродова скоро дала себя знать.

Учитель внушал: «Да будете сынами Отца вашего Небесного» (Мат. 5, 45). «Раб не пребывает в доме вечно: сын пребывает вечно» (Ин. 8, 35). А что проповедует его ближайший ученик Петр? «Ибо такова есть воля Божия, чтобы мы, делая добро, заграждали уста невежеству безумных людей ... как рабы Божии. Всех почитайте, братство любите, Бога бойтесь, царя чтите» (1Пет. 2, 15-17). Нет, не «вместил» ученик учения Иисуса: он вновь обращает нас в рабов Бога ревнителя, Бога, которого надо бояться, – Бога первосвященников и иродов.

«Слуги, со всяким страхом повинуйтесь господам... Ибо что за похвала, если вы терпите, когда вас бьют за проступки? Но если, делая добро и страдая, терпите, это угодно Богу» (1Пет. 2, 13; 18-20). И, самое главное, чем мотивируется такое терпение? «Ибо вы к тому призваны; потому что и Христос пострадал за нас, оставив нам пример, дабы мы шли по следам Его» (1Пет. 2, 21).

Но логика Учителя совсем иная! Когда Иисус, в ответ на вопрос Петра, «сколько раз прощать брату моему» (Мат. 18, 21), учил прощать согрешающим до «семижды семидесяти раз», он пояснял свою мысль притчей о злом рабе, который не отсрочил товарищу долга в сто динариев, хотя перед этим царь отсрочил рабу долг в десять тысяч талантов. Следовательно, призыв Иисуса – прощать ближних своих – обращен к тем, кто имеет власть над должниками, т.е. к сильным мира сего. Точно так же, взывая с креста к Богу, Иисус говорит: «Отче, вот те, кто называет себя рабами Твоими, убивают Сына Твоего. Но Ты – Всесильный Господин Их – прости их даже за такое преступление против Тебя. Ибо они по неразумию своему не ведают, что творят. Они не доросли до истинной человечности и, как малые дети, еще не научились отличать злое от доброго». Таким образом, Иисус взывает не к слугам, а к господам, как бы говоря им: Бог может простить людям даже убийство Сына Своего. Как же вы можете не прощать слугам тех мелких проступков, которые совершают они по неумению своему? Разве вы выше Бога? И вот ученик все извратил, все поставил с ног на голову и учит слуг потворствовать господам в их бесчеловечности. Нет, не «вместил» ученик ни притчи, рассказанной лично ему, ни крестной проповеди Учителя, обращенной ко всему человечеству.

Учитель был бессребреником и учил: «Не собирайте себе сокровищ на земле... Но собирайте себе сокровища на небе... Ибо, где сокровище ваше, там будет и сердце ваше... Не можете служить Богу и маммоне» (Мат. 6, 19-21, 24). А что ученик? «Деяния Святых Апостолов» повествуют: «Некоторый же муж, именем Анания, с женою своею Сапфирою, продав имение, утаил из цены, а некоторую часть принес и положил к ногам Апостолов. Но Петр сказал: Анания! Для чего ты допустил сатане вложить в сердце твое мысль солгать Духу Святому и утаить из цены земли? ...Ты солгал не человекам, а Богу. Услышав сии слова, Анания пал бездыханен...» (Деян. 5, 1-5). Та же участь постигла и Сапфиру. «И великий страх объял всю церковь и всех слышавших это» (Деян. 5, 11).

Обманывать нехорошо, но утаивание части имущества – почему это ложь не людям, а Духу Святому? Почему за такой проступок надо карать смертью, а не попытаться призвать согрешивших к покаянию? Библия умалчивает, что сделала церковь с той частью, которую Анания «положил к ногам Апостолов»: неужели после расправы над несчастными супругами спокойно истратила на свои нужды?

Евагелие вменяет Петру троекратное отречение от Иисуса. Но нет греха в том, что ученик, таясь от врагов, отрицает связь с учителем: он должен спастись, чтобы продолжать дело учителя. Отречься от учителя, значит, отречься от его учения. Петр троекратно отрекся от Иисуса не во дворе первосвященника. Он отрекся от него в своих посланиях и деяниях, когда лишил людей сыновства Бога-Отца и объявил их рабами Бога ревнителя, когда воспел раболепие перед «всяким человеческим начальством», когда в непонятном порыве сребролюбия предал смерти двух христиан. Закваска фарисейская неотделимо смешалась в этих отречениях с закваской Иродовой.

б) Апостол Павел – основоположник христианства

Подлинным создателем христианской церкви был не Петр. Для этого были нужны вулканическая энергия и гений Павла. Павел начинал как яростный гонитель первых христиан. Однако роль цепного пса иудаизма была слишком мелкой для него. Его страстную натуру влекла деятельность вселенского масштаба. История его обращения в новую веру – одно из доказательств сомнительности «Деяний» как исторического документа: в главе 9 говориться, что с Павлом говорил сам Христос. Спутники Павла слышали голос, но ничего не видели. В главе 22 устами Павла рассказывается, что спутники видели свет, но голоса не слышали. Так или иначе, но Павел превратился в созидателя хртстианской церкви.

Был ли он пунктуальным последователем учения Иисуса? Для этого ему надо было бы знать, в чем оно состоит. В те времена узнать учение Иисуса можно было только от его ближайших учеников. Но Павел претендовал на то, чтобы быть «первородным между многими братиями». Поэтому к ученикам Иисуса великий политик и дипломат пошел только тогда, когда слава о его благовествовании достигла Иерусалима, когда у него уже не было «ни в чем недостатка против высших Апостолов».

Но если он долгое время не общался с учениками Иисуса, что же он проповедовал? «Возвещаю вам, братия, что Евангелие, которое я благовествовал, не есть человеческое; ибо и я принял его и научился не от человека, но через откровение Иисуса Христа» (Гал. 1, 11-12). Т.е., он проповедовал «Евангелие от Павла».

в) «Евангелие от Павла» с «параллельными местами»

Иисус: «Да будете сынами Отца вашего

Небесного; Ибо Он повелевает солнцу

Своему восходить над злыми и

добрыми и посылает дождь на праведных

и неправедных» (Мат. 5,45).

«Ибо алкал я, и вы дали Мне есть; жаж-

дал, и вы напоили Меня; был странником,

и вы приняли Меня; был болен, и вы

посетили Меня; в темнице был, и вы

пришли ко мне»... Истинно говорю вам:

так как вы сделали это одному из сих

братьев Моих меньших, то сделали Мне»

(Мат. 25, 35-36,40).

Павел: «Ибо и Иудеи требуют чудес, и

Еллины ищут мудрости; а мы проповедуем

Христа распятого, для Иудеев соблазн, а

для Еллинов безумие» (1Кор. 1, 22-23).

«Что же говорит ему (Божеский) ответ? «Я

соблюл себе семь тысяч человек ... Так и в

нынешнее время, по избранию благодати,

сохранился остаток. Но если по благодати,

то не по делам; иначе благодать не была

бы уже благодатию» (Рим. 11, 4-6).

«Иакова Я возлюбил, а Исава возненавидел»

Что же скажем? Неужели неправда у Бога?

Никак. Ибо Он говорит Моисею: «кого

миловать, помилую; кого жалеть, пожалею».

Итак, помилование зависит не от

желающего и не от подвизающегося,

но от Бога милующего» (Рим. 9, 13-16).

Иисус: «Возлюби Господа Бога твоего...

сия есть первая и наибольшая заповедь;

вторая же подобная ей: «возлюби

ближнего твоего, как самого себя»; на сих

двух заповедях утверждается весь закон и

пророки (Мат. 22,37-40).

Павел: «Весь закон в одном слове

заключается: «люби ближнего твоего

как самого себя» (Гал. 5,14).

Иисус: «И Царь скажет... истинно говорю

вам: так как вы не сделали этого одному из

сих меньших, то не сделали мне»

(Мат. 25, 40-45).

Апостол Иаков: «Но хочешь ли знать,

неосновательный человек, что вера

без дел мертва?» (Иак. 2, 20).

Павел: «Мы уверовали во Христа Иисуса,

чтобы оправдаться верою во Христа, а не

делами закона, ибо делами закона не

оправдается никакая плоть» (Гал.2,16).

«Так и Давид называет блаженным

человека, которому Бог вменяет

праведность независимо от дел:

«Блаженны, чьи беззакония прощены и чьи

грехи покрыты»» (Рим.4, 6-7).

Иисус: «Итак будьте совершенны, как

совершен Отец ваш Небесный»

(Мат. 5, 48).

Павел: «Посему умоляю вас: подражайте

мне, как я Христу» (1Кор. 4, 16).

«Я, по данной мне от Бога благодати, как

мудрый строитель, положил основание,

а другой строит на нем» (1Кор.3,10).

Иисус: «Что вы зовете Меня: «Господи!

Господи!» и не делаете того, что Я

говорю?» (Лук. 6,46).

Апостол Иоанн: «Дети мои! Станем любить

не словом или языком, но делом и истиною» (1Иоан 3,18).

Павел: «Ибо, если устами твоими будешь

Исповедывать Иисуса Господом и сердцем

твоим веровать, что Бог воскресил Его

из мертвых, то спасешься» (Рим. 10,9).

«Но там не приняли его... Видя то, учени-

ки Его... сказали: Господи! Хочешь ли, мы

скажем, чтобы огонь сошел с неба и истре-

бил их, как и Илия сделал? Но Он...запретил

им и сказал: не знаете какого вы духа; Ибо

Сын Человеческий пришел не губить души

человеческие, а спасать. (Лук. 9, 53-56).

«Кто не любит Господа Иисуса Христа,

анафема; маранафа»

(1Кор. 16, 22).

«Горе вам, книжники и фарисеи, лицемеры,

что поедаете домы вдов и лицемерно долго молитесь: за то примете тем большее

осуждение (Мат. 23, 14).

«Всякая душа да будет покорна высшим

властям; ибо нет власти не от Бога»

(Рим. 13,1).

«Иисус сказал ему: лисицы имеют норы,

и птицы небесные – гнезда; а Сын

Человеческий не имеет, где преклонить

голову» (Лук. 9, 58).

«Итак, прежде всего прошу совершать молитвы...за всех человеков, за царей и за

всех начальствующих, дабы проводить нам

жизнь тихую и безмятежную во всяком благочестии и чистоте; ибо это хорошо и

угодно Спасителю нашему Богу» (1Тим.2,1-3).

Изучая любое религиозное учение, надо прежде всего уяснить основные черты Бога данной религии, его «взаимоотношения» с верующими. Как гениальный психолог, Павел понимал, что новая религия прежде всего нужна самым обездоленным и потому самым темным людям. Им нужны не учения, а яркие обнадеживающие образы, сопровождаемые несокрушимой верой проповедника. Отсюда краеугольный камень его Евангелия: образ Христа распятого. Отсюда и подход к благовествованию: «И слово мое и проповедь моя не в убедительных словах человеческой мудрости, но в явлении духа и силы, чтобы вера ваша утверждалась не на мудрости человеческой, но в силе Божией» (1Кор. 2, 4-5).

Бедному люду Римской империи легко было вдохновиться образом Бога, который вочеловечился, испытал муку распятия и вот воскрес, и воссел одесную Бога-Отца. Такой ли Бог, знающий каково быть человеком, не будет заступником? Он ли не вознаградит, если не в этой жизни, то потом, по воскресении умерших? Павел в полной мере оценил силу воздействия распятого Бога на воображение «уничиженных и ничего не значущих». Итак, проповедуя Христа распятого, Павел даже и не нуждался в знании учения Иисуса. У него свое понимание Бога-Отца. В отличие от Бога Иисуса, который «посылает дождь на праведных и неправедных», и вознаграждает за добрые дела, Бог Павла милует только правоверных независимо от дел «подвизающегося». Вам кажется несправедливым такой Божий суд? Павел предвидит возможность ваших сомнений: «Ты скажешь мне: «за что же еще обвиняет? ибо кто противостанет воле Его?» А ты кто, человек, что споришь с Богом? ...Не властен ли горшечник над глиною, чтобы сделать один сосуд для почетного употребления, а другой для низкого?» (Рим. 9,19-21). Ответ исчерпывающий. Сквозь облик «Христа распятого», проповедуемого Павлом, зримо проступили суровые черты Бога ревнителя – Бога фарисеев и книжников.

Нарождающаяся религия по необходимости является религией «переходного периода» и вынуждена решать непростую проблему взаимоотношений с господствующей религией. Для Павла, как и для Иисуса, это взаимоотношения с иудаизмом, а конкретнее – с законом Моисея. Иисус и Павел решают проблему взаимоотношения своих учений с законом Моисея диаметрально противоположно.

Сохраняя заповедь о любви к Богу в рамках закона, Иисус с полным основанием заявляет, что Он пришел не нарушить закон, но исполнить. Исполнение закона в том, чтобы люди исполняли первую заповедь, через посредство второй: делайте добрые дела друг другу и тем (и только тем!) вы проявите любовь к Богу. Таким образом, религия Иисуса нова не по форме, а только по содержанию. Иисус только реформирует закон, наполняя его гуманистическим содержанием.

В отличие от Иисуса Павел сводит закон к одной заповеди о любви к ближнему. Что же скажем? Павел придает большее значение добрым делам, чем Иисус? Никак! Сведение закона к одной этой заповеди является, мягко говоря, очевидной натяжкой. Натяжки такого рода делаются не для выделения некоторой части в системе воззрений, а для разрушения всей системы.

Апостол Павел создает новую церковь для новой религии, в которой его, Павла, почитали бы посредником между Богом и церковью. Закон Моисея – прямая помеха для этого. Поэтому-то Павел «приземляет» закон, исключая из него заповедь «возлюби Бога». Тем самым он выхолащивает религиозное содержание закона и делает его необязательным для новой религии.

Но выступить в открытую против закона в иудейской среде было бы слишком рискованно. Павел находит гениальный ход: он утверждает, что закон и пророки – уже пройденный этап, и сравнивает закон с «детоводителем», утрачивающим свое значение, когда ребенок вырос. Поэтому он вполне логично заключает: «Итак, мы уничтожаем закон верою? Никак; но закон утверждаем» (Рим.3,31). Закон утверждается, но лишь в качестве потерявшего актуальность «детоводителя», который уступает место вере в Христа распятого. Преодолев закон, Павел не только создал идеологический простор для новой религии, но и радикально упростил практическое обращение в новую религию: этим он избавил себя от необходимости «возлагать на плеча людей бремена тяжелые и неудобоносимые», так как служение ветхозаветному богу было очень непростым. В частности, Павел избавился от необходимости убеждать язычников принимать обряд обрезания.

Однако для жизненных устремлений Павла учение Иисуса о спасении добрыми делами столь же неприемлемо, как и закон. Ведь если люди изберут этот путь спасения, а молиться будут, «затворив дверь в комнате своей», они перестанут нуждаться в посреднике между Богом и людьми. И совсем непросто было бы в условиях Римской империи обращать людей в веру, требующую от угнетенных, обездоленных людей совершать добрые дела. Выступить напрямик против учения Иисуса для Павла было тем более невозможно. Поэтому для развенчания идеи о спасении добрыми делами он пользуется тем обстоятельством, что заповедь о любви к ближнему входит в закон. Отсюда лейтмотив учения Павла: «делами закона не спасется никакая плоть», который идет вразрез с учением Иисуса, с посланиями Апостолов Иакова и Иоанна. Таким образом, объявляя закон преодоленным «детоводителем ко Христу», Павел решает сразу две задачи: избавляется от бесчисленных и трудно исполнимых предписаний Моисея, и от учения Иисуса о спасении добрыми делами.

Однако религии Моисея и Иисуса имеют то преимущество, что верующих спасают их собственные дела. А если «в нынешнее время по избранию благодати остается остаток» спасенных, как попасть в число избранных? Для этого надо получить Божию благодать. Но как? Ведь это в религии Иисуса верующий мог без посредников через свои добрые дела стать совершенным, как Отец Небесный. А как стать угодным Богу, когда от «подвизающегося» ничего не зависит? Помочь в этом, по учению Павла, должна небесно-земная иерархия: «Будьте подражателями мне, как я Христу... Всякому мужу глава Христос, жене глава – муж, а Христу глава – Бог» (1Кор.11,1;3). «Итак каждый должен разуметь нас, как служителей Христовых и домостроителей тайн Божиих» (1Кор.4,1). «Я, по данной мне от Бога благодати, как мудрый строитель, положил основание, а другой строит на нем» (1Кор.3,10).

Догмат о благодати – один из краеугольных камней в учении Павла. Она занимает в нем то место, какое в учении Иисуса занимают добрые дела: «Но если по благодати, то не по делам; иначе благодать не была бы уже благодатию. А если по делам, то это уже не благодать; иначе дело не есть уже дело» (Рим.11,6). Догматом о благодати обосновывается церковная иерархия: Павел получает благодать непосредственно от Бога, а церкви – от Павла. Этот догмат столь важен для Павла, что он написал поистине кощунственные слова: «Не отвергаю благодати Божией. А если законом оправдание, то Христос напрасно умер» (Гал.2,21). Кощунственна сама мысль, что Христос мог умереть напрасно. Вдвойне кощунственно допускать, что Он умер не ради людей, а ради церковных догматов.

Верующий, сподобившийся получить благодать, все же должен так или иначе проявить свою веру в Бога. Бог Павла предельно невзыскателен: достаточно «исповедовать устами» Иисуса Господом и верить в его Воскресение. Против такой чисто словесной веры энергично выступали и сам Иисус и его ученики. Но именно в этом пункте своего учения Павел предстает как непревзойденный, великий психолог. Одно только словесное обращение к Богу, познавшему глубину человеческих страданий, укрепляет страждущих, дарует надежду отчаявшимся. Именно утешение, заключенное в простом «исповедовании устами», сделало христианство «опиумом для народа», но это то средство, которое помогало выживать в нечеловеческих условиях миллионам, даже миллиардам «уничиженных» людей. И в этом заключается гуманистическое значение религии, созданной Павлом.

Павел, как и Иисус, призывает: «Не будь побежден злом, но побеждай зло добром» (Рим. 12, 21). Во всей мировой литературе вряд ли найдутся более возвышенные и проникновенные слова о любви, чем написанные Павлом в «Первом послании к Коринфянам» («Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая или кимвал звучащий...» и т.д.). Но он вполне понимает неизбежность упорной борьбы за свое влияние на верующих и готов к ней: «Удивляюсь, что вы от призвавшего вас благодатию Христовою так скоро переходите к иному благовествованию... Но если бы даже мы, или ангел с неба стал благовествовать вам не то, что мы благовествовали вам, да будет анафема1» (Гал.1;6,8).

Еще сложнее борьба с конкурирующими религиями. Эта борьба неизбежно вплетена в борьбу политическую. «Я писал вам в послании – не сообщаться с блудниками; впрочем не вообще с блудниками мира сего, или лихоимцами, или хищниками, или идолослужителями, ибо иначе надлежало бы вам выйти из мира сего» (1Кор. 5, 9-10). Тонкий знаток человеческих душ и искуснейший политик понимал, что чисто гуманистическая религия Иисуса с ее гневными нападками на сильных мира сего была бы нежизнеспособной в жестоком мире Римской империи. Увы, историческую перспективу имеет та религия, которую возьмут на вооружение коронованные «лихоимцы или хищники». Видимо, дальновидной заботой об исторической судьбе своего вероучения можно объяснить фактическое обоготворение Павлом власть имущих. Правда, первое послание к Тимофею призывает возносить молитвы за царей, мотивируя это стремлением «проводить жизнь тихую и безмятежную». Однако героическая жизнь Павла доказывает справедливость утверждения, что это не его слова. Но характерно, что церковная иерархия сформулировала эту циничную жизненную позицию уже в апостольские времена.

г) Мифы «Евангелия от Павла»

Новая религия – это новые мифы. Они не должны идти вразрез с «отеческими преданиями», чтобы не затруднять обращение в новую религию. Апостол Павел гениально встраивает миф о Воскресении Христа в ветхозаветную мифологию. Первый человек (Адам) обладал душой, но не духом. Он был еще только «душевным» человеком. «Последний Адам» (Христос) есть «дух животворящий»(1Кор.15,45). Кто сподобился принять «Духа от Бога», тот стал «духовным» человеком: «Есть тело душевное, есть тело и духовное»(1Кор.15,44). За грех одного человека (Адама) все люди наказаны Богом; праведностью одного (Иисуса) все прощены: «Ибо, как непослушанием одного человека сделались многие грешными, так и послушанием одного сделаются праведными многие» (Рим.5,19).

Именно этот краеугольный миф христианской религии о том, что Иисус «предан за грехи наши и воскрес для оправдания нашего» (Рим.4,25), вызывает наибольший вопрос. Как уже говорилось, Иисус был обречен на смерть (подобно многим предшествовавшим ему пророкам), ибо проповедовал религию, в которой не оставалось места фарисеям и книжникам, церковной и околоцерковной мафии. Церковники расправились с Иисусом, оклеветав его: «Он развращает народ наш и запрещает давать подать кесарю, называя Себя Христом Царем» (Лук.23,1). Пилат «знал, что первосвященники предали Его из зависти» (Мр.15,10) и не хотел идти у них на поводу. Тогда они недвусмысленно пригрозили ему доносом: «Если отпустишь Его, ты не друг кесарю; всякий, делающий себя царем, противник кесарю» (Ин.19,12). «По человеческому рассуждению», здесь имеет место гнусное убийство, сопряженное с клеветой и шантажом, посредством которого иудейская церковь самым бесстыдным образом устраняет своего идеологического противника.

А нам говорят: «Ибо незнавшего греха Он сделал для нас жертвою за грех, чтобы мы в Нем сделались праведными пред Богом» (2Кор.5,21). Кто кому приносит жертву? Бог самому себе? Не абсурд ли это (особенно, если вспомнить догмат о Троице, по которому Бог Отец и Бог Сын – ипостаси единого Бога)? И почему такая странная форма жертвоприношения, при которой люди ввергаются в тяжкий грех нарушением Божией заповеди «не убий»? Ведь этим, по мудрой мысли русского писателя Л. Андреева, все люди, вся земля преданы на вечный позор: «Жертва – это страдание для одного и позор для всех». Здесь люди умножают грехи свои, чтобы грешить дальше – почему же это делает их праведными пред Богом, и они «оправданы Кровию Его»? Да и кто спасен? От чего спасен? Почему «спасенные» как утопали, так и утопают в грехах? Не потому ли, что в качестве ритуала «спасительной жертвы» было выбрано подлое убийство? Почему «спасенные», уничтожая друг друга, взывают к одному и тому же «Спасителю»?

На это Павел мог бы сказать: «Душевный человек не принимает того, что от Духа Божия, потому что он почитает это безумием; и не может разуметь, потому что о сем надобно судить духовно» (1Кор.2,14). Но ссылкой на необходимость «судить духовно» можно оправдать все, скажем, инквизицию: это-де вам, «душевным», не понять, «о сем надобно судить духовно».

Итак, «по человеческому рассуждению», мифом о спасительной жертве Иисуса, Павел решает две задачи: оправдывает старую церковь за убийство Иисуса и вместе с тем закладывает основу новой церкви.

* * *

Христос! Где ты, Христос, сияющий лучами

Бессмертной истины, свободы и любви?

Взгляни, – твой храм опять поруган торгашами,

И меч, что ты принес, запятнан весь руками,

Повинными в страдальческой крови!

Этот крик души русского поэта С. Надсона, вырвавшийся у него при виде России второй половины ХIХ века, красочно рисует картину «торжества» религии, основанной на исоведовании Христа рспятого.

Истоки «драмы идей», заложенных в учении Иисуса, лежат в посланиях Апостолов. Христианская религия основана не на учении Иисуса о спасении души добрыми делами, а на учении Апостола Павла об исповедовании «Христа распятого» и о благодати, получаемой через Апостолов. Да, Апостол Павел тоже учил добру, но его послания напоминают призывы полководца к своим воинам соблюдать дисциплину. Он воспел любовь, но (что знаменательно!) закончил свое послание словами «анафема; маранафа»: да будет отлучен; Господь наш грядет. Дышат ли они любовью и кротостью? В этих тяжелых как звуки набата словах слышится грозная поступь инквизиции. «Библейская энциклопедия1» поясняет: «Сими словами иудеи начинали суровый приговор крайнего отлучения, и силою означенных слов виновный... обрекался, на сколько это было возможно, на окончательную гибель».

Глубинный гуманистический пафос учения Иисуса был утрачен в самом начале создания христианской церкви. Именно поэтому ее история стала тем, чем она стала – непрерывной борьбой разных течений внутри церкви, борьбой за самостоятельную политическую власть при огульном оправдании любой государственной власти («нет власти не от Бога») или, короче говоря, сплошной Варфоломеевской ночью, растянувшейся на многие столетия.

Глава третья. ПРИНЦИПИАЛЬНАЯ ОГРАНИЧЕННОСТЬ ГУМАНИЗМА ХРИСТИАНСКОЙ РЕЛИГИИ

Возможность религии в части гуманизации общества определяется тем, в какой мере она необходима для укрепления веры людей в успех их деятельности. Для отдельного человека она – форма самовнушения и утешения в несчастьях, она же – и разновидность искусства, и космологическая модель мира, ответ на волнующие тайны бытия, влекущие человека с того времени, как он выделился из животного мира. Для общества как целого религия – составная часть идеологии, символ объединения усилий на достижение общественно значимой цели.

1. Возможности религии как основы нравственности

Любая религия – это определенное моральное учение, внушающее людям нормы нравственных взаимоотношений. Многие мыслители полагали, что именно религия лежит в основе нравственности. Но на самом деле, как показал Фейербах, отношение обратное: люди наделяют Бога теми свойствами, которыми они хотели бы обладать сами – мудростью, могуществом и т.д. Нормы нравственного поведения, которые Бог предписывает людям через пророков и апостолов, – суть нормы, возникшие в сфере общественных отношений. Авторитет Бога используется пророками, дабы сделать эти нормы общеупотребительными, но тщетно! История показала, что безнравственные действия вполне уживаются с верой в Бога. Так было в библейские времена: «Но я открыл Тебе грех мой и не скрыл беззакония моего; я сказал: «исповедаю Господу преступления мои», и Ты снял с меня вину греха моего... Ты – покров мой; Ты охраняешь меня от скорби, окружаешь меня радостями избавления» (Пс.31;5,7). Не перед людьми кается Давид, а перед Богом, которому и так все известно. Не от людей получает он прощение, а от Бога. С ним Бог, который простит ему все беззакония, а потому Давиду все позволено.

«С нами Бог!» – и льется кровь от мечей крестоносцев.

«С нами Бог!» – и брызжет кровь от сапог озверелых нелюдей, чинящих еврейский погром.

В силу неумолимого закона природы служение Богу (как и всякое другое действие человека) является одной из форм служения своим потребностям. Высокие гуманные потребности делают Бога возвышенным и гуманным. Низменные натуры вдохновляются благословением низменного «бога», созданного ими «по образу и духу своему». Следовательно, принципиальная ограниченность нравственного воздействия религиозных учений на отдельные личности обусловлена тем, что поведение людей определяют не идеи, а потребности. Идеи (в том числе религиозные) действуют на человека в той мере, в какой они вписываются в стратегию удовлетворения потребностей, избираемую личностью. А выбор этой стратегии в значительной степени определяется реалиями общественной жизни.

2. Религия как фактор гуманизации общества

Рамки влияния религии на общественные отношения устанавливаются тем обстоятельством, что не религия создает общественные отношения, а они пробуждают к жизни религию на определенном этапе своего развития. С момента возникновения религии она развивается во взаимодействий с общественными отношениями при взаимном влиянии друг на друга. Но ведущим фактором развития остаются общественные отношения. Наиболее наглядно это проявляется на ранних стадиях развития общества. Вспомним, что возникновение религиозных культов не устранило практику уничтожения военнопленных, а только изменило ее форму: их стали приносить в жертву богам. Только экономически целесообразное рабство избавило пленных от жертвенных костров и тем гуманизировало религию вопреки ее воле. И отнюдь не религия устранила рабство. Св. Августин писал: «Церковь должна заботиться не о том, чтобы сделать рабов свободными, но чтобы сделать их добрыми».

Быть может, такое снисходительное отношение к социальным порокам свойственно только древней религии? Чтобы судить об этом, перенесемся сразу в двадцатый век и приведем замечательное по своей искренности высказывание еще одного святого (дабы избежать нарекания: «о сем надобно судить духовно»): «Почему Господь попустил быть нищим? – Потому же, между прочим, почему и тебя по твоему желанию не делает вдруг праведником. Бог мог бы всех сделать достаточными, даже богатыми, но тогда произошло бы великое забвение Бога, умножились бы гордость, зависть и проч... Но как грех смиряет тебя, показуя тебе великую твою немощь, мерзость и непрестанную нужду в Боге, Его благодати, так нищего смиряет нищета и нужда в других людях. Обогати нищих; многие, многие из них забудут и Бога и благодетелей своих, погубят души свои в роскоши мира сего. Так пагубно богатство...».

Эти саморазоблачительные слова принадлежат Иоанну Кронштадтскому. Иоанн поведал нам глубинную тайну религии: оказывается, она (кто бы мог подумать!) опасается нашей праведности как источника забвения Бога! Нищета и грех смиряют нас, заставляют думать о Боге (и ходить в церковь!). Поистине «о сем надобно судить духовно».

В словах Иоанна есть доля истины. Среди нищих, если их враз сделать богатыми, найдутся неблагодарные, недостойные люди. Но разве это основание, для сохранения нищеты как таковой? Ведь именно сосуществование нищеты и богатства становится истоком греховных побуждений. А если богатство пагубно, пусть Бог сделает нищих хотя бы «достаточными».

Порассуждать о неэффективности благодетельства и пагубности богатства и заключить: пусть сохраняются нищета и грех во избежание забвения Бога (и церкви!) – это значит уйти, отмахнуться от проблемы устроительства общества, в котором было бы все меньше нищеты и все больше праведности.

Общественно-потребностная природа человека требует от него добиваться удовлетворения ведущих потребностей. В числе таковых есть потребность в высоком социальном статусе. Религия, напротив, боится, что человек перестанет чувствовать свою «великую немощь, мерзость» и нужду в благодетелях земных и небесных. Тем самым, христианская религия вступает в непримиримое противоречие с самой природой человека и общества.

* * *

Итак, возможности религии быть основой нравственности отдельных личностей и гуманизировать общественные отношения весьма ограниченны. Наказания Божьего боятся люди благовоспитанные или совестливые от природы. И напротив, те, кто считает, что им все позволено, вслед за Давидом и Апостолом Павлом убеждены: «Блажен, кому отпущены беззакония, и чьи грехи покрыты!» (Рим.4,7).

Религиозные деятели всегда будут ставить себе в заслугу заботу о нищих и убогих. Но история не знает примера, когда церковь выступила бы за переустройство общества ради исключения самой возможности нищеты. Ведь такое переустройство, во-первых, неугодно для царей и «всех начальствующих», а во-вторых, это вело бы к резкому сужению сферы влияния церкви.

Своим учением об изначальной греховности человека христианская религия навязывает людям идеалы, противоречащие общественно-потребностной природе человека.

Исторический опыт показал: не религия гуманизировала общественные отношения, а напротив, повышение уровня гуманности общественных отношений повышало уровень гуманности религиозной деятельности. И если ныне уровень религиозной терпимости во взаимоотношениях между разными конфессиями стал значительно выше, чем в прошлом веке, то это следствие повышения уровня демократизации и гуманизации общественных отношений внутри отдельных стран, и международных отношений.

Часть четвертая. РЕЛИГИЯ ГУМАНИЗМА

Наступает время, когда и не на горе сей,

и не в Иерусалиме будете поклоняться

Отцу... Но настанет время, и настало уже,

когда истинные поклонники будут

поклоняться Отцу в духе и истине.

Ин. 4;21,23

ПОСТАНОВКА ЗАДАЧИ

Критический анализ возможностей религии в части гуманизации общества и установка Гуманистической партии на научный подход к решению социальных проблем не означает, что гуманисты обязательно должны быть поборниками атеизма. Атеизм – это вера в то, что Бога нет. Именно вера, потому что доказать свой основной тезис атеизм не может. А раз так, то при научном подходе атеизм не имеет преимуществ перед другими верованиями. Живучесть и повсеместная распространенность религий показали, что религия как социальный феномен выдержала суровое испытание социально-естественным отбором. Следовательно, в плане практического содействия гуманизации общества, атеизм – не самая плодотворная вера.

Наука несовместима с религиозными мифами, а не с религией. Это означает, что истинное понятие о Боге, будучи основой религии, может не противоречить науке. Речь не о том, чтобы приспосабливать религию к науке - это совершенно ненужно ни той, ни другой. Речь о том, чтобы религия стала достойной достижений человечества, вступающего в третье тысячелетие от рождества Иисуса, чтобы на этом знаменательном рубеже она отряхнула прах мифов, сложенных в глубокой древности.

Не дело политической партии заниматься практическими проблемами религии. «Отлучение» церкви от государства, осуществленное французской революцией, было величайшим благом как для государства, так и для самой церкви. Гуманистическая партия будет неизменно придерживаться принципа отделения церкви от государства. Но религия является составной частью практической идеологии. Поэтому при изложении теоретических основ партийной идеологии вполне уместно рассмотреть отношение партии к существующим религиям и направление возможного реформирования официальной религии.

Принципиальная позиция Гуманистической партии по отношению к религии состоит в неукоснительной веротерпимости ко всем традиционным и вновь возникающим религиям и сектам, кроме антигуманных, т.е. препятствующих удовлетворению потребностей и развитию способностей верующих.

Традиционные религии далеко не исчерпали свой потенциал гуманистического влияния на верующих. И все-таки гуманистическая идеология заинтересована в новой – гуманистической религии.

Новые религии не возникают на пустом месте: для их возникновения необходимы соответствующие исторические условия. Бог по-разному открывается людям в разные исторические эпохи, применительно к уровню их развития. Варварам Бог открывается не так, как дикарям, ибо варварам доступно то, чего не могут «вместить» дикари. По той же причине цивилизованные люди прозревают Бога иным, нежели варвары. Можно ли думать, что откровение Бога, происшедшее в условиях Римской империи и запечатленное в Новом Завете, является окончательным, и ничего нового о себе Бог никогда не откроет людям? Допустить такое – значит полагать, что Бог перестал быть всеблагим, а это нелепо. Поэтому новые поиски в области религии не могут прекратиться никогда.

Ниже будет показано, что 1)нынешние исторические условия, в которых начнется становление новейшей эры – эры гуманизма, – вполне подготовили постановку вопроса о радикальной гуманистической реформации религии; 2)философское осмысление проблем религии за последние два тысячелетия накопило огромный материал, позволяющий подняться в понимании Бога на качественно новую ступень, что совершенно необходимо для новой религии.

Глава первая. ОБ ИСТОРИЧЕСКИХ УСЛОВИЯХ ВОЗНИКНОВЕНИЯ НОВЫХ РЕЛИГИЙ

Религиозные реформации возникали в переломные моменты развития сообществ, когда требовалась новая идеология для решения новых задач в новых исторических условиях. Так религия Моисея возникла в связи с необходимостью завоевания земли обетованной. А вот что пишет православный богослов о глубинных причинах, пробудивших к жизни реформацию в Европе: «Лютерова реформация льстила немецкому народу своей свободой от римского ига в делах государственных, льстила немецким князьям и дворянам добычею из церковных и монашеских имуществ; епископам – освобождением от вмешательства папских легатов, приходским священникам – освобождением от монахов, ученым – свободою мысли, крестьянам – облегчением их участи. Но что больше всего содействовало успеху реформации – это живое сознание современников в нравственном упадке папской церкви, беспечность папы Римского Льва Х, бессовестность продавцов индульгенций и политические обстоятельства, мешавшие Карлу V принять решительные меры к подавлению нового учения1».

Существует ли подобная необходимость новой религии для гуманистического государства? Христианство, вопреки учению Иисуса, проповедует, что невозможно спастись одними добрыми делами. Этому учили Апостол Павел, Лютер, Серафим Саровский. Гуманистическая идеология несовместима с таким учением, с такой религией. Несовместима она и с представлением о греховности естественных потребностей человека. По меткому замечанию Ницше, догматом о непорочном зачатии опорочено зачатие.

К религиозной реформе обязывает и принципиально иная историческая обстановка по сравнению с той, в которой зарождалась и развивалась христианская религия. Во-первых, радикально изменились условия и возможности совершения добрых дел. Учение Иисуса складывалось при родовом строе, когда производственные отношения были развиты очень слабо. Поэтому добрые дела в представлении Иисуса ограничиваются эпизодической помощью нищим и убогим. Он не задается вопросом о таком устройстве общества, при котором добрыми делами была бы вся производительная деятельность людей. А это возможно только в условиях всеобщего обмена продуктами труда. Когда товаропроизводитель создает предметы потребностей для неизвестного ему потребителя, он служит ближнему своему (а следовательно, и Богу), направляя помыслы на наилучшее совершение своего дела. Таким образом, только в наше время возникли условия для воплощения религии добрых дел, провозвестником которой был Иисус.

Во-вторых, коренным образом изменилась психология людей. Большинство людей в развитых странах стали уверенными в завтрашнем дне, а уверенность убивает суеверие, очищая веру и сужая сферу ее влияния. Люди перестали быть наивно легковерными. Почему исчезли пророки, которым является Бог? Просто потому, что сейчас на человека, который скажет: «И было ко мне слово Господне», – посмотрят не как на пророка, а как на сумасшедшего.

В-третьих, наука и образование достигли такого уровня, что теперь даже дети знают многое, чего не знали библейские мудрецы: например, что не существует тверди, которую Бог назвал небом (Быт.1,8). На этом фоне библейские мифы выглядят ничуть не убедительнее древнегреческой мифологии. И если реальная религиозность в развитых христианских странах резко упала и продолжает падать, то немалую роль в этом играет подсознательное отторжение библейской мифологии, происходящее вследствие роста образованности людей.

Может показаться, что в России ситуация иная, чем в западной Европе, что здесь наблюдается религиозный бум. Влияние религии на беднейшие слои действительно возрастает, поскольку «чем призрачней становится надежда на реальное улучшение, тем больше желание выразить эту надежду в фантазиях» (Э. Фромм). Но обилие телепередач, показывающих политиканов со свечками в руках, служителей культа, освящающих мерседесы нуворишей, доказывает, что на самом деле в России наблюдается бум фарисейства и лицемерия. Это обстоятельство лишний раз свидетельствует, что христианство является благодатной почвой для этих пороков, против которых так страстно боролся Иисус.

Глава вторая. ПОНЯТИЕ О БОГЕ – ОТ МИФИЧЕСКОГО СУЩЕСТВА К РЕАЛЬНОСТИ

Понятие о Боге (если не сводить его к примитивному суеверию) затрагивает глубинные тайны мироздания. Здесь неизбежно возникает проблема божественного предопределения хода событий и свободы воли. Здесь также космологические проблемы «сотворения» мира, его вечности и бесконечности. Вопрос о сосуществовании Бога и материи подобен вопросу о взаимосвязи души (психики) и тела. Даже, казалось бы, чисто теологические проблемы сосуществования Бога и дьявола, вочеловечения Бога, проблема теодицеи и др. в сущности являются проблемами диалектической логики. Недаром над понятием о Боге размышляли лучшие умы человечества: Ньютон и Декарт, Лейбниц и Спиноза, Гегель и Фейербах, Вольтер и Толстой... всех не перечислить.

Если человек создан по образу и подобию Бога, то для понимания Бога естественно начать с нас самих. Что такое наша душа? Как она соотносится с телом?

1. Идеальное в материальном мире

Душа – это система субъективных состояний – ощущений, эмоций, мыслей. Наркоз – смерть души. Но при этом жив наш организм.

Как организм соотносится с телом? Организмы есть и у других живых существ. Иногда в вечной мерзлоте находят хорошо сохранившихся мамонтов. Чем же замерзший мамонт отличается от живого? Их тела отличаются только тем, что система движений в теле живого мамонта совсем иная, чем в теле мертвого. В теле живого существа живет организм – определенная система движений, осуществляющих ассимиляцию-диссимиляцию – постоянное обновление тела. Смерть не обязательно связана с распадом тела (как это видно на примере замерзания живого существа). Смерть – это распад системы живых движений, остановка организма.

Итак, организм – это только система движений. Организм не содержит в себе ни единого атома вещества. Из атомов состоит тело живого существа – среда обитания организма. Тело – та часть среды, которая (в отличие от окружающей внешней среды) неразрывно связана с организмом, но это все-таки только среда, а не сам организм. Организм не может существовать без тела, но тело это не организм. Организм не материален, а идеален, поскольку организм – не особое живое вещество, а разновидность движения. Точнее говоря, организм – идеально-материальное (или материально-идеальное) движение, так как без материи, образующей тело, нечему было бы двигаться (в этом смысле организменные движения материальны). Но траектории движений, скорости и другие параметры не состоят из материи – в этом смысле движения организма идеальны.

Тела, в которых обитают организмы, построены не из каких-либо особых атомов, а из таких же, из каких построено любое тело. Следовательно, любое движение является материально-идеальным! Падение камня – не материальное, а материально-идеальное движение. Для понимания этого достаточно сравнить каменный столб и траекторию каменного шара того же диаметра, падающего рядом со столбом. Траектория падения шара по форме в точности совпадает со столбом, но она же не состоит из камня! Она образована падением камня, который пребывал в точках траектории недолгое время, сделав ее тем самым объективной реальностью, но реальностью идеальной, отличающейся от реальности каменного столба.

Итак, для того, чтобы судить о связи души и тела необходимо существенно пересмотреть взгляды на соотношение идеального и материального, отказавшись от положения о том, что идеальное ограничивается отражением объективной реальности в сознании человека. Одно из самых неудачных выражений Маркса – тезис о том, что «идеальное – это материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней». Материальное преобразуется в другое материальное, а идеальное – в другое идеальное. Идеальный образ падающего камня так же материально-идеален, как само падение (поскольку его возникновение сопровождается некоторыми материальными движениями в мозге), но его идеальность иного, более высокого уровня, по сравнению с идеальностью падения камня.

Восприятие, воображение, мышление и т.д. сопровождаются соответствующими движениями в нейронах головного мозга. Поэтому все душевные переживания – материально-идеальные движения1.

Здесь не место обсуждать, как дух соотносится с душой (с субъективными состояниями). Но по аналогии с организмом и душевными переживаниями можно заключить, что дух – явление не чисто идеальное. Дух – это тоже система специфических материально-идеальных движений – духовных движений. Поэтому дух не может существовать в отрыве от материи.

Возникает вопрос: дух в отрыве от материи не существует, а может ли существовать материя в отрыве от духа?

2. Обожествленная материя

Этот вопрос древен, как сама философия. Платон безоговорочно считал, что бог, создавая космос, наделил его небесным умом и мировой душой.

Идея одухотворенности материи овладела умами настолько, что и в ХХ веке была высказана мысль о том, что материя только кажется «якобы не ощущающей вовсе». Самое замечательное, что принадлежит она не «какому-нибудь» идеалисту, а ярому материалисту Ленину.

Как возникает способность ощущать? Можно предположить, что способность ощущать заложена в самом фундаменте материи и наличествует даже в элементарных частицах в виде квазиощущений (как бы ощущений), а возникновение клетки только «пробуждает» эту потенциальную способность, «дремлющую» до той поры в атомах и молекулах, образовавших клетку. Это значит, что естественный отбор (точнее квазиотбор) начинает работать уже на уровне молекул (или еще раньше), и материя закономерно эволюционирует ко все более высокому уровню квазиощущений, и в конечном итоге к возникновению ощущающей клетки. Эта гипотеза позволяет сухие ленинские слова о якобы не ощущающей материи дополнить проникновенными, поэтическими словами:

Не то, что мните вы, природа,

Не слепок, не бездушный лик.

В ней есть душа, в ней есть свобода,

В ней есть любовь, в ней есть язык.

В этих прекрасных словах великому поэту «открылся Бог». Вот эта «душа природы» и есть Бог. Наши потребности и способности – это наша душа, «живущая» в нашем теле. Бог – «душа» всей материи, всей бесконечной Вселенной.

В чем проявляет себя «душа» материи? Материя в каждой своей точке пребывает в постоянном движении. Самое замечательное состоит в том, что движение материи – не хаос и не унылое переливание из пустого в порожнее. Такая материя была бы неодухотворенной, необожествленной. Но нет! Движение материи представляет собой прогрессивное развитие, эволюцию, в ходе которой возникают все более сложные структуры.

«Душу» материи составляют ее квазипотребность (как бы потребность) в движении и ее способность к прогрессивному структурированию. Бог – это квазипотребность материи в движении, и ее способность порождать все более сложные структуры.

Это не Бог – скажут те, кто не привык видеть в сосуществовании Бога и материального мира особую проблему, – это всего лишь естественные свойства материи, а Бог – это Дух. Но если Бог реально вездесущ, то он пребывает и в материальном мире. Каким образом? В порах между веществом, как полагал Эпикур? Таких пор нет: там, где нет вещества, есть материальные поля. В качестве «чистого Духа», для которого материя не помеха? ««Чистый дух» – чистая глупость» (Ницше). Это справедливо, ибо чистый дух может пребывать в материальном мире только в качестве выдумки, обретающейся в головах ее авторов.

Итак, от проблемы взаимоотношения Бога и материального мира нельзя отмахнуться. Понимание Бога как Души Мира – продуктивный вариант ее решения, так как, согласно ему, Бог – дух, ибо (подобно нашей душе) он не телесный, но и не оторван от материи. Тем самым Он реально вездесущ. Подобно тому, как наша душа подчиняет себе наше тело, Бог в качестве Души Мира, реально всемогущ. Можно доказать, что такой Бог обладает всеми атрибутами, которые обычно приписывают Богу.

Душа Мира вечна. Она никогда не возникала, ибо не было времени, когда Мира еще не существовало. И не будет времени, когда Мира уже не станет. Представление о сотворении Мира из ничего возникло во времена, когда люди еще не знали, что «ничего» не существует, всюду есть нечто. И не знали они, что нечто не может превратиться в ничто. Не может существовать «ничто» совместно с Богом: ведь в «ничто» нет ничего, а значит, нет и Бога. Но это нелепо, ибо Бог вездесущ. Следовательно, нелепо предполагать, что когда-то был Бог, а Мира еще не было. Представление о сотворении Мира можно спасти одним путем: полагать сотворение Мира бесконечным процессом, который «начался» бесконечно давно, продолжается сейчас и будет длиться бесконечно долго.

Тем, кто привык видеть в Боге мифическое потустороннее, сверхъестественное существо, трудно принять истинного естественного Бога. Например, Лейбниц, называя Бога «Надмировым Разумом», писал: «Неужели те, кто это отрицает, скажут, что он является Мировым Разумом, т.е. что он Мировая Душа? Надеюсь, что нет». Вопреки надеждам Лейбница, Бог религии добротворения – это посюсторонняя Душа Мира, реально всемогущая и всеблагая1.

Бог религии добротворения не может быть непредсказуемым чудотворцем. Бог, создав природу, дал ей законы и предоставил им возможность «работать» в свободно распределенной материи. Если бы Бог прибегал к чуду, это значило бы, что Он нарушает им же самим установленные законы, чтобы внести исправление в им же предопределенный ход событий. Такой бог-недотепа походил бы на нас, грешных, исправляющих свои ошибки по ходу дела, и не заслуживал бы звания «всеведущего». Наконец, Бог, совершивший единичное чудо исцеления или воскрешения, уже не будет всеблагим, ибо даст повод к соблазну: почему исцелен (воскрешен) сей человек, а не мой ребенок (мать, отец и т.д.)?

Здесь мы подошли к труднейшему вопросу о теодицеи – об оправдании (!) Бога как творца, который по определению является всеблагим, но допустил-таки существование греха и зла в сотворенном им мире.

3. Проблема теодицеи

Прежде всего необходимо уточнить постановку этой проблемы. Когда ее формулировка ориентирует на поиск «оправдания Бога», тогда она становится некорректно поставленной, а потому неразрешимой проблемой. Бог, якобы нуждающийся в оправдании, никогда оправданным быть не может.

А между тем подход к правильной постановке проблемы теодицеи указал еще Спиноза: «Бог не дает людям законов, чтобы награждать их исполнение, ...законы Бога не таковы, чтобы их можно было нарушить. Ибо, если мы правила, установленные Богом в природе, по которым все вещи возникают и продолжаются, назовем законами, то они таковы, что их никогда невозможно нарушить». Это положение должно было привести философов-богоискателей к важнейшему выводу: человек в принципе не может быть грешным перед Богом; он может согрешить только перед другим человеком. В самом деле, о каком всемогуществе Бога можно говорить если его установления может нарушить каждый смертный? Понятие «грех перед Богом» входит в неразрешимое противоречие с догматом о всемогуществе Бога.

Однако Спиноза не сделал этого радикального вывода, а другие философы не уделили указанному положению должного внимания. Очевидно, это связано с тем, что они считали Бога непосредственным руководителем земных событий. В условиях, когда из всей физики была развита только механика, неизбежным было представление об однозначной предопределенности всех событий и об иллюзорности свободы действий человека. В тех условиях было трудно понять, что не существует такого генерального закона природы, который когда-то давно распределил материю в предустановленном порядке. Законы природы действуют в хаотически распределенном материале. В виду вечности и бесконечности вселенского хаоса в любое наперед заданное поле событий поступает бесконечное количество неупорядоченных воздействий. Поэтому каждое событие является случайно-закономерным. Закономерным, поскольку оно – плод «работы» законов природы. Случайным, поскольку законы природы действуют среди вечного и бесконечного хаоса. Следствия закономерно вытекают из случайных причин – вот что было трудно понять философам восемнадцатого века в эпоху расцвета механики.

Природа похожа на калейдоскоп. Бог вращает его, и как бы ни расположилась материя, Бог говорит, что это хорошо. Чем хорошо? Тем, что на мгновение получили право на существование некоторые ансамбли частиц. Всеблагой Бог наградил их великим благом: дал возможность существовать, наделил квазипотребностью в сохранении своей целостности и квазисвободой действий. Он отнюдь не предопределяет и не направляет ход событий: это превратило бы вселенную в тюрьму. В тюрьму божественную, но все-таки тюрьму. Причем такую, из которой уже нельзя освободиться. Бог дал природе ее нерушимые законы, и в рамках этих законов каждый ансамбль как бы борется с другими ансамблями за сохранение своей целостности. Всеблагость Бога состоит в его невмешательстве в судьбы ансамблей, которым посчастливилось образоваться, т.е. в великом, поистине божественном законе естественного отбора.

Божественный калейдоскоп вращается безостановочно, и горе тем ансамблям, которые не успели обеспечить свою устойчивость: они разрушатся, чтобы дать возможность из их обломков создаваться новым ансамблям. Разрушение ансамбля – это, конечно, зло с точки зрения данного конкретного ансамбля. Но смерть – это плата за жизнь. Ансамбль должен не роптать на Бога за то, что Бог не создал его бессмертным, а благодарить за то, что он получил возможность быть. Единственная возможность не умирать – не рождаться совсем.

Страдание – зло, но единственная возможность избавить от страданий – лишить свободы и все предопределить наперед. Счастье быть свободным участником борьбы, именуемой естественным отбором – вот что дал нам всеблагой Бог. Страдание – неизбежная плата за свободу, смерть – плата за жизнь – вот решение проблемы теодицеи.

Неизбежно сетование на то, что одним страданий достается больше, а другим – меньше. Но единственная форма бытия – это борьба, а в борьбе все победителями быть не могут. Представим, что в момент рождения нарождающейся душе открыта вся ее многострадальная судьба и задан вопрос: хочешь ли принять все эти горести, болезни и муки или предпочтешь не рождаться совсем? И если бы на один только миг заколебалась нарождающаяся душа, то и за этот миг тысячи тысяч тех, кому не суждено родиться, успели бы возопить, что они согласны и на горшую судьбу, лишь бы быть, только бы стать участниками Великой Драмы Жизни. И пусть осознание величайшего счастья рождения даст страдальцам силу преодолевать страдания, сообща устранять их причины. «Счастье в свободе, а свобода в мужестве» (Перикл).

4. Учение о троице в религии добротворения

Мифологизированные религии полны противоречий. Это неизбежно, поскольку мифологическая цепь тянется из глубокой древности. Бытие динамично, мифы устойчивы. Они входят в религиозные учения, «как в наши дни вошел водопровод, сработанный еще рабами Рима». Воззрения людей, сформированные бытием незапамятных времен, несовместимы с мировоззрением боле поздних эпох – вот источник неразрешимых противоречий религиозных мифов.

Взрослые люди, приученные к конформизму житейской мудростью, порой даже не замечают всех нелепостей религиозной мифологии, очевидных для детской непосредственности. Извольте объяснить ребенку, почему Бог сам толкал людей на грех: ведь Он сделал так, что люди произошли от детей Адама и Евы, а брак между братом и сестрой – это грех? Причина, видимо, в том, что миф об Адаме и Еве благополучно перекочевал в Библию из эпохи кровнородственной семьи, когда еще не было даже родового строя, и браки между братьями и сестрами не воспрещались. Однако богословы отнюдь не склонны давать естественное объяснение логическим тупикам религиозной мифологии. Это и понятно: если уступить хоть один миф, разорвется вся цепь.

Но дело не в мифах. Беда в том, что тогда рухнет вся система догматов, ибо «догматическая формула есть попытка высказать содержание религиозного мифа в слове, выразить его в понятиях (С. Булгаков)». Выросши из мифов, догматы вбирают в себя их логические тупики. Так, не поддается логическому умопостижению Бог-троица, что признают сами богословы.

Однако идея о триединстве Бога оказывается непонятной и нелепой только по отношению к потустороннему мифическому богу. Напротив, в религии добротворения с ее естественным Богом эта идея обретает простой и ясный смысл. Идея вочеловечения Бога – великая идея. Другое дело, что в эпоху зарождения христианства она могла принять лишь наивную форму рождения богочеловека от женщины и Бога, заимствованную у древнейшей мифологии: подобным образом вочеловечился Зевс, породив Геракла. Бог вочеловечился и стал Богом-Отцом не тогда, когда дева Мария зачала от Духа Святого. Вочеловечение Бога началось, когда обезьяноподобные предки наши начали изживать свой «первородный грех» – звериный принцип «кто успел, тот и съел». Воистину Святой Дух вселялся в них, когда они, подавляя хватательный инстинкт, учились гуманно делить добычу между собой. Рождение человека ознаменовано не особым физиологическим актом, а духовным актом формирования личностей посредством вступления их в общественные отношения обмена средствами и предметами потребностей.

Как в те первоисторические времена, так и в наши дни человеком не рождаются, а становятся, включаясь в общественные отношения, принимая Духа Святого, пребывающего в языке, в трудовых действиях, в произведениях искусства, в нормах поведения и т.д. Человеческое общество – вот кто Бог-Сын, родившийся через принятие Духа Святого и являющийся носителем этого Духа.

При этом нет Бога-Сына в отрыве от Бога-Отца. Душа Мира пребывает в человеке, приняв высшую форму своего проявления – форму души человека. Воистину Отец в Сыне и Сын в Отце, и Оба в Духе Святом и Дух в Них. И един Бог в трех ипостасях.

Отсюда ясно и то, что вочеловечение Бога – не одномоментное событие. Человечество непрерывно приемлет Святой Дух своей общественной природы, «по капле выдавливая из себя» дьявола животного эгоизма, и процессу этому нет конца. Но если дитя человеческое становится человеком по мере социализации – вживания в общественные отношения, – значит, каждый человек рождается от Духа Святого. Значит, каждый человек – Бог-Сын, и каждая мать – Богородица. И справедлив гордый девиз Фейербаха: человек человеку – Бог!

5. Бог и верующие

Человек человеку – Бог, но в той мере, в какой в нем воплотился Святой Дух общественной природы. В нас ни на мгновенье не прекращается борьба за человека между Святым Духом и дьяволом (эгоцентрическим началом потребностей). Человек человеку – Бог, но и человек человеку – дьявол. Дьявол в той мере, в какой остались не очеловеченными его потребности, не преодолена его «первая природа». Так мы пришли к проблеме взаимосвязи между Богом и верующими, которая в конечном счете всегда выливается в проблему взаимоотношений между людьми.

По гениальной мысли Спинозы, истинный (а не мифический) Бог реально всемогущ. Он не дает установлений, которые мог бы нарушить любой смертный. Бог, перед которым люди постоянно грешат, т.е. игнорируют его установления, впадает в истерики и устраивает всемирные потопы, низвергает серные дожди и т.д., утрачивая всеблагость. Нет, ветхозаветный Бог совсем небожественный.

Но если нет греха перед Богом Отцом, значит ли это, что человек освобождается от всех нравственных норм и может делать, что угодно? Во-первых, моралисты (Достоевский и др.), полагающие, что если нет греха перед Богом, значит, все позволено, почему-то забывают, что когда один присвоит себе право на произвол, тогда это сделают и все другие. Вот почему даже в стопроцентно атеистическом государстве, где нет понятия ни о Боге, ни о грехе, люди установят законы.

Во вторых, в религии добротворения сохраняется понятие греха перед Богом-Сыном – перед людьми. В этой религии невозможно действовать подобно царю Давиду, успокаивавшему свою больную совесть по принципу: «Блажен, кому отпущены беззакония и чьи грехи покрыты!» (Пс.31). Другими словами, сам себе покаялся, сам себя простил, чтобы чинить беззакония и дальше. Нельзя каяться и священнику, получая отпущение грехов за одно только покаяние, как это принято у христиан. Каяться надо перед людьми, против которых согрешил, и только они могут отпустить грехи.

Возникает вопрос: есть ли смысл молиться Богу-Отцу, если Он не вмешивается в частные дела людей? Есть две формы проявления веры: молитва и практические дела, совершаемые во исполнение воли Бога (принесение жертв, умерщвление плоти, добрые дела и т.д.). Молитва – источник силы для совершения практических дел. Молитва – это единение души верующего с Душой Мира. Бог укрепляет дух молящегося через саму молитву. «Сказал также им притчу о том, что должно всегда молиться и не унывать... Бог ли не защитит избранных Своих, вопиющих к Нему день и ночь, хотя и медлит защищать их? Сказываю вам, что подаст им защиту вскоре. Но Сын Человеческий пришед найдет ли веру на земле?» (Лук.18; 1,7,8).

* * *

Итак, религия добротворения, основанная на одной единственной заповеди: возлюби ближнего твоего, как самого себя, позволяет развить содержательное и непротиворечивое учение о естественном Боге, очищенном от коросты мифов и суеверий. Те, кто привыкли понимать Бога запредельно-непостижимым, трансцендентным существом могут возразить, что понятие естественного Бога – это переложение в религиозных понятиях естественно-научного и философского ви¢дения Мира. Но поскольку «Бога никто никогда не видел», у религии нет и быть не может собственной объективной эмпирии. Она издревле осваивает в религиозных понятиях древнейшие басни о Мире, двигаясь рука об руку с научно-философским осмыслением Мира. Меняется только характер их взаимоотношения: от сжигания на кострах мифоразрушителей – философов и ученых – до богословских трактатов великих философов и философских размышлений великих богословов. До сих пор религия строилась как осмысление в религиозных понятиях мифов, сложенных в разные эпохи. Религия будущего будет строится как осмысление в религиозных понятиях научно-философского познания Мира.

В нашу эпоху сошли на нет и те явления, которые можно назвать «субъективной эмпирией религии» – откровения пророков, явления ангелов и т.п. (зато появились люди, общавшиеся с инопланетянами). Отсюда ясно, что дальнейшее направление эволюции религий – это научно-философское преодоление древней религиозной мифологии и понимание Бога как высшей мировой (а не надмировой!) силы, одухотворяющей материю.

Навсегда останется тайной, какие глубины бытия прозревал Иисус, предчувствуя утрату веры людьми (см. выше). Но очевидно, что радикальное сужение сферы веры, свойственное нашей эпохе, связано не только с ростом уверенности людей в успехе своих дел, но и с подсознательным отторжением религиозных догматов, почерпнутых из древних мифов. Поэтому очищение богословия от мифологии, призыв к верующим исповедовать Бога добротворением, а не одними культовыми обрядами – все это будет способствовать очищению веры от суеверий и повышать вклад религии в гуманизацию общества.

Глава третья. ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ РЕЛИГИИ ДОБРОТВОРЕНИЯ

1.Религия добротворения должна основываться на положениях (или постулатах), но не на догматах. Догматы по своему определению исключают обновление. Между тем, понимание Бога и человека будет становиться все утонченнее и содержательнее. Соответственно с этим будут обновляться и основополагающие положения религии.

2.Идейным основателем религии добротворения является Иисус из Назарета. Хотя заповедь о таком отношении к людям, какого человек хочет от них, сформулирована за много тысячелетий до Иисуса, но только он увидел в ней краеугольный камень религии.

3.Религия добротворения не есть разновидность христианства. Она исповедует Бога Отца в духе учения Иисуса, тогда как христианство объявляет Иисуса Христом (мессией, посланным Богом, богочеловеком) и обоготворяет «Христа распятого» и воскресшего. Т.е. абсолютно ничего не совершившего на Земле. В виду того, что религия добротворения основывается на прижизненном учении Иисуса и противопоставляет это учение догматам христианства, она могла бы называться иисусианством.

4.Иисусианство не приемлет ни одного догмата христианства. Отдавая должное исключительной одаренности Иисуса, его неповторимому подвигу слияния гениального учения со своей подвижнической жизнью и героической гибелью, религия добротворения не считает Иисуса из Назарета Христом.

5.В религии добротворения Библия рассматривается как величайшее литературное произведение, описывающее историю Израиля в мифологизированной форме. Но она является боговдохновенной книгой не в большей мере, чем поэмы Гомера и другие историко-литературные шедевры.

6.В религии добротворения служением Богу считается совершение добрых дел и прежде всего полная самоотдача при исполнении семейной, профессиональной и общественной деятельности. Естественный Бог предполагает естественное поклонение. Но в ней, как и во всякой религии, будут свои молитвенные ритуалы, символы и т.д., исключающие идолопоклонство (иконы, роскошные одеяния священников, дорогостоящие храмы).

7.Принимая концепцию единого Бога, религия добротворения не видит основания для межрелигиозной розни из-за того, что Бог в разных религиях называется разными именами. Религия добротворения солидарна в этом отношении с учением Рамакришны – великого религиозного деятеля Индии. «Как различные реки, берущие свое начало с разных гор и текущие одни прямо, другие – излучинами, все стекаются и смешивают свои воды в океане, так и различные вероучения с их различными точками зрения в конце концов сходятся в Боге». «Не говорите о любви к вашему брату. Любите», – так учил Рамакришна. Так учит религия добротворения.

8.Религией добротворения устанавливаются религиозные праздники. Среди них будут праздники общие с христианскими, например, Рождество и Пасха. Последняя понимается как праздник в честь воскресения к вечной жизни учения Иисуса, обретение им (учением) убедительности и силы влияния, благодаря героической гибели Иисуса.

Но главным праздником будет День нагорной проповеди. В ходе его празднования люди будут рассказывать друг другу о добрых делах, совершенных в отношении них, или о делах, свидетелями которых они были. В этот день будут награждаться наиболее добродетельные люди года. Другие праздники: праздник всех целителей – в честь массового исцеления больных, осуществленном Иисусом; праздник выпускников педагогических училищ и вузов в честь направления на проповедь двенадцати апостолов; праздник милосердия и правосудия по случаю суда Иисуса над грешницей.

Итак, праздники религии добротворения (иисусианства), как и все другие ее положения и установления, будут прославлять дела Иисуса живого и дела его истинных последователей, а не мифические события, описанные в мифе о Христе.

Часть пятая. МАРКСИЗМ И ГУМАНИЗМ

Наше понимание истории

есть прежде всего

руководство к изучению,

а не рычаг для конструирования.

Ф. Энгельс

ПОСТАНОВКА ЗАДАЧИ

Провозвестником научного гуманизма является Карл Маркс. Именно Маркс обозначил «положительный гуманизм» как цель развития общества. Но только обозначил. Он разрабатывал теорию одной стадии развития общества – стадии капитализма. Для того, чтобы более полно представить значимость научных достижений Маркса, полезно знать мнение ученых, которые были независимы от идеологической конъюнктуры: не цитировали Маркса ради диссертаций, как это было в СССР, и не имели нужды охаивать его, подобно конъюнктурщикам постсоветской России. Всемирно известные американские экономисты Р. Хейлбронер и Л. Туроу пишут в своей книге «Экономика для всех»: «Как революционер в мышлении Маркс был, возможно, самым удачливым из когда-либо живших возмутителей умов. Только великие религиозные деятели Христос, Магомет и Будда могут конкурировать с его влиянием... Его воздействие затронуло большинство из нас, даже если мы не отдаем себе в этом отчета. Марксу мы обязаны фундаментальной идеей о том, что капитализм – развивающаяся система, вышедшая из конкретного прошлого и медленно, неравномерно двигающаяся к иной, неясно различимой форме общества».

События, предсказанные Марксом, частично произошли в иной форме, частично не произошли совсем. Понять логику возникновения его заблуждений, – значит, понять ту эпоху. А это в свою очередь поможет чуть лучше понять современность. Вот почему понимание причин несовпадения выводов марксизма с ходом истории имеет фундаментальное научное значение. Для России, где марксизм долгое время выдавали за государственную идеологию (с приставкой «ленинизм»), а ныне подвергают тупоумному поруганию, это имеет еще и идеологическое значение.

Анализируя марксизм, надо иметь в виду такой парадокс: цельного учения о развитии общества, которое обычно связывают с названием «марксизм», не существует вообще! Есть только обстоятельный анализ экономики капитализма и обоснование того, почему он должен уступить место обществу с новым политико-экономическим строем. Но механизм становления нового общества, его структура и эволюция описаны крайне схематично и фрагментарно. Свидетель тому Ф. Энгельс: «Маркс и я отчасти сами виноваты в том, что молодежь иногда придает больше значения экономической стороне, чем это следует. Нам приходилось, возражая нашим противникам, подчеркивать главный принцип, который они отвергали, и не всегда находилось достаточно времени, места и поводов отдавать должное и остальным моментам, участвующим во взаимодействии». Подумать только! У Маркса и Энгельса не нашлось повода (!) всесторонне раскрыть свое учение. Кто же им мешал в этом? Мешала их страстная приверженность к полемике. О, они делали это блестяще. Но так увлеклись, что им не осталось времени на приведение в систему собственной теории.

Марксу не на кого пенять, кроме как на самого себя, за то, что ему пришлось исключить себя из числа даже своих современников-«марксистов».

Глава первая. ОСНОВНЫЕ ОТКРЫТИЯ МАРКСА

По этому поводу Маркс и Энгельс высказывались по-разному. Маркс ставил себе в заслугу доказательство того, что существование классов связано лишь с определенными историческими фазами развития производства, что классовая борьба ведет к диктатуре пролетариата и что эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов. Энгельс выделяет два момента: материалистическое понимание истории и объяснение возникновения прибавочной стоимости в капиталистическом производстве.

Именно в своем подходе к анализу исторического процесса Маркс совершил наиболее крупное открытие. «В основе всех прежних воззрений на историю лежало представление, что причину всех исторических перемен следует искать… в изменяющихся идеях людей и что из всех исторических перемен важнейшими являются политические» (Энгельс). А разве это не так? Разве не очевидно, что народы и армии приходят в движение по приказам вождей и полководцев? Разве не очевидно, что экономические сделки заключаются согласно законам, составленным законодателями? Более того, мудрые французы напоминают тем, кто интересуется объяснением хода исторических событий: «Ищи женщину!» И вот вопреки этим очевидным фактам Маркс формулирует материалистическое понимание истории: «производство, а вслед за производством обмен его продуктов, составляет основу всякого общественного строя».

Этот закон противоречит повседневной очевидности не менее вызывающе, чем открытие Коперника с той разницей, что он вызывал и до сих пор вызывает массу сомнений, опровержений насмешек. Знаменитый русский философ В. Соловьев писал: «Я стою… за ту очевидную истину, что при достаточной силе нравственных побуждений у данного лица…никакая предполагаемая экономическая необходимость не помешает ему подчинить материальные соображения нравственным,.. а отсюда логически следует, что никаких естественных законов, действующих независимо от качества воли,.. в этой области вовсе не существует». Философ мог бы и догадаться, что Маркс как-нибудь не хуже его понимал столь очевидную истину, и если он все-таки говорил об объективном законе, значит, имел в виду нечто другое, менее очевидное. Словно отвечая В. Соловьеву, Энгельс писал: «Согласно материалистическому пониманию истории в историческом процессе определяющим моментом в конечном счете является производство и воспроизводство действительной жизни. Ни я, ни Маркс большего никогда не утверждали. Если же кто-нибудь искажает это положение в том смысле, что экономический момент является будто единственно определяющим моментом, то он превращает это утверждение в ничего не говорящую, абстрактную, бессмысленную фразу».

Чтобы понять сущность материалистического понимания истории, надо, во-первых, уяснить, сколь широкий смысл вкладывал Маркс в понятие «производство». Говоря о производстве как о фундаменте общества, он имеет в виду не столько тот очевидный факт, что производство дает средства существования, сколько то обстоятельство, что в процессе производства люди производят себя. «Способ производства надо рассматривать не только с той стороны, что он является воспроизводством физического существования индивидов. В еще большей степени, – это определенный способ деятельности данных индивидов, определенный вид их жизнедеятельности, их определенный образ жизни». В понятие «производство» Маркс включает производство человеком самого себя посредством учебы, труда, спорта, искусства; и еще «производство чужой жизни посредством деторождения». Таким образом, базисом общества по Марксу является все богатство человеческих отношений. К надстройке1 относятся идеологические учения, философствования по поводу нашей жизни, правовые нормы и т.п. (Энгельс).

Во-вторых, необходимо обратить внимание (чего никогда не делают антимарксисты), что производство определяет ход истории лишь в конечном счете. Это наиболее слабое место теории Маркса, ибо трудно понять, как это происходит: кто предъявляет этот счет и кто платит по нему? Концепция социально-естественного отбора помогает разобраться в этих вопросах.

Людьми движут их потребности. Поэтому сообщества организуют производство и воспроизводство жизни, сообразуясь не с экономической целесообразностью (тут антимарксисты правы, а Маркс с ними и не спорит). Сообщества организуют свою жизнедеятельность в соответствии с потребностями правящих групп. Но при этом они неизбежно, так или иначе, воздействуют на производство. Как пишет Энгельс, «обратное действие государственной власти на экономическое развитие может быть троякого рода. Она может действовать в том же направлении – тогда развитие идет быстрее; она может действовать против экономического развития... или она может ставить экономическому развитию в определенных направлениях преграды и толкать его в других направлениях... Ясно, что во втором и третьем случаях политическая власть может причинить экономическому развитию величайший вред...». Так действуют на экономическое развитие и все другие элементы надстройки – нравы, обычаи, идеологические учения.

Эта зависимость экономического развития от политической власти, нравов, обычаев и является источником идеалистического понимания истории – понимания ее как воплощения идей великих людей, духа нации или даже мирового духа. Из этой бросающейся в глаза зависимости исходят и критики марксизма. Где же, спрашивают они, определяющая роль «развития производительных сил и отношений обмена», коль скоро в ходу принцип «ищи женщину» и тому подобные принципы? Дело в том, что сообщества, по-разному организующие производство, ведут между собой постоянную борьбу. Исход борьбы также зависит от многих случайных факторов. Но в конечном счете со сменой многих поколений победят те сообщества, в которых государственная власть и другие элементы надстройки содействовали (а не препятствовали) экономическому развитию. Таким образом, производство скажет свое определяющее слово лишь в конечном итоге многовековой борьбы между сообществами, причем лишь обо всей организации жизни сообществ в целом, а не об отдельных моментах. Но скажет так, что, дав возможность развиваться политико-экономическому строю, системе нравственных и правовых норм сообществ-победителей, она отправит в небытие те сообщества, чья организации жизни тормозила экономическое развитие.

Итак, концепция социально-естественного отбора, во-первых, облегчает понимание того, каким образом «производство и воспроизводство действительной жизни» определяют ход истории. Во-вторых, она показывает, что само противопоставление материалистического и идеалистического понимания истории нельзя абсолютизировать. В повседневной жизни заметное влияние на экономические процессы оказывают как раз идеи, нравы и т.д. (что и констатировал В. Соловьев как очевидную истину). И только продолжительные исторические этапы экзаменуют эти факторы по критерию их содействия экономическому развитию. Маркс никогда не утверждал, что каждый свой поступок люди подчиняют практической выгоде, не усматривал в человеке «только экономического деятеля» (В. Соловьев), как думают антимарксисты. Маркс открыл базисную роль экономики в развитии сообществ, осуществляющемся со сменой многих поколений, тогда как его ниспровергатели безнадежно застряли в понимании истории на уровне повседневной жизни, где экономические процессы действительно подвержены влиянию страстей, борьбы идей и т.д.

Глава вторая. ОСНОВНЫЕ ПОЛОЖЕНИЯ МАРКСИСТСКОЙ ТЕОРИИ РАЗВИТИЯ ОБЩЕСТВА

Как уже отмечалось, у Маркса не нашлось «достаточно времени места и повода» для систематического изложения своей теории. Ниже предпринята попытка систематизировать и критически осмыслить самые основные положения теории Маркса, взятые из разных работ, расположив их в историческом порядке: от первобытнообщинного строя до послекапиталистического общества.

1. Общие положения теории развития общественных формаций

а) Исходные предпосылки истории человечества

Излагая свой материалистический подход к пониманию истории, Маркс указывает три предпосылки, положенные в основу этого подхода. Первая предпосылка: «люди должны иметь возможность жить, чтобы быть в состоянии «делать историю». Но для жизни нужны прежде всего пища и питье, жилище, одежда... Итак, первый исторический акт, это – производство средств, необходимых для удовлетворения этих потребностей, производство самой материальной жизни».

«Второй факт состоит в том, что сама удовлетворенная первая потребность, действие удовлетворения и уже приобретенное орудие удовлетворения ведут к новым потребностям».

«Третье отношение, с самого начала включающееся в ход исторического развития, заключается в том, что люди, ежедневно заново производящие свою жизнь, начинают производить других людей, размножаться: это – отношение между мужем и женой, родителями и детьми, семья». По мнению Маркса, «семья вначале была единственным социальным отношением».

Более обстоятельно приоритет производства рассматривался Марксом в первоначальном варианте «Капитала» при сопоставлении производства с другими категориями политэкономии – потреблением, распределением и обменом: «Производство создает предметы, соответствующие потребностям; распределение распределяет их согласно общественным законам; обмен снова распределяет уже распределенное согласно отдельным потребностям; наконец, в потреблении продукт… становится непосредственно предметом и слугой отдельной потребности и удовлетворяет ее в процессе потребления. Производство выступает, таким образом, как исходный пункт, потребление – как конечный пункт, распределение и обмен – как середина, которая в свою очередь заключает в себе два момента, поскольку распределение определяется как момент, исходящий от общества, а обмен – как момент исходящий от индивидов». Далее великий диалектик показывает взаимопереходы категорий из одной в другую, единство и противоположность производства и потребления и т.д. Окончательный вывод гласит: «Результат, к которому мы пришли, заключается не в том, что производство, распределение, обмен и потребление идентичны, а в том, что все они образуют собой части единого целого, различия внутри единства. Производство господствует как над самим собой,… так и над этими другими моментами. С него каждый раз процесс начинается снова. Что обмен и потребление не могут иметь господствующего значения, это ясно само собой. То же самое относится к распределению как к распределению продуктов». «Производство есть действительно исходный пункт, а поэтому также и господствующий момент».

б) Анализ предпосылок исторического процесса

Итак, по Марксу, первый исторический акт – событие, которое проводит границу между человеком и животным, – это производство. Однако попытка выделить один из моментов органического целого в качестве «господствующего», когда она предпринимается без опоры на фактическую историю этого целого, представляет собой лишь упражнение в диалектической логике. Поэтому наибольший интерес представляют те положения Маркса, где он анализирует исторические истоки производства. Маркс, разумеется, признаёт, что не потребление создано для производства, а производство для потребления («без потребности нет производства»). Но он напрямую связывает возникновение производства с необходимостью иметь предметы неотложных потребностей и утверждает, что производство – «шаг, который обусловлен телесной организацией1».

С точки зрения последовательного потребностного подхода, ход рассуждений иной. Телесная организация, и связанные с ней неотложные потребности есть и у животных, но они прекрасно обходятся без производства. Производство, созданное человеком, качественно новый вид деятельности; значит, оно вызвано к жизни новыми потребностями, которых нет у животных. Поэтому первый вопрос: в чем состоят и как возникли эти новые потребности? Выше мы видели, что это неутолимые (постоянно актуализированные) ведущие потребности в славе, в любимой деятельности и т.д., которые формировались по мере того, как люди учились распределять предметы потребностей, когда еще не было производства. Гуманность распределительного принципа влияла на производство. А оно говорило свое веское слово, давая путевку в жизнь тем сообществам, которые более гуманно распределяли, а вследствие этого больше производили.

Итак, производство невозможно без ведущих потребностей, которые возникли в связи с возникновением способности распределять. Это только «здравому смыслу» кажется, что с производства «каждый раз процесс начинается снова»: дескать, без произведенных продуктов нечего распределять, обменивать и потреблять. На самом деле распределять можно было продукты, добытые охотой, и развивать при этом потребности, связанные с общественными отношениями (с самим процессом распределения). А эти потребности побуждали людей производить: сначала только орудия охоты и войны, а затем – сами предметы потребностей. Как видим, указанные моменты органического целого (человеческой жизнедеятельности) так обусловливают друг друга, что нет никаких оснований отдать пальму первенства производству. И вообще надо отказаться от свойственного XIX–му веку стремления выделить какой-то один момент системы в качестве определяющего, поскольку каждый из них по-своему представляет всю систему в целом.

Отдавая должное развитию потребностей как важному фактору исторического процесса (вторая предпосылка), Маркс, однако, имеет в виду не трансформацию потребностно-способностной структуры за счет возникновения качественно новых потребностей. Он называет новыми потребностями стремление людей иметь более вкусную пищу, хорошую одежду и т.д. С точки зрения потребностного подхода здесь надо говорить не о новых потребностях, а о новых предметах и средствах удовлетворения все тех же потребностей.

Маркс биологизирует происхождение общественных отношений, называя первым общественным отношением семью: семьями живут и некоторые виды животных. Человеческая моногамная семья появилась лишь после распада родового строя в результате развития экономических отношений. Исследователь древнего общества Л. Морган, доказав это, стал марксистом (в этом вопросе) в большей степени, чем сам Маркс.

д) Основные положения марксистской теории разделения труда

В теории Маркса ведущее звено развития общества – производительные силы. Их развитие в свою очередь определяется степенью разделения труда: «Уровень развития производительных сил нации обнаруживается всего нагляднее в том, в какой степени развито у нее разделение труда». «Разделение труда и частная собственность, это тождественные выражения: в одном случае говорится по отношению к деятельности то же самое, что в другом - по отношению к продукту деятельности». «Разделение труда дает нам также и первый пример того, что... собственная деятельность человека становится для него чуждой, противостоящей ему силой, которая угнетает его, вместо того, чтобы он господствовал над ней. Дело в том, что как только появляется разделенный труд, каждый приобретает свой определенный, исключительный круг деятельности, который ему навязывается и из которого он не может выйти: он – охотник, рыбак или пастух... и должен оставаться таковым, если не хочет лишиться средств к жизни».

Разделение труда угнетает не только каждого отдельного человека, но и все общество в целом: «Производительная сила, возникающая благодаря обусловленной разделением труда совместной деятельности различных индивидов... проходит теперь ряд фаз и ступеней развития, не только не зависящих от воли и поведения людей, а наоборот, направляющих эту волю и это поведение».

Наиболее последовательно марксистская теория разделения труда изложена в работах Ф. Энгельса. «Пока трудящееся население до такой степени поглощено необходимой работой, что не имеет свободного времени для дел общественных, для заведывания производством, для государственных дел, правосудия, наук, искусств и т.д., – до тех пор должен существовать особый класс людей, освобожденных от настоящего труда и занятый этими делами... Только достигнутое крупной промышленностью чрезвычайное усиление производительности труда позволяет наконец распределить его на всех без исключения членов общества и этим до такой степени сократить рабочее время каждого в отдельности, что его будет у всех в избытке для теоретического и практического участия в делах».

г) Анализ марксистской теории разделения труда

Понять природу ошибочных положений марксизма можно одним путем: применять для его анализа тот же самый подход, который использовал сам Маркс. Так, он подчеркивал, что, изучая вещь в ее развитии, надо различать свойства «все еще исторические» от свойств, заложенных в самой сущности вещи1. Рассмотрим, чем является разделение труда: историческим, преходящим моментом развития общества или неотъемлемым атрибутом последнего, заложенным в самой его сущности?

С точки зрения теории гуманизации общества, справедливо второе положение, поскольку не труд, а разделение труда создало человека. Разделение труда обязано своим происхождением систематическому использованию орудийных действий. Разнообразие используемых орудий породило великое разнообразие способностей людей. Человек склонен заниматься тем, что у него хорошо получается. Поэтому и возникли ведущие потребности-способности, а вместе с ними возникло исключительно полезное для сообществ разделение труда. Об этом «позаботился» социально-естественный отбор: сообщества «универсалов» неизбежно проиграли бы в борьбе сообществам «однолюбов» в виду большей производительности труда у последних. Поэтому социально-естественный отбор «выращивал» людей, склонных заниматься одной любимой деятельностью, а если несколькими, то в близких областях. Более того, он формировал и оптимальную потребностно-способностную структуру сообществ: совсем не случайно, что процент людей, имеющих склонности жать и шить, намного превосходит процент любителей играть на дуде.

Для Маркса, напротив, разделение труда - явление чуждое природе человека, навязанное людям внешними неблагоприятными обстоятельствами (низкой производительностью труда), и оно должно устраняться по мере их преодоления. Необъяснимым парадоксом, каким-то историческим курьезом выглядит тот факт, что Маркс, так много сделавший для понимания общественной природы человека, биологизировал происхождение разделения труда. Он писал, что разделение труда «в начале было лишь разделением труда в половом акте, а потом – разделением труда, совершавшимся само собой или «естественно возникшим» благодаря природным задаткам (например, физической силе), потребностям, случайностям и т.д.». Маркс удивительным образом не придает значения тому обстоятельству, что здесь речь идет о разделении физиологических функций, а не о разделении труда. И удивительным образом он (он – все выводивший из производства!) не связывает возникновение разделения труда с возникновением орудийных действий.

Разделение труда на практике действительно не всегда совершается добровольно, и зачастую люди вынуждены заниматься отчужденным трудом ради средств существования. Но это явление вытекает не из сущности разделения труда, а из исторических условий, в которых оно осуществляется. Все антигуманные проявления разделения труда, свойственные незрелому капитализму, он приписывает частной собственности как таковой, а не уровню развития эпохи. В результате частная собственность в теории Маркса оказалась без вины виноватой во всех грехах капитализма, находящегося на стадии трансформации сложного ручного труда в простой труд, когда тенденция увеличения доли сложного труда еще только зарождалась и не проявила своего гуманизирующего воздействия.

Маркс до конца жизни не смог по достоинству оценить роль разделения труда и понять: отчуждение труда проявляется не в том, что человек не может делать всё и вся, а в том, что он зачастую вынужден заниматься всем и вся ради приобретения возможности уделить хоть немного времени единственной любимой деятельности, которая является его ведущей потребностью. Подтверждение тому – знаменитый тезис о том, что на высшей фазе коммунистического общества «исчезнет порабощающее человека подчинение его разделению труда».

е) Марксистская теория развития политико-экономических формаций

«В каждом выступающем в истории обществе распределение продуктов, а вместе с ним и разделение общества на классы или сословия, определяется тем, что и как производится, и как эти продукты производства обмениваются. Таким образом, конечных причин всех общественных перемен и политических переворотов надо искать не в головах людей, не в возрастающем понимании вечной истины и справедливости, а в изменениях способа производства и обмена» (Ф. Энгельс).

«На известной ступени своего развития материальные производительные силы общества приходят в противоречие с существующими производственными отношениями, или – что является только юридическим выражением этого – с отношениями собственности, внутри которых они до сих пор развивались. Из форм развития производительных сил эти отношения превращаются в их оковы. Тогда наступает эпоха социальной революции» (Маркс). Так словами самих создателей марксизма можно вкратце описать их теорию развития политико-экономических формаций.

Формулу, согласно которой противоречие между производительными силами и производственными отношениями является условием смены общественных формаций, Маркс установил на примере капитализма. Такого рода противоречие возникает, когда производительные силы создают столько товаров, что производственное отношение (продажа товаров) не справляется с их реализацией на рынке и наступает кризис перепроизводства. Но подобные ситуации не возникали ни при рабовладельческом строе, ни при феодализме. Это побуждает более пристально рассмотреть, что было причиной падения этих формаций, и установить, применима ли формула Маркса для этих случаев.

Анализ теории развития политико-экономических формаций

Главным средством производства в древнем Риме являлось «говорящие машины» – рабы. Но их, как и всякие машины, надо производить. Рабов «производила» военная сила, покорявшая соседние народы. Следовательно, главная особенность рабовладельческого строя состоит в том, что военная сила являлась производительной силой, производящей средства производства – рабов.

К. Каутский раскрыл экономическую подоплеку гибели Римской империи. Благодаря большой численности рабов крупные землевладельцы производили более дешевый хлеб. Это разоряло свободных крестьян, а они были главным резервом римского войска. С уменьшением числа свободных крестьян, слабела военная мощь Рима. Этим не замедлили воспользоваться варвары, чья военная сила не подвергалась пагубному воздействию рабского труда. Таким образом, мы не видим здесь возникновения более прогрессивных феодальных производительных сил, развитию которых мешали бы устаревающие рабовладельческие отношения. Здесь одни производительные силы (рабский труд) разрушают другие – свободное крестьянство, а следовательно, и военную силу. Нет и феодальной революции, взрывающей рабовладельческий строй. Есть старое, как мир, явление – завоевание сильными сообществами территорий ослабевшего сообщества.

Феодальные общественные отношения складывались различными путями. Отметим наиболее показательный: свободные крестьяне, имеющие свою землю, отдавали ее во владение феодалу и становились ее арендаторами ради того, чтобы дружина феодала защищала крестьян от грабежей и насилия. Таким образом, военная сила феодала, как и военная сила рабовладельца, являлась для него непосредственной производительной силой, хотя механизм извлечения дохода был иным.

Механизм гибели феодализма Маркс описывает так: «средства производства и обмена, на основе которых сложилась буржуазия, были созданы в феодальном обществе. На известной ступени развития этих средств... феодальные отношения собственности уже перестали соответствовать развившимся производительным силам. Они тормозили производство вместо того, чтобы его развивать. Они превратились в его оковы. Их необходимо было разбить, и они были разбиты». Но капиталистический способ производства изначально сопровождался капиталистическими отношениями между участниками производства. Эти отношения со своего зарождения антагонистичны феодализму хотя бы потому, что свободное население городов, положившее начало буржуазии, состояло из беглых крепостных крестьян. Поэтому капиталистические производительные силы не соответствовали феодальным отношениям и всячески тормозились последними с самого начала, а не «на известной ступени развития».

Ступень развития, на которой происходили буржуазные революции, характерна тем, что создатели новых производительных сил, связанные между собой новыми производственными отношениями (т.е. капиталистические сообщества), становились достаточно сильными, чтобы дать решительный бой дряхлеющим феодальным сообществам. И несправедливо утверждать, что «в лице своей представительницы буржуазии производительные силы восстали против производства, представленного феодалами-землевладельцами и цеховыми мастерами». Бастилию брали не капиталисты. Против феодализма сообща боролись буржуазия и пролетариат, объединенные механизмом капиталистического производства в единое сообщество.

Таким образом, природа и механизм разрешения противоречий, свойственных рабовладельческому строю и феодализму качественно различны. Но в обоих случаях, как и на всем протяжении истории, происходила борьба сообществ за новый распределительный принцип.

Самое замечательное состоит в том, что формула Маркса перестала быть применимой и к капитализму. «Приобретая новые производительные силы, люди изменяют свой способ производства, а с изменением способа производства, способа обеспечения своей жизни, – они изменяют все свои общественные отношения. Ручная мельница дает вам общество с сюзереном во главе, паровая мельница – общество с промышленным капиталистом». Это исторический факт. Однако в уже упоминавшейся книге «Экономика для всех» приведен следующий факт: «Типичным работником в 90-е годы прошлого века был батрак на ферме, в 40-е годы нашего – заводской рабочий, а в 80-е – конторский служащий». Очевидно, что за этими изменениями потребностно-способностной структуры американского общества стоят три различных ступени производительных сил. Но способ производства не изменился! (все тот же капиталистический, основанный на производстве товаров). Общественные отношения в их принципиальных чертах тоже не изменились. Следовательно, роль изменений производительных сил в докапиталистических обществах была иной, чем при капитализме. Почему?

Дело в том, что в докапиталистических обществах возникновение новых производительных сил сопровождалось возникновением новых классов и ломкой сложившегося принципа распределения средств и предметов потребностей. Так рабство породило в Римской империи класс крупных землевладельцев, разорявших свободных крестьян. Появление крупного машинного производства, а с ним – капиталистов и наемных рабочих, было несовместимо с сословными привилегиями феодалов и цеховых мастеров. Таким образом, докапиталистическая стадия развития общества являлась стадией неустойчивого развития, причем процесс развития общества постепенно стабилизировался по мере развития производительных сил.

Когда впервые возникли общественные отношения и первичные производительные силы, появился новый род живых существ – «человек общественный». Это был скачок планетарного масштаба.

Возрастание производительных сил до уровня, позволившего использовать рабский труд, создало великие государства. Рабский труд подтачивал военную силу этих государств, что привело к их падению и возникновению феодального общества.

С появлением капиталистических производительных сил образовалось капиталистическое общество, структурные единицы которого (предприятия) впервые в истории имели чисто экономическую природу. Сосуществование капитализма и феодализма завершилось их военными столкновениями («буржуазными» революциями), положившими конец феодальным сословиям.

Капитализм стал новой эрой развития общества в том плане, что борьба сообществ приобрела характер экономической конкуренции и не сопровождалась физическим уничтожением членов побежденных сообществ. Поражение капиталистического сообщества – это крах предприятия.

Итак: новый род живых существ, государства, сословия, предприятия – вот какие структурные образования возникали (исчезали) по мере создания новых производительных сил. Не трудно видеть, что чем выше общий уровень развития производительных сил, тем меньше масштабность социальных сдвигов, которые происходят при переходе производительных сил на новый уровень. Физик назвал бы такую стадию развития общества стадией затухающих колебаний.

С возникновением капитализма военная сила перестала играть роль главной производительной силы. Благодаря этому человечество вышло на стадию устойчивого эволюционного развития, когда смена производительных сил уже не влечет за собой революционной смены способа производства и всей общественной формации.

Итак, исторический процесс подчинен закону стабилизации общественного развития. Его можно сформулировать так: чем выше общий уровень развития производительных сил, тем меньше социальные сдвиги, вызванные созданием новых производительных сил.

2. Теория развития капитализма

а) Основные этапы эволюции марксистской модели общества

Эволюция капитализма представляет собой самодвижение частной собственности. Первоначально частная собственность имеет форму мелкого производства, когда частный собственник является и непосредственным производителем продукта труда. Но на определенном этапе этот способ производства «сам создает средства для своего уничтожения». Происходит «экспроприация у широких народных масс земли, жизненных средств, орудий труда». Карликовая собственность многих превращается в гигантскую собственность немногих, эксплуатирующих наемный труд собственников рабочей силы. Наступает эра господства капитала.

Законы развития капитала таковы, что «дальнейшее обобществление труда, дальнейшее превращение земли и других средств производства в общественно эксплуатируемые... приобретает новую форму. Теперь экспроприации подлежит... капиталист, эксплуатирующий многих рабочих... Рука об руку с этой централизацией, или экспроприацией многих капиталистов немногими, развивается кооперативная форма процесса труда в постоянно растущих размерах, развивается сознательное техническое применение науки, планомерная эксплуатация земли, превращение средств труда в такие средства труда, которые допускают лишь коллективное употребление...» Короче говоря, происходит закономерный процесс обобществления собственности, который Маркс вполне логично называет термином... «коммунизм»!

- Как? – изумятся читатели, знакомые с «марксизмом-ленинизмом», – капитализм движется к своей высшей стадии – империализму, а коммунизм – это общество будущего, которое надо строить под руководством коммунистической партии.

- Не может быть! – воскликнут читатели в капиталистических странах. – Неужели мы осуществляли и осуществляем коммунизм (!), сами того не ведая, подобно мольеровскому герою, не подозревавшему, что он всю жизнь говорил прозой? Нет, коммунизм – это тот общественный строй, который был в Советской России, но теперь, слава богу, рухнул.

Эти представления – наслоения, оставляемые идеологическими малярами на фресках великих мастеров. Судите сами: «Коммунизм для нас не состояние, которое должно быть установлено, не идеал, с которым должна сообразовываться действительность. Мы называем коммунизмом действительное движение, которое уничтожает теперешнее состояние». Обратите внимание: коммунизм уничтожает теперешнее состояние, т.е. осуществляется здесь и сейчас!

И еще: «Коммунизм не доктрина, а движение. Он исходит не из принципов, а из фактов... Коммунизм есть следствие крупной промышленности и ее спутников: возникновения мирового рынка и... конкуренции; ...торговых кризисов, ...формирования пролетариата и концентрации капитала; вытекающей отсюда классовой борьбы между пролетариатом и буржуазией».

«Коммунизм есть необходимая форма и энергический принцип ближайшего будущего, но как таковой коммунизм не есть цель человеческого развития, форма человеческого общества».

Итак, коммунизм, в понимании Маркса, не идеологическое учение, а процесс, реально, фактически осуществляющийся в развитых капиталистических странах. Его сущность состоит в том, что частная собственность в силу самой своей природы изживает свою «частность», трансформируется в общественную собственность. Во времена Маркса это проявлялось в создании крупных акционерных обществ, в росте государственной собственности1. В наше время этот процесс углубился до создания Еврогосударства с единой валютой.

Поскольку коммунизм – это процесс, который берет свое начало при капитализме, он сопровождается не ростом социальной гармонии, а обострением социальных противоречий. Поэтому коммунистическая революция – это не восстание, подготовленное коммунистическими партиями, а социальный взрыв, который является неизбежной фазой естественного коммунизма и произойдет, не будь в природе никаких коммунистических партий: «Вместе с постоянно уменьшающимся числом магнатов капитала... возрастает масса нищеты, угнетения, рабства, вырождения, эксплуатации, но вместе с тем растет и возмущение рабочего класса, который постоянно увеличивается по своей численности, который обучается, объединяется и организуется механизмом самого процесса капиталистического производства. Монополия капитала становится оковами того способа производства, который вырос при ней и под ней. Централизация средств производства и обобществление труда достигают такого пункта, когда они становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Она взрывается. Бьет час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют». Процесс коммунизма продолжается, но уже в условиях диктатуры пролетариата.

б) Анализ теории эволюции капитализма

Не вдаваясь в подробности этой теории, отметим главное обстоятельство, решающим образом повлиявшее на ее выводы: Маркс застал капитализм на том этапе его развития, когда осуществлялось разложение сложного ручного труда (труда прядильщика, ткача и т.п.) на простой труд. Оно осуществлялось путем внедрения машин, обслуживание которых немногими рабочими заменяло труд множества прядильщиков, ткачей, использовавших средневековые станки. Технический прогресс состоял в том, что изобретались все более сложные и дорогостоящие машины, доступные лишь крупным капиталистам. Все большее число рабочих пополняло «резервную промышленную армию», которая увеличивалась и за счет мелких капиталистов, разоряемых конкуренцией. Если принять, что события будут развиваться в том же направлении (что называется, «экстраполировать закономерность»), то и получится вывод о неуклонном абсолютном обнищании пролетариата.

Правда, были процессы, которые улучшали положение рабочего класса: появлялись новые сферы труда, связанные с производством тех самых машин, благодаря которым возрастала безработица. Маркс, разумеется, не упускает это из вида: «Прямо на основе машинного производства или же на основе соответствующего ему общего промышленного переворота образуются совершенно новые отрасли производства, а потому и новые сферы труда. Однако их удельный вес в общем производстве нельзя признать значительным даже в наиболее развитых странах. Число занятых в них рабочих увеличивается в соответствии с тем, насколько воспроизводится потребность в самом грубом ручном труде». Выделенные здесь слова дают разгадку того, почему выводы теории Маркса такие, какие они есть. В обществе, в котором производительность труда растет за счет увеличения доли грубого ручного труда, т.е. за счет востребования способностей все более низкого уровня, снижается средний уровень удовлетворения потребностей. Это закономерно ведет общество к гибели вследствие революционного взрыва.

в) О пролетарской революции и послереволюционном развитии

Пролетарская революция совершается по той же схеме, что и буржуазная: разбиваются оковы производительных сил, каковыми стали устаревшие производственные отношения. Пролетарская революция должна вывести общество из нелепого положения, когда производство останавливается из-за того, что произведенные товары не раскупаются, и капитал омертвел. А товары не раскупаются не из-за того, что они не нужны людям, а из-за того, что остановилось производство, и у людей нет заработной платы. А производство остановилось и т.д. Революция должна разорвать этот порочный круг, чтобы производить продукты планомерно не для продажи, а для распределения между всеми трудящимися. «Отныне становится возможным общественное производство по заранее обдуманному плану» (приблизилось Царство Небесное!).

Но где взять мудрых плановиков, которые безошибочно определят, чего и сколько произвести и как это распределить справедливым образом? Никто из рабочих не имеет такого опыта. Но и не-рабочие его не имеют. Кто будет планировать? На этот вопрос Маркс дает странный ответ: планировать будет общество. Общество в лице кого? Разъяснений нет. Планирующее общество в работах Маркса предстает как непогрешимая компьютерная программа - этакий Бог-Отец, заботливо учитывающий потребности и способности каждого сына и каждой дщери своей. Разумеется, когда-нибудь придет это Царство (Маркс называет его «царством свободы», «положительными гуманизмом»), но ведь до этого целая историческая эпоха, на протяжении которой планировать будут простые смертные, обремененные греховностью потребностной природы своей. Маркс досконально изучает противоречия, свойственные капиталу, но нигде не рассматривает подводные камни тотального планирования.

План тяготеет к субъективизму плановиков (проще говоря, к коррупции) и к консерватизму: плановики не заинтересованы в том, чтобы их детище отвергалось, а между тем, они исходят из сегодняшних возможностей, не зная, какие изобретения появятся завтра. План тоже может порождать кризисы, и не только перепроизводства, но и недопроизводства.

Капитал динамичен, инициативен, но чреват анархией. Оптимальное сочетание планирования с частным предпринимательством – вот центральная проблема политэкономии. Как она будет решаться в эпоху перехода от капитализма к «царству свободы»? Об этом марксизм безмолвствует. Есть только общие положения, что будет длительное «коммунистическое действие» и т.п. Коммунистическая революция тем и отличается от буржуазной революции, что последняя полностью разрушает феодализм, тогда как после коммунистической революции капиталистические отношения сохраняются на длительное время. Уже из «десяти заповедей», приведенных в Коммунистическом манифесте, видно, что «экспроприация экспроприаторов» не имеет в виду насильственной коллективизации или чего-либо подобного. Еще яснее об этом сказано в «Проекте символа коммунистической веры» (увы, опубликованном лишь в 1932 г.): «Намерены ли вы вместо теперешнего общественного порядка сразу ввести общность имущества? – Мы об этом и не помышляем. Развитие масс не допускает декретирования. Оно обусловливается развитием условий, в которых живут эти массы, и происходит поэтому постепенно».

Первоочередную послереволюционную задачу – обеспечение пролетариату средств существования – в марксизме предполагалось решать «путем такого ограничения частной собственности, которое подготовляет постепенное превращение ее в общественную собственность, например, путем прогрессивных налогов, ограничения права наследования в пользу государства и т.д. Путем предоставления рабочим работы в национальных мастерских и фабриках... Путем воспитания всех детей на государственный счет». Таким образом, послереволюционный ход событий, согласно марксизму, – это тот же путь естественного развития частной собственности, но при целенаправленном содействии правительства ее обобществлению1.

Другая главная особенность нового общества – усиление роли плана во всех сферах жизни, устранение всякой стихийности, что позволит устранить господство деятельности над человеком и установит господство человека над деятельностью. Оно проявится в том, что разумное общественное планирование даст возможность каждому человеку заниматься многими деятельностями. «В коммунистическом обществе... общество регулирует все производство и именно поэтому создает для меня возможность делать сегодня одно, а завтра – другое, утром охотиться, после полудня ловить рыбу, вечером заниматься скотоводством, после ужина предаваться критике, – как моей душе угодно, – не делая меня, в силу этого, охотником, рыбаком пастухом или критиком». Заимствованное у социалистов-утопистов убеждение в том, что человек равноспособен к любой деятельности и расположен заниматься поочередно производством, наукой, управленческой деятельностью и т.д., скорее противоречит идее тотального планирования, делая план практически неосуществимым.

Широко известна формула распределительного принципа коммунистического общества «каждый по способности, каждому по потребности1». Но мало кому известно разъяснение того, какие потребности имели в виду Маркс и Энгельс: «Различия мозга и умственных способностей вообще не влекут за собой различий желудка и физических потребностей; отсюда следует, что неверное основанное на наших нынешних порядках положение «каждому по его способностям» должно – поскольку оно относится к потреблению в узком смысле слова – превратиться в положение: «каждому по его потребностям». Следовательно, Маркс понимал положение «каждому по потребностям» как удовлетворение только неотложных потребностей. Это снимает многочисленные обвинения в нереальности указанного принципа.

Странно звучит высказывание, что положение «каждому по его способностям» основано «на наших нынешних порядках». Где, когда людей вознаграждали по их способности создавать для общества предметы потребностей? Пока что торжествовал и торжествует (особенно в России) принцип «каждому по его близости к власти», будь то политической или власти денежного мешка.

Формулировка распределительного принципа, данная Марксом, не является «преступноустойчивой», т.е. не отсекает мотивы преступной деятельности. Под его формулировкой подпишется любой насильник и убийца, заявив: вот у меня есть потребность убить и есть способность сделать это. Маркс горячо возражал бы против такого прочтения его формулы, но формулировки принципов обязаны исключать любые двусмысленности без дополнительных разъяснений.

Таким образом, то, что Маркс не использовал для понимания потребностно-способностной структуры человека фундаментальные законы и принципы (закон социально-естественного отбора и потребностный подход), привело к ошибочному пониманию распределительного принципа в обществе будущего.

г) Почему не состоялась пролетарская революция в развитых капиталистических странах?

(1) Преувеличение в марксизме остроты антагонизма между капиталом и коммунизмом

Коммунизм, в понимании Маркса, – неизбежный спутник капитала. Как долго они могут сопутствовать друг другу? Известно, что «ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора, и новые, высшие производственное отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в лоне самого старого общества». Где же та черта, за которой капитал уже не сможет сопутствовать коммунизму? Быть может роковой чертой станет «противоречие между общественной организацией на каждой отдельной фабрике и общественной анархией в производстве в целом»? Ведь именно это противоречие ведет к кризисам перепроизводства, когда «способ производства восстает против формы обмена». Чтобы ответить на этот вопрос, достаточно связать его с главным мотивом капитала – с прибылью: выгодно ли капиталу покончить с «анархией в производстве в целом»? Еще бы нет! Как раз это и продлит его существование в качестве капитала.

Другой принципиальный вопрос: капитализм в эпоху Маркса повышал производительность за счет разложения сложного ручного труда ремесленника в простой ручной труд рабочего, от которого требовалась лишь рабочая сила. За счет чего должна расти производительность и прибыль, когда этот источник исчерпан? Очевидно, за счет новых технических возможностей (новых технологий и т.д.) и за счет изучения спроса и предложения. Здесь речь должна идти уже не о «рабочей силе», а о мастерстве, об организаторских способностях, изобретательстве, таланте. Здесь надо увеличивать то богатство, которое Маркс называет «абсолютным выявлением творческих дарований человека». Капиталисты без колебаний пошли на инвестирование капитала в развитие способностей наемных работников через удовлетворение их потребностей, потому что им безразлично, из чего извлекать прибыль. Если выгодно вкладывать капитал в повышение уровня жизни рабочих, капиталисты будут делать это столь же охотно, как охотно они ограничивали этот уровень на ранних стадиях капитализма. Капиталу выгодно и всеобщее обучение за счет государства, о котором говорится в «Коммунистическом Манифесте», и бесплатное медицинское обслуживание, о котором там не говорится. Ничто коммунистическое капиталу не чуждо! Следовательно, капитал всегда будет давать «достаточно простора» для развития все новых производительных сил. Но если это так, то ведущее к революции, бедственное положение пролетариата при капитализме – явление «все еще историческое», а не заложенное в сущности частной собственности.

(2) Преувеличение марксизмом роли классовой борьбы

Если в частной собственности как таковой Маркс усматривает источник абсолютного обнищания пролетариата, то в классовой борьбе он видит путь к его освобождению. Трудно думать иначе, когда грохот революций слышан за окном. И все-таки более пристальный исторический анализ революций и восстаний мог бы выявить важные факты: 1)история знает сравнительно немного случаев, когда классы как целое выступали на защиту своих интересов: восстания рабов, крестьянские войны; 2)при этом они организовывались в сообщества, создавая систему жизнеобеспечения и управления; 3)все эти сообщества без исключения оказались нежизнеспособными и в конечном итоге терпели поражения в борьбе с сообществами, имеющими длительную историю. Не восстания рабов, а сообщества варваров разрушили рабовладельческий строй Римской империи. Не крестьянские войны, а капиталистические сообщества сокрушили феодализм. Единственными победоносными революциями были буржуазные революции, но в них, как уже говорилось, происходила борьба сообществ, объединивших новые классы, против феодальных сообществ. Это были «буржуазно-пролетарские» революции.

Маркс не углублялся в анализ доклассового общества. Поэтому он не выделил понятие «сообщество» как структурную единицу общества и как важный инструмент исторического анализа. Это явилось одной из главных причин того, что марксизм преувеличивает роль классовой борьбы в мировой истории.

Другая причина этого – непоследовательность в применении принципа историзма, хотя именно за это Маркс критиковал Фейербаха. Маркс считал заслугой Фейербаха, что он преодолел идеализм Гегеля и рассматривал субъектом истории не абсолютную идею, воплотившуюся в человечество, а реального живого человека. Но Фейербах рассматривает человека абстрактно, «человека как такового».

Маркс делает новый важный шаг в понимании истории: нет «человека как такового», есть рабовладельцы и рабы, капиталисты и пролетарии и т.д. Но! Но его пролетарий, его капиталист – это «пролетарий как таковой», «капиталист как таковой». Его пролетариат – это совокупность функционеров истории, выполняющих возложенную на них миссию: «Дело не в том, в чем в данный момент видит свою цель тот или иной пролетарий или даже весь пролетариат. Дело в том, что такое пролетариат на самом деле и что он, сообразно этому своему бытию исторически вынужден будет делать. Его цель и его историческое дело...предуказываются его собственным жизненным положением, равно как и всей организацией современного буржуазного общества».

Таким образом, Маркс не доводит анализ исторического процесса до изучения потребностно-способностных структур человека и общества1. А между тем, ход истории решающим образом зависит от того факта, что и буржуазия, и пролетариат состоят из очень разных людей с очень разными потребностями и способностями. Процент пролетариев, стремящихся до основания разрушить старый мир, невелик. У большинства из них ведущая потребность – иметь хорошую работу, прилично содержать семью, интересно проводить досуг. Им неважно, обеспечит ли все это капиталист или общественное планирование. А капиталисту, как оказалось, неважно, за счет чего получать прибыль: он с удовольствием вложит капитал в благосостояние рабочих, если прибыль будет приносить именно такое капиталовложение. Таким образом, рассмотрение людей лишь как «носителей определенных классовых отношений и интересов» явилось одной из причин преувеличения Марксом роли классовой борьбы.

3. Заключительные замечания о методологии марксизма

Несовершенство методологических подходов, примененных Марксом, коренится в очевидном факте: Маркс великий ученый, но... ученый. Каждый ученый – сын своего времени. Он не пророк. Он может сделать только то, что позволяет сделать современная ему эпоха. Составить прогноз погоды сложно. Объяснить, почему он не оправдался (имея на руках всю информацию об атмосферных процессах), много проще. Так и нам много проще судить о проблемах, стоявших перед Марксом, имея данные почти полуторовекового отрезка истории, которых не было у Маркса.

Быть может, главным заблуждением Маркса было то, что он считал современный ему капитализм вполне развившейся общественной формацией. Но стадия стабильного роста доли сложного труда еще не наступила. Стоимость рабочей силы еще исчислялась стоимостью средств, необходимых для минимального жизнеобеспечения рабочих. Не проявила себя тенденция инвестировать капитал в развитие способностей наемных работников ради получения своеобразной «потребностно-способностной ренты» – т.е. извлечения прибыли из реализации интеллектуальных способностей наемных работников и из рабочего мастерства. Неудивительно, что экстраполяция закономерностей этого «незрелого капитализма» в будущее привела к неверному выводу о неизбежности диктатуры пролетариата. Удивляет и восхищает то, что глубокое понимание закономерностей развития капитала позволило Марксу предсказать «наступление в некоторый данный момент всеобщего перепроизводства» за семьдесят лет до наступления этого момента (мировой кризис 30-х годов).

К сожалению, Маркс применил при построении своей теории «двойную экстраполяцию»: понимание прошлого он также искал, отталкиваясь от реалий капитализма по принципу: «анатомия человека – ключ к анатомии обезьяны». Но подобно тому, как ошибочен сам этот тезис (анатомия человека в значительной степени формируется общественным образом жизни, а анатомия обезьян – естественным отбором), ошибочными оказываются выводы о том, что¢ исторично (преходяще), а что¢ вытекает из самой сущности разделения труда, частной собственности, классовой борьбы.

Наиболее серьезные методологические упущения связаны с тем, что Маркс не использовал закон социально-естественного отбора. Но это было и невозможно в условиях, когда еще не была ясна роль естественного отбора не только в общей эволюции мира, но даже и в эволюции живой природы. Проблемы общей теория эволюции еще не были поставлены. Поэтому у Маркса встречаются антиэволюционные представления об устройстве общества будущего: он видит людей равноспособными ко всем видам деятельности, а население равномерно расселенным по территории страны.

Маркс не вполне последовательно применял принцип историзма. Он преодолевает абстрактность фейербаховского «человека как такового» лишь частично, рассматривая пролетария как такового, капиталиста как такового.

Теория гуманизации общества примет у марксизма эстафету долгого пути научной мысли к человеку как творцу истории. В этой теории человек предстанет не как воплощение абсолютной идеи и не как воплощение экономических категорий, а как простой смертный, побуждаемый своими потребностями, из которых вырастают экономические категории и мировые идеи.

Часть шестая. СОВЕТСКАЯ РОССИЯ И ГУМАНИЗМ

В революции происходит суд над злыми силами,

творящими неправду,... в революции и добро

осуществляется силами зла, так как добрые силы

были бессильны реализовать свое добро в истории.

Революция освободила раньше скованные

рабоче-крестьянские силы для исторического дела.

И этим определяется исключительный актуализм

и динамизм коммунизма.

Но... высшей ценностью признаются не интересы

рабочего класса, не ценность человека...

а сила государства, его экономическая мощь.

Н. Бердяев.

Маркса трудно заподозрить в симпатии к капитализму, но он отдавал должное его прогрессивной роли и развивал теорию «естественной смерти» капитализма. В Советской России осуществлялась политика, которую можно назвать насильственным антикапитализмом – ряд политико-экономических мероприятий, имевших целью насильственное уничтожение частной собственности. Вокруг этого периода русской истории нагромождено столько лжи, что рассеять ее не удастся еще многие годы. Сначала эту ложь создавала официальная пропаганда СССР, действовавшая по неизменному принципу: общественному явлению присваивалось название, которое устраивало правящую верхушку, и тысячекратным повторением в средствах массовой информации оно превращалось в устойчивый ярлык. Таким способом людей приучали «судить о вещах по именам, а не об именах по вещам».

Потом к власти пришли «демократы». А поскольку все они были вчерашними «партократами», то по укоренившейся привычке продолжили ярлыковую пропаганду. Сейчас с таким же упорством трубят о демократии в России, с каким раньше кричали о социализме, хотя только человек, еще не научившийся судить об именах по вещам, может поверить в демократичность власти, которая чуть ли не годами не выплачивает зарплаты и пенсии (это что же, такова воля народа?). У всех старых ярлыков «демократы» поменяли знаки с плюса на минус и наоборот. Ложь не исчезла. Лжи стало вдвое больше. Перед теорией гуманизации общества стоит непростая задача, которая потребует огромного труда – написать научно-беспристрастную историю советского периода развития России. Здесь надо пройти между двумя страшными скалами Сциллой и Харибдой: ложью, оставленной в умах людей пропагандой «партократии», и ложью нынешних «демократов», которую (увы!) с наивной горячностью подхватили многие интеллигенты. Здесь надо иметь мужество устоять против агрессивной непримиримости, которая с двух сторон (и от бывших «партократов», и от самодержавных «демократов») обрушится на тех, кто не довольствуется восприятием истории в черно-белых тонах (может быть, лучше сказать: в красно-белых тонах), кто стремиться видеть историю во всей противоречивости ее оттенков.

А. О роли русской революции в истории России

Русская революция распадается на два очень неодинаковых по продолжительности и характеру этапа: Февральскую и Октябрьскую революции. Февральская революция является классическим доказательством того факта, что революции – не плод организаторской деятельности партий, а неотвратимая самодеятельность народных масс. И глупый скулеж на тему: революции - это всегда плохо (скулеж, такой модный в России, но вряд ли возможный во Франции) доказывает, как мало понята историческая роль Февральской революции. В буре дискуссий об Октябрьской революции про Февральскую, словно, забывают. Для этого есть причины. Тот, кто хотел бы приписать все достижения революции большевикам, склонен забывать, что без Февральской революции они не вышли бы на арену истории. По той же причине склонны забыть о феврале семнадцатого те, кто приписывает большевикам все ужасы Русской революции. В итоге до сих пор ни один историк не назвал Февральскую революцию так, как ее должно называть: Великой русской революцией.

Октябрьская революция, напротив, напрямую связана с деятельностью большевистского крыла русской социал-демократической партии. Влияние большевизма и его вдохновителя – Ленина на ход русской революции столь велико, что ее подчас начинают рассматривать как деятельность одних большевиков, а не самодеятельность народа. Но все-таки революция есть революция: это была деятельность народа, направляемая большевиками во главе с Лениным. И если именно большевики в страшной гражданской войне победили тех, кто хотел восстановить прежний порядок, то это значит, что только они сумели выразить революционную волю народа.

Ленинский большевизм вызывает у постсоветских «демократов» буквально истерическую злобу. Это и понятно: тут прорывается подсознательная зависть людей, обделенных возвышенными стремлениями, к людям, воодушевленным пусть неверно понятой, но великой идеей. Тут и определенная компенсация полного отсутствия положительной идеологии: оплевывание прошлой истории - это хоть какой-то идеологический суррогат. Дело доходит до того, что кровавый характер русской революции объясняют деятельностью большевиков или даже жестокостью Ленина. Находятся «мыслители», проливающие слезы по процветавшей (или близкой к процветанию) царской России.

А между тем, еще Маркс говорил: «Не надо быть социалистом, чтобы предвидеть предстоящие кровавые революции в России, Германии, Австрии...». Но Маркс для нынешней интеллигенции не авторитет. Она чтит русских философов Соловьева, Бердяева. Чтит, но не читает. А если читает, то не вычитывает ничего полезного. Опишем же русскую революцию и большевизм словами Бердяева - кристально честного русского человека, чья жизнь была изломана бурей тех дней.

«Разложение императорской России началось давно. Ко времени революции старый режим совершено разложился, исчерпался и выдохся... Нельзя даже сказать, что февральская революция свергла монархию в России, монархия в России сама пала, ее никто не защищал, она не имела сторонников».

«Русская революция возможна была только как аграрная революция, опирающаяся прежде всего на недовольство крестьян и на старую ненависть их к дворянам-помещикам и чиновникам. В русском крестьянстве не исчезли еще воспоминания об ужасах крепостного права, об унижении человеческого достоинства крестьян. Крестьяне готовы были мстить за своих дедов и прадедов».

«Принятие истории есть принятие и революции... Но революция ужасна и жутка, она уродлива и насильственна, как уродливо и насильственно рождение ребенка...» («Насилие является повивальной бабкой всякого старого общества, когда оно беременно новым» (Маркс)).

«Русская коммунистическая революция... низвергла господствующие, командующие классы и подняла народные слои, раньше угнетенные и униженные, она глубоко взрыла почву и совершила почти геологический переворот. Революция освободила раньше скованные рабоче-крестьянские силы для исторического дела». Так уважаемый «демократами» философ оценивает явление, которое они не удостаивают названия «революция», а свысока именуют «октябрьским переворотом».

Естественно, что Бердяев пишет и о насилии, чинимом революционерами. Но книгу о революционном терроре надо писать, поделив страницы на две части: на одной половине писать о красном терроре, а на другой - давать «параллельные места» – о терроре белых. Увы, нынешние «историки» пишут только половину правды, а это, как известно, хуже всякой лжи.

Когда Ленина изображали в сусально-пряничных тонах, это была ложь. Когда сейчас его изображают палачом, выхватывая его приказы из контекста гражданской войны, – это тоже ложь. Наверняка среди этих приказов есть такие, жестокость которых была неоправданной. Но глупо сводить деятельность Ленина к этим приказам, забывая о том, что он придал развитию России такой импульс, который сделал ее великой державой. Бердяев пишет: «На русской революции, быть может больше, чем на всякой другой лежит отсвет Апокалипсиса. Смешны и жалки суждения о ней с точки зрения нормативной... Озлобленность деятелей революции не может не отталкивать, но судить о ней нельзя исключительно с точки зрения индивидуальной морали».

Б. Военный коммунизм и НЭП

Послеоктябрьский этап революции можно разделить на три периода: военный коммунизм, НЭП, «плановая» экономика.

О сущности первого этапа насильственного антикапитализма Ленин писал: «Своеобразный «военный коммунизм» состоял в том, что мы фактически брали от крестьян все излишки и даже иногда не излишки, а часть необходимого для крестьянина продовольствия, брали для покрытия расходов на армию и на содержание рабочих. Брали большей частью в долг, за бумажные деньги. Иначе победить помещиков и капиталистов в разоренной мелкокрестьянской стране мы не могли». Последствия этой противоестественной (но, видимо, единственно возможной для победы в гражданской войне) политики были губительны, так как крестьяне сокращали посевные площади, стараясь производить продовольствия не больше, чем необходимо для пропитания семьи. И все-таки открытые крестьянские волнения против продразверстки начались только зимой 1920 года после демобилизации Красной Армии по завершении гражданской войны.

Почему же крестьяне целых три года мирились с насильственным изъятием продовольствия? Почему военный коммунизм стал нетерпимым сразу после гражданской войны? Английский историк Э. Карр дает следующее объяснение: «Решающим фактором было отношение крестьян, чья лояльность по отношению к большевистскому режиму и неохотное подчинение продразверстке были вызваны главным образом страхом «белой» реставрации и потери своих земельных участков. Как только эта угроза была ликвидирована, появилась почва для возрождения естественного недовольства угнетающе чрезмерным налогом, единственное оправдание которого исчезло».

Итак, «бред разверсток, ужас чрезвычаек» имеет свое историческое оправдание: только так можно было избежать «белой» реставрации, последствия которой затмили бы не только кровавую расправу над парижскими коммунарами, но и саму гражданскую войну в России. Именно в этих варварских, но неизбежных мерах по защите революции, проявились черты Ленина, которые Бердяев называл «исключительной чуткостью к исторической ситуации».

Но в том стремительном вихре событий даже Ленинская «чуткость к исторической ситуации» не всегда успевала улавливать необходимость смены курса. Всего несколько месяцев прошло между демобилизацией Красной Армии, начавшейся в связи с завершением гражданской войны, и Х съездом РКП(б), провозгласившем новую экономическую политику. Но эти месяцы вместили массовые вооруженные выступления крестьян против военного коммунизма и Кронштадтское восстание. Подводя итоги военного коммунизма, Ленин говорил: «На экономическом фронте, с попыткой перехода к коммунизму, мы к весне 1921 года потерпели поражение более серьезное, чем какое бы то ни было поражение, нанесенное нам Колчаком, Деникиным или Пилсудским, поражение гораздо более серьезное, гораздо более существенное и опасное. Оно выразилось в том, что наша хозяйственная политика в своих верхах оказалась оторванной от низов и не создала того подъема производительных сил, который в программе нашей партии признан основной и неотложной задачей. ...Частный рынок оказался сильнее нас и вместо товарообмена получилась обыкновенная купля-продажа, торговля1 ».

Поражает решительность, с которой Ленин, отбросив все идеологические предрассудки, которые он сам обосновывал в своих работах, т.е. буквально, «наступив на горло собственной песне», провозгласил новую экономическую политику.

В чем же заключается идеологическое значение НЭПа? Введением НЭПа Ленин направил экономику России на путь саморазвития частной собственности, а это значит, что, образно выражаясь, Ленин перестал быть большевиком и стал истинным марксистом. Будучи большевиком, Ленин, вопреки учению Маркса, создавал диктатуру пролетариата в стране, отнюдь не достигшей высшей стадии развития капитализма. Создав ее в условиях полной промышленной разрухи и разоренного сельского хозяйства, Ленин благополучно повернул страну на путь капиталистического развития как на кратчайший путь к созданию высокоразвитых производительных сил, т.е. повел Россию по пути, который Маркс называл «длительным коммунистическим действием», ведущим (при наличии диктатуры пролетариата) к «положительному гуманизму».

Считается, что главным достижением Ленина-теоретика является обоснование возможности построения социализма в отдельно взятой стране. Но Ленин прежде всего революционер-практик. В этом качестве он доказал, что возможен путь развития общества, при котором исторические этапы имеют обратный порядок по сравнению с порядком, указанным Марксом: сначала победа диктатуры пролетариата в отсталой аграрной стране, а потом развитие капитализма в интересах пролетариата. Поворот от военного коммунизма к НЭПу не был отказом от «строительства социализма». Этот шаг отвечал учению Ленина о том, что общественных формаций в чистом виде не бывает, и социализм можно «выращивать» в условиях капитализма. Россия получила уникальный исторический шанс: идти по пути развития капитализма при наличии политической власти, ориентированной на развитие творческой энергии рабочего класса. Тем самым Россия могла выйти на стадию социало-капитализма, минуя долгий этап хищнической эксплуатации рабочих, через который проходили страны «классического» капитализма. Увы, история рассудила иначе. Ленин умер, не успев перевоспитать своих соратников из большевиков в истинных марксистов.

В заключение отметим, что о НЭПе, как и о Февральской революции, агитпроп говорить не любит. Тем, кто прославляет Ленина как «железного большевика», НЭП путает все карты своей капиталистической направленностью. Но и для демагогов-«демократов» НЭП как кость в горле. Поэтому нынешний агитпроп, в изобилии плодящий книги и фильмы о Ленине, или упоминает о НЭПе нехотя, сквозь зубы, либо «забывает» о нем вообще.

В. «Плановая» экономика и «развитой социализм»

Революция породила в русском народе беспримерный энтузиазм в работе и учебе. Говоря о достижениях «русского коммунизма», Бердяев писал: «Психологически он сделал больше завоеваний, чем экономически. Появилось новое поколение молодежи, которое оказалось способным с энтузиазмом отдаться осуществлению пятилетнего плана, которое понимает задачу экономического развития не как личный интерес, а как социальное служение». Бердяев выразился неточно. Следовало сказать: «не как корыстный интерес». Своеобразие явления состояло как раз в том, что социальное служение стало бескорыстно-личным интересом миллионов людей. Но Бердяев видел и опасность, которая может иссушить родники народного энтузиазма: «Высшей ценностью признаются не интересы рабочих, не ценность человека и человеческого труда, а сила государства, его экономическая мощь».

Бердяев выделил два характерных момента индустриализации России: «При коммунистическом режиме это можно сделать, лишь создав энтузиазм индустриализации, превратив ее из прозы в поэзию, из трезвой реальности в мистику, создав миф о пятилетке. Но все это происходит не только при помощи энтузиазма, поэзии и мифотворчества, но и путем террора и ГПУ».

В соответствии с одной из главных задач Манифеста - разбором идеологических мифов - нам надо рассмотреть идеологические мифы, на которых строилась официальная пропаганда в Советском Союзе. Гуманистическая идеология может восторжествовать лишь в том случае, если из сознания людей будут выкорчеваны все старые мифы и если оно не засорится новыми. Принцип – беспощадно называть вещи своими именами – должен соблюдаться неукоснительно, если люди хотят жить более счастливо, чем они живут сейчас. Поэтому теории (и практике!) гуманизации общества предстоит проделать трудную и мучительную процедуру демифизации советского периода истории России. Трудную, потому что очень сложно учиться судить об именах по вещам после многолетней привычки судить о вещах по именам. Мучительной, потому что даже разрушение древних религиозных мифов наносит моральную травму тем верующим, которые сжились с этими мифами. Что же говорить об искоренении мифов, которые были вплетены в жизнь, вошли в биографию, которые вызывают вполне понятную ностальгию в условиях нынешнего разгула «демократии»? Тут приходится “резать по живому”.

1. Мифы о Союзе Советских Социалистических Республик

Какая собственность была в СССР? Каким был общественный строй? Какая – власть? Какая – идеология? До недавнего времени каждый школьник мог ответить, что в СССР собственность была общественная, строй – социалистический, власть – советская, а идеология – марксистско-ленинская. Об этом говорит само название: Союз Советских Социалистических Республик. Четыре слова – четыре мифа. Начнем с самых главных, с краеугольных мифов.

а) Мифы о частной и общественной собственности

Мистер Твистер бывший министр,

Мистер Твистер миллионер,

Владелец заводов, газет, пароходов

Едет туристом в СССР.

С детства в советских людях всеми возможными методами воспитывали предубеждение против частных собственников. Первое, что необходимо понять тому, кто хочет серьезно разобраться в экономической реальности, – частная собственность в развитом капитализме это не объекты, которые отчуждены, узурпированы собственником у общества и эгоистически используются им в собственных целях, которые должны быть возвращены обществу.

Что же такое «частная собственность»? На что можно повесить табличку: «Частная собственность мистера Твистера»? Первое, что приходит на ум: эту табличку надо укрепить на фасаде фабрики, которой он завладел, где он хозяйничает и производит, допустим, перчатки. Но фабрика – это не стены и не станки сами по себе, а процесс производства перчаток. Этот процесс начинается с закупок сырья, найма работников и множества других процессов, происходящих за стенами фабрики.

Собственность – понятие не только юридическое и экономическое, но также и психологическое. Никто не будет знать мистера Твистера как собственника до тех пор, пока он не выйдет на рынок как производитель перчаток. Олицетворением мистера Твистера как собственника фабрики будут произведенные на ней перчатки. Отношение к Твистеру как к собственнику заключается в покупке перчаток.

Однако, если мы воскликнем: «Понятно, табличку «Частная собственность мистера Твистера» надо прикрепить к контейнерам с готовой продукцией!» – мы опять ошибемся. Если перчатки почему-либо перестанут покупать, в контейнерах будут уже не перчатки, а перчаткообразный хлам. Перчатки в контексте разговора о частной собственности – это встречное движение: изделий к покупателю и денег к продавцу. Нет этого движения – нет перчаток. Кончится заинтересованное отношение общества к перчаткам – исчезнет собственность, не станет мистера Твистера как собственника. Отсюда ясно, что «Частная собственность мистера Твистера» – это разветвленная система общественных процессов, начинающихся задолго до того, как заработают станки в помещении фабрики, и продолжающихся в магазинах, в рекламных и транспортных агентствах и т.д. В эти процессы вовлечены тысячи людей...

Мы беспомощно вертим в руках нашу табличку: ее некуда прикреплять! Ведь частная собственность оказалась совокупностью общественных отношений. «Частная собственность мистера Твистера» – это условное название совокупности общественных процессов, «дирижирование» которыми общество доверило мистеру Твистеру. Оно вознаграждает его дирижерскую работу, ориентируясь исключительно на качество и цену его товара.

Точно так же поступает общество с булочником мистером N, молокозаводчиком мистером М и т.д. И все это приводит к тому, что в странах с хорошо отлаженным рыночным механизмом государством управляет... кухарка! О, разумеется, на «политическом Олимпе» перед телекамерами мельтешат мистеры Твистеры, мистеры N и т.д. Но все их помыслы направлены на то, как угодить Ее Величеству кухарке, чтобы она покупала их продукцию. Демократия – это не голосование раз в четыре года электората, измученного нищетой, обманутого политиками-демагогами и лжецами-журналистами. Демократия – это ежедневное голосование кухарок за мистера Твистера как производителя перчаток, за мистера N как за булочника1 и т.д.

Однако периоду диктатуры кухарок предшествовал период жестокой диктатуры капитала. Например, писатель М. Горький стал марксистом не потому, что начитался Маркса, а потому, что так ему «выдубил кожу» казанский булочник, у которого он работал. И такие «школы марксизма» проходили сотни миллионов рабочих в разных странах. В умах великих гуманистов возник вопрос: как избавить рабочий класс от хищнической эксплуатации? История знает два ответа. Первый (марксистский вариант) – путь естественного коммунизма: самодвижение частной собственности к ее обобществлению. Второй (социалисты-утописты, большевики) – путь искусственного коммунизма: упразднение частной собственности волевым порядком и установление общественной собственности на средства производства. Мы подошли ко второму главному пункту раздела: к уяснению понятия «общественная собственность».

Вспомним: посредством частной собственности общество регулирует 1)производство, 2)распределение средств и предметов потребностей. Собственность частного собственника складывается из двух отношений его к обществу и общества к нему. Первое отношение – собственник подряжается, а общество доверяет ему организовать производство некоего товара. Второе отношение – собственник предъявляет обществу произведенный им товар, а общество воздает за это должное собственнику: финансирует его (не финансирует), покупая (не покупая) предъявленный товар, прославляет его (порицает) и т.д.

Если все средства производства объявляются общественной собственностью, это значит, что никто не может по своей инициативе, вложив свой капитал или взяв кредит, организовать производство на свой страх и риск. А следовательно, никто не может получать в свое распоряжение суммы денег, пропорциональные произведенному продукту. Кому же доверить организацию производства и как распределять произведенную продукцию? Общественная собственность не отвечает на эти вопросы. Если в условиях частной собственности действовал механизм социально-естественного отбора, то теперь общество должно изыскивать иные принципы подбора организаторов производства и распределения продукции. Общественная собственность не имеет регулятивной функции.

Но как же так? Ведь собственность по самому смыслу этого слова должна закреплять некоторую часть экономического универсума за собственником – отдельным лицом (индивидуальным собственником) или группой лиц (коллективным собственником). Когда же весь экономический универсум закреплен за всеми членами общества, что это значит? Это значит, что народное хозяйство ставится в один ряд с солнечным светом или звездным небом, которые тоже принадлежат всем без исключения. И следовательно, «общественная собственность» – термин-бессмыслица, пустое словосочетание, за которым не стоит никакое реальное содержание. Собственность может быть только частной и никакой другой. Собственное, значит, не общее. Слово «частная» просто излишне. С таким же успехом можно говорить о «собственной собственности» или «частной частности». А «общественная собственность» это что-то вроде «целостной части», а точнее говоря, «ничья собственность».

Итак, упразднение частной собственности равносильно отмене собственности вообще. Это означает утрату естественного принципа регулирования экономических процессов – «каждому по способности создавать для общества средства и предметы потребностей». Общество, сделавшее это, претендует быть мудрее собственной природы и изобрести распределительный принцип более совершенный, чем принцип социально-естественного отбора.

б) Миф о социалистическом строе

Так ли это страшно – отмена собственности? Ведь частная собственность, эволюционируя к обобществлению, сама идет к своему упразднению. Однако, есть большая разница между естественным обобществлением собственности и ее волевым упразднением. Если допустить, что частная собственность когда-нибудь достигнет предела своего развития и полностью трансформируется в общественную, то перед тем, как «почить в бозе», она расставит по рабочим местам организаторов производства, вырастит поколения людей с соответствующей психологией, т.е. относящихся ко всем общественным ценностям, как к своей собственности. При отмене собственности организовывать производство приходится не по принципу социально-естественного отбора, а по какому-либо искусственному принципу. И, что еще хуже, народные массы психологически не готовы к таким переворотам. Напомним слова Энгельса: «Развитие масс не допускает декретирования. Оно обусловливается развитием условий, в которых живут эти массы, и происходит поэтому постепенно».

Отмена государственной власти – политический анархизм. Отмена собственности – анархизм экономический. Скажут: в СССР не было отмены собственности, потому что люди искренне чувствовали себя строителями социализма. И не может быть речи об экономическом анархизме, потому что народное хозяйство было плановым. Да, энтузиазм, порожденный революцией, был важнейшим экономическим фактором. Но это в значительно меньшей степени относилось к деревне, где жило большинство населения. Что касается плановости хозяйства, то она заслуживает подробного анализа, который будет сделан в Программе Гуманистической партии. Здесь ограничимся лишь некоторыми общими замечаниями.

В СССР было не плановое, а «сверхплановое хозяйство». Лозунг: «Пятилетку – в четыре года!» – с одной стороны, отражал народный энтузиазм, с другой стороны, выдавал «секрет» Госплана: никакого научно обоснованного и точно просчитанного плана не было, а была только заниженная разнарядка.

Как же решался основной вопрос любого политико-экономического строя – распределение средств и предметов потребностей? Распределительный принцип формулировался так: от каждого по способностям, каждому по труду. Что скрывается за иезуитской формулой «по труду»? По результатам труда? Но это невозможно. Эта был бы возврат к частной собственности. По этой формуле талантливый врач должен иметь обширную клиентуру из всех желающих попасть к нему на прием и иметь доход, пропорциональный числу желающих. Плохой врач будет иметь малую клиентуру и небольшой доход. Это сделало бы врачей собственниками своих квалификаций. Коллектив завода, который произведет в большом количестве хороший продукт, получит больше, чем коллектив с низкой производительностью. Такой принцип делает коллективы собственниками своих предприятий. Но частной собственности не должно быть. Поэтому при «общественной» собственности вознаграждение не может быть пропорциональным результатам труда.

Что же значит «по труду»? Это значит, что некие властные структуры разделяют всех трудящихся по рангам. Каждому рангу работников устанавливается фиксированная зарплата. Труд врача оплачивается так-то, труд директора завода – так-то и т.д. Теперь оба наши врача ведут прием в одной и той же поликлинике, имеют одинаковую клиентуру, идущую к ним в порядке живой очереди, и получают одинаковую зарплату. Директора обоих заводов получат одинаковое вознаграждение, если даже один произвел продукцию высокого спроса, а другой – продукцию, никому не нужную.

В СССР словом «номенклатура» именовалась иерархия высших партийных и государственных функционеров, связанных «круговой порукой». Человеку, попавшему в эту иерархию, гарантировалась руководящая работа. В худшем случае, его снимали с одной должности, но не иначе, как «в связи с переходом на другую работу», тоже руководящую. На самом деле понятие «номенклатура» описывает более общее явление, отражает саму сущность политико-экономического строя, сложившегося в СССР. Номенклатурное (т.е. условно установленное) ранжирование работников по уровню оплаты труда пронизывало советское общество сверху донизу и представляло собой распределительный принцип советского политико-экономического строя. Сущность его заключается в том, что человек, попавший в данную категорию работников, получал установленную для данной категории заработную плату, независимо от результатов его труда. Например, преподаватели вузов составляли преподавательскую номенклатуру: ассистент – старший преподаватель – доцент – профессор. Никакое усердие не могло повысить вознаграждение преподавателя, пока он пребывает на данной номенклатурной ступеньке. Пятилетнее, десятилетнее и т.д. пребывание на ступеньке повышало зарплату – в рамках ступеньки имелась возрастная номенклатура. Другой способ повышения зарплаты – защита диссертации. Это давало пожизненное увеличение зарплаты, независящее от дальнейших научных достижений. Система диссертаций создавала научную номенклатуру. Учителя составляли учительскую номенклатуру, инженеры – инженерскую и т.д.

Нередко высказывалось мнение, что правящая номенклатура составляла в СССР новый класс собственников. Но это неверно, потому что правящая номенклатура не получала дивидендов пропорциональных достижениям какой-либо отрасли промышленности. Самые блестящие производственные достижения могли дать номенклатурному руководителю всего лишь переход на более высокую номенклатурную ступеньку. Не делали правящую номенклатуру особым классом и ее привилегии. Главной привилегией – получать фиксированную заработную плату независимо от результатов труда – в СССР обладали все.

Таким образом, в СССР строй был не социалистический (который по определению основывается на общественной собственности), а номенклатурный, являющийся закономерным следствием упразднения собственности.

Создатели номенклатурного строя понимали гибельность для себя распределения по результатам труда, но они понимали и гибельность уравниловки. Отсюда бесчисленные виды материальных и моральных вознаграждений, призванных приблизить номенклатурное распределение к распределению по результатам труда. Разумеется, это приближение имело номенклатурный характер: умножалось число ступенек, за которыми закреплялись определенные блага для тех, кого удостаивали данной ступеньки. И самое главное: перемещение работника по ступенькам не могло быть прямым следствием отношения общества к продукту его труда, как это бывает в условиях частной собственности. Расстановка по ступенькам была прерогативой правящей номенклатуры.

Когда распределение ролей в политико-экономической системе осуществляется не социально-естественным отбором, а по правилам, принятым правящей группировкой, неизбежна жестокая борьба за номенклатурные ступеньки и неизбежны кровавые репрессии как противовес социально-естественному отбору. Агитпроп нынешних «демократов» ставит знак равенства между красным террором большевиков и номенклатурным террором, уничтожившим большевизм. Конечно, нужно обладать некоторым навыком исторического анализа, чтобы понять отличие террора, являющегося ответом на террор бывших хозяев жизни, стремящихся утопить в крови народную революцию, и террора, призванным спасать личную диктатуру. Но даже самый тупой «демократ» мог бы понять разницу между карательной системой, руководитель которой, выслушав гневные обвинения философа, приказывает отвезти его домой на автомобиле (Дзержинский и Бердяев), и системой, карающей за любое двусмысленное слово. Революционный террор был направлен на то, чтобы освободить «раньше скованные рабоче-крестьянские силы для исторического дела». Номенклатурный террор был направлен на подавление любого источника социальной инициативы, на истребление всего оригинально мыслящего и самостоятельного.

И вот при всем при том миллионы граждан России испытывают ностальгию по распавшейся стране. Как это понять? Во-первых, к моменту распада СССР выросло целое поколение людей, не знавших ужаса репрессий. Во-вторых, номенклатурный строй, как и все общественные формации, не был чисто номенклатурным. Он включал в себя и элементы частнособственнических отношений, и элементы социализма. Надо отдать должное тому обстоятельству, что система услуг, предоставляемых населению без непосредственной оплаты (в особенности образование) была на достаточно высоком уровне. Общедоступность образования, медицинского обслуживания обеспечили революционный скачок в развитии народных способностей. Гарантированность определенного (пусть невысокого) уровня жизни, уверенность в завтрашнем дне создали обстановку социальной стабильности, национального мира. В СССР не было проблемы невыплат зарплаты и пенсий. Поэтому гражданам стран СНГ есть о чем грустить, сравнивая нравы номенклатуры и плутократии.

Однако любая искусственная система, противопоставляющая себя социально-естественному отбору, обречена. Чем упорнее ее сопротивление естественному порядку вещей, тем противоестественнее она становится. Постепенно на место революционного энтузиазма заступал принцип «инициатива наказуема». Номенклатурная система породила «затратный принцип» оценки эффективности экономической деятельности. Критерием выполнения плана стал объем затраченных средств. Сатирические журналы запестрели карикатурами, на которых, к примеру, строители для выполнения плана по затратам закладывали в стену алмазный кирпич. В реальности страна покрывалась железобетонными конструкциями, которые никто не собирался доводить до готовых зданий (даешь затраты!).

Все больше давал себя знать факт отсутствия собственности. Миллионы гектаров пахотной земли заболачивались, покрывались солью, зарастали лесом. Что земля! Ежегодно только по официальным данным треть урожая уходила под снег. А сколько собранного сгнивало на овощных базах! Параллельно со всем этим шли закупки зерна за рубежом не без выгоды для чиновников, организующих закупки. Магазины пустели, экономика хирела под неумолкаемые заклинания агитпропа о социалистической собственности и о торжестве социализма. Чем дальше реальность от мифа, тем чаще его повторяют – таков принцип пропаганды всех времен и народов.

в) Мифы о власти

В миф о том, что в СССР вся власть принадлежит Советам, советские люди не верили давно: они хорошо знали, что с жалобами на беззакония надо идти не в советские органы, а в райком партии. Но до сих пор бытует миф о руководящей роли КПСС, охотно подхваченный агитпропом «демократов». Чтобы убедиться, сколь мало он (агитпроп) умеет судить об именах по вещам, достаточно задуматься над несколькими вопросами. Подвергались ли репрессиям в СССР только беспартийные граждане? Ниже ли процент репрессированных беспартийных по сравнению с аналогичным процентом коммунистов? Может ли правящая партия репрессировать саму себя? А если партия подвергается репрессиям, то не смешно ли называть ее правящей? Партия ли своим решением ввела диктатуру, и партия ли положила ей конец? Партия ли разоблачила диктатуру или она (партия) сама была в шоке после акта личного мужества ее первого секретаря? Партия ли сместила этого секретаря или кучка его «соратников»? Партия ли решила ввести войска в Афганистан? Партия ли устранила генерального секретаря, ответственного за длительный «застой»? Каждому, кто честно ответит на эти вопросы, станет ясно, что руководящая роль ВКП (б) и КПСС - это миф, который в СССР использовался для маскировки диктатуры, а нынешними «демократами» эксплуатируется для предвыборной демагогии.

Как же сложился миф о руководящей роли партии? Создатель номенклатурного строя понимал, что диктатура без многочисленных наместников, подчиняющихся лично ему, невозможна. Но установить наместничество в открытую было нельзя. Поэтому наместники были внедрены в партийные органы. Секретарь обкома получал неограниченную в масштабах области власть не потому, что он партийный секретарь. Он становился партийным секретарем, будучи всесильным наместником диктатора. Партия стала лишь декорацией, прикрывающей диктатуру. Миф о руководящей роли партии приписал власть этой декорации, чтобы скрыть истинный механизм власти.

г) Миф о марксистско-ленинской идеологии

Итак, КПСС никогда не была правящей партией, сколько бы об этом не трубил нынешний агитпроп, периодически поднимающий вопрос о суде над КПСС. Быть может самой горькой истиной для бывших членов партии, искренне веровавших в коммунистические идеалы, будет то, что фактически КПСС никогда не была коммунистической партией.

Об идеологии партии, борющейся за власть, судят по ее лозунгам. Идеология правящей партии – это ее дела. КПСС, как мы видели, особый случай. Чтобы установить ее истинную идеологию, надо рассмотреть в отдельности дела диктатуры и декларируемую ею идеологию.

Фактическая идеология СССР – это идеология номенклатурного строя, основанного на упразднении собственности, когда структура общества формируется путем его искусственного ранжирования. Разумеется, ключевые экономические посты не могли распределяться без оглядки на профессиональные качества. Но все-таки главным критерием была лояльность по отношению к диктатуре, а принципы ротации кадров были известны только самому диктатору. Следовательно, фактическая идеология в СССР не имела ничего общего с марксизмом, представляющим собой теорию естественного коммунизма, когда частная собственность эволюционирует, формируя структуру общества по принципу социально-естественного отбора.

Но и декларируемая идеология противоречит марксизму. Для понимания этого факта достаточно сравнить понимание коммунизма Марксом (оно было подробно рассмотрено выше) и трактовкой коммунизма партийной пропагандой. Эта трактовка была сформирована не на основе всех высказываний Маркса о коммунизме, а только на основании тезиса из «Критики Готской программы». Этот тезис был интерпретирован так, будто Маркс говорит здесь о двух фазах развития общества. Но у Маркса говорится не о первой и второй, а о первой и высшей фазах развития, т.е. имеется в виду непрерывный, многофазный, а не двухфазный процесс.

Во-вторых, Маркс ни в этой, ни в других работах не использовал термин «социализм» для обозначения особой фазы развития общества. Социализм для него – теория, учение о коммунизме, понимаемом как самодвижение частной собственности по пути ее обобществления. Комментируя работы, авторы которых говорили о «социалистическом обществе», Энгельс заключает эти слова в кавычки, показывая этим, что такое словосочетание для них с Марксом непривычно.

Наконец, Маркс в принципе не мог говорить о «построении коммунизма» как о построении общества будущего из-за того, что 1)Маркс общество будущего именовал «положительным гуманизмом», а «коммунизмом» он называл длительный исторический процесс, ведущий к гуманизму, 2)Маркс вообще не мог говорить о построении общества, так как строить общество нельзя. Общество не механизм, который можно построить, а организм, который можно только «вырастить» путем длительной естественной эволюции. Кроме того, строить будущее вообще невозможно, строить можно только настоящее. Самое большее, что могут сделать люди для построения «светлого будущего» – построить светлое настоящее. Партийная пропаганда демагогически извратила марксизм и внушала советским людям, что они «строят коммунизм» якобы по предначертаниям Маркса, чтобы убедить их безропотно переносить тяготы настоящего. Таким образом, ни фактическая, ни декларируемая идеология КПСС не имели ничего общего с марксизмом.

Что такое ленинизм? Ленин теоретик лишь в той мере, в какой было необходимо обосновывать стратегию и тактику большевиков. Он гениальный революционер-практик. Ленин октября семнадцатого года – это одно, Ленин периода военного коммунизма – другое, Ленин как вдохновитель НЭПа – третье. Весь ленинизм вмещается в одну заповедь: иметь «исключительную чуткость к исторической ситуации». Поэтому идеология диктатуры, направленной на самосохранение, имеет столь же малое отношение к ленинизму, как и к марксизму.

Нам осталось рассмотреть, что же такое «марксизм-ленинизм»? Ленин стал истинным марксистом, провозгласив НЭП. В этом качестве он не успел написать ни одной капитальной работы. Поэтому никакого марксизма-ленинизма никогда не существовало. Миф о марксизме-ленинизме потому и понадобился, что идеология номенклатурной диктатуры слишком заметно отличалась и от марксизма, и от ленинизма, рассматриваемых по отдельности.

Итак, анализ идеологии КПСС показывает, что она никогда не была коммунистической партией в марксистском или ленинском смыслах этого слова.

е) Миф о союзе республик

Диктатура несовместима с республиканским устройством. Если была фактическая диктатура, значит, не было республик. Выборы, Советы – не атрибуты республик, а аксессуары мифологии. Если кто-то еще сомневается и полагает, что Россия на правах «старшего брата» была суверенной республикой, пусть ответит на один вопрос: где Крым? Какая суверенная республика ни с того, ни с сего отдаст другой республике целую область? Такие переделы невозможны в союзе суверенных республик. Они могут быть только в унитарном номенклатурном государстве, где все условно: распределительный принцип, государственные органы, административные границы...

Быстрый распад этого «союза» еще нагляднее доказал отсутствие суверенности «республик». Союзный центр, что посеял (униженность национальных номенклатур всевластным центром), то и пожал – мощные центробежные силы в «республиках». Распад СССР – наглядный исторический урок, показавший к чему ведет идеология, построенная из мифов. Вот почему гуманистическая идеология будет вести непримиримую борьбу со всеми мифами: древними, новыми и новейшими. Вот почему принцип – называть вещи своими именами – должен соблюдаться неукоснительно.

2. Перестройка

Под таким названием вошел в историю период, предшествовавший распаду СССР. После смены ряда генеральных секретарей КПСС партию наконец-то возглавил человек, сумевший понять, что номенклатурный строй подошел к критической черте и что дальнейшее мифотворчество бесполезно. Исторической заслугой М. Горбачева является то, что он понял необходимость политизации общества, давно отвыкшего от какой-либо социальной активности. Только политическая активность самых разных слоев общества могла стать его единственной опорой в борьбе с костными защитниками номенклатурного строя. Горбачеву удалось добиться того, что не удалось Н. Хрущеву: в реальность перемен поверила и включилась в политическую жизнь интеллигенция.

Однако общество жаждало перемен, распространявшихся на сами устои номенклатурного строя: на «руководящую роль партии». К этому Горбачев был не готов. Отсюда размытость ориентиров перестройки, ее нерешительность и непоследовательность. Отчаянное лавирование между требованиями общества и консерватизмом правящей номенклатуры закончилось крахом СССР.

Правящая номенклатура СССР закономерно впитывала в свой состав корыстолюбцев и властолюбцев. Поэтому трансформация перестройки в плутократию имеет свою историческую логику. Анализ этой логики более уместен в Программе Гуманистической партии.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Россию конца ХХ века захлестнуло наводнение партий и движений. Иначе не могло быть в обществе, пробудившемся от многолетней политической спячки. Россия учится политической борьбе. Важно, чтобы энергия борцов была направлена в русло решения общественно значимых проблем, а не на защиту эгоистических корпоративных интересов. Для этого необходим устойчивый идеологический климат. А его нет и быть не может в плутократическом государстве. И вот закономерный итог идеологического вакуума: мы видим множество партий, блоков, объединений, о которых ничего не известно кроме фамилий их «харизматических» лидеров. Те, кто идет за «харизматическим» лидером, соотносят себя с ним как подопечные с попечителем, который должен все устроить для подопечных. А лидеры с готовностью поддерживают такое о себе мнение. Однако все дело как раз в том, чтобы разрушить извечный русский стереотип мышления «вот приедет барин, барин все рассудит». Необходимо разбудить самодеятельность народа, задействовать его неиссякаемый талант не только в производстве, науке, искусстве, но и в деле развития общественных отношений, государственного устройства.

Претендентов на то, чтобы «все рассудить», так много, а идеологический вакуум столь глубок, что лидеры очередного объединения порой не знают, как его и назвать, потому что все затасканные слова уже «расхватали». Почему же до сих пор оказалось не востребованным великое слово «гуманизм»? Потому что «страшно далеки от народа» все эти кланы шикарно благоустроенных политиков. Потому что в народе они видят только электорат – массу статистических единиц, о которых вспоминают главным образом во время выборов, когда наперебой стараются обрабатывать эти «единицы» через наши безгранично свободные и абсолютно неподкупные средства массовой информации, через завуалированные взятки, через подачки в виде наконец-то выплаченных зарплат или через обман, что вот-вот выплатят. И только те, чья биография созвучна с горькими словами Анны Ахматовой: «Я была тогда с моим народом там, где мой народ, к несчастью, был», – только они могут выстрадать и написать на своем знамени девиз: «Все гуманное – разумно, все разумное – гуманно».

Гуманистическая идеология призвана внушить людям, чтобы они, слушая лидеров, соотносили себя с собой, а не только с лидером. Люди, объединенные гуманистической идеологией, суть единоверцы, которых ведет не лидер. Их ведет идея, сущность которой они сами со всеми их земными потребностями, а не какой-либо абстрактный принцип. Сила гуманистической идеологии в том, что она ставит во главу угла всем понятную и для всех важную вещь: удовлетворение потребностей и развитие способностей каждого человека без различия национальности, веры, социального положения. Поэтому она может овладеть массами. А это значит, что на смену одному лидеру всегда могут придти другие равноценные лидеры. Сила гуманистической идеологии в ее честности. Гуманистическая партия ставит историческую задачу: очистить идеологию от «всех и всяческих» мифов, освящены ли они вековыми традициями или созданы на потребу дня 1.

Сила гуманистической идеологии в ее цельности. Ныне в России функционирует немало общественных движений гуманистической направленности, ориентированных на решение частных задач. Таковы движение «зеленых», Комитет солдатских матерей, «Народное движение против воровства и коррупции», всевозможные благотворительные фонды и т.д. Но только системный подход, нацеленный на гуманизацию внутренней политики государства способен решить и эти частные задачи, и многие другие.

Исходные позиции гуманистической идеолгии – не абстрактные принципы, не вторичные ценности типа либерализма, коммунизма и т.д., а удовлетворение потребностей и развитие способностей людей. Не в швейцарских банках и не в земных недрах, а в «недрах народной жизни» лежат богатства, которые омолодят Землю русскую. Практическое воплощение гуманистической идеологии разбудит великие силы, сокрытые в многонациональном русском народе. И сбудется пророчество поэта о судьбе России:

Но я верю, расступится бездна!

И во всей полноте бытия –

Всенародно, всемирно, всезвездно –

Просияет правда твоя!

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Когда «Гуманистический Манифест» был практически написан, разразился Балканский кризис. Одна из главных задач Манифеста – разоблачение всех и всяческих мифов, излюбленного прибежища ханжества и лицемерия. На наших глазах создается новейший миф, мимо которого не могут пройти гуманисты: ведь новоявленные мифотворцы хотят убедить мир в том, что существуют убийцы хорошие и убийцы плохие. И что хорошие убийцы могут убивать плохих убийц всеми доступными им видами оружия. А если при этом погибнут совсем невинные люди или даже те, кого хорошие убийцы подрядились защищать от плохих убийц, пусть не обессудят: их ведь убили из благородных целей, и убили не какие-нибудь злодеи, а самые демократические убийцы в мире!

Сербы в Косово обижают албанцев. Албанцы, правда, ведут вооруженную борьбу против сербов, но сербы – «плохие парни», а албанская армия освобождения Косово – это «хорошие парни». По каким же признакам натовцы сумели отличить плохих парней от хороших? It’s easy 1! Сербы не хотят пускать НАТО в Косово, а албанские боевики – пожалуйста! Выступим же всей своей мощью на стороне албанских боевиков. Разрушим сербские военные объекты: радары, аэродромы. Не сдаются? Электростанции, фабрики... Все еще не сдаются? Расширим список целей: водозаборы, мосты, по которым ездит сербская армия. Что там еще на перспективу? Родильные дома – законные военные цели? Нет вопросов – ведь там рождается пополнение для сербской армии.

Как ни старались натовские демагоги скрыть свои истинные цели, но бог шельму метит: НАТО бомбило и албанцев, причем неоднократно! Тут НАТО выдало с головой свои истинные побуждения. Если бы на войну против Югославии их подвигло человеколюбивое стремление помочь албанцам, летчики получили бы строжайший приказ атаковать людей только при стопроцентной уверенности, что под ними войска противника. А коль скоро натовские пилоты не имели такого приказа, значит, именно точное бомбометание было их важнейшей задачей. А уж кто там окажется под бомбами – это дело десятое. Когда одна из главных задач – провести боевые учения и устроить наглядную рекламу своего оружия, тогда все цели хороши. Кровь сербов и албанцев стечет в сейфы торговцев оружием в виде долларов, фунтов, франков...

Натовская «гуманитарная» миссия – классический пример тушения пожара керосином. Мыслимо ли допустить, будто западные лидеры не понимали, что бомбардировка одного народа под маркой защиты другого, взрастит на века ненависть между народами, разбудит самые темные силы, ожесточит даже тех, кто не имел межнациональной вражды, принесет неисчислимые бедствия мирному населению? Такой уровень бездарности и невежества в социальной психологии у лидеров мировой цивилизации совершенно невозможен! Но если они все-таки пошли на это, то что это значит? Это значит, что судьбы как албанцев, так и сербов им глубоко безразличны. Это выдает их истинную цель: под предлогом защиты прав человека решить свои геополитические проблемы: ввести войска НАТО в «зону их интересов». И чем дольше будет продолжаться взаимная ненависть сербов и албанцев, тем дольше будет сохраняться натовская оккупация Косово. Чего же лучше? И когда российские политики говорят о трагедии Косово как о цепи натовских ошибок (в том-то просчитались, того-то не учли), то как это понимать: как верх наивности? Скорее это утешительный миф, за которым прячется черная зависть к далеко просчитанной, гениально спланированной и безупречно исполненной военно-политической акции. Макиавелли выставил бы НАТО высший балл.

Натовские лидеры – великие хитрецы! Но замаскировать их далеко идущие планы не так-то просто. Во всяком случае патетическая пропагандистская фраза: «У нас не было другого выхода, кроме как бомбить Югославию!» – не может скрыть очевидный подтекст: «У нас не было другого входа в непослушную Югославию, кроме как под предлогом защиты албанцев». Не так что ли, господа хорошие? А если бы не так, то где вы были со своим «человеколюбием», когда в межэтнических конфликтах гибли десятки тысяч африканцев? Почему у НАТО в том случае был другой выход? Да потому, что НАТО пока еще не нужен был вход в этот регион. Пока цель НАТО – завладеть всей Европой. Дойдет дело и до Африки. Недаром же они оговорили себе право убивать везде и всех, кого посчитают нужным.

И вот что замечательно: эти господа, спровоцировавшие ради своих геополитических интересов страшное межнациональное столкновение и сами убившие тысячи ни в чем неповинных людей, сдадут забрызганные кровью натовские мундиры в химчистку. Наденут благообразные «идеологические костюмы» и соберутся в Страсбург. И начнут наспех отмытым от крови пальцем грозить России, Украине и всем, всем: «Не смейте казнить ваших маньяков и убийц. Это не гуманно!» Тартюф, ты бессмертен!

Тартюф бессмертен, но смертны боги. Плутарх рассказал нам, как, однажды некий таинственный голос сообщил морякам: «Скажите людям, что великий бог Пан умер». Во время Балканского кризиса Папа Римский и Патриарх Московский и всия Руси взывали к НАТО не убивать людей хотя бы в день Воскресения Христова. Тщетно... Натовские бомбы громогласно возвестили миру: «Скажите людям, что великий Бог Христос умер!»

Балканский кризис – кризис мировой идеологии. Он показал, что под маркой защиты прав человека и демократии можно проводить хитро спланированные людоедские акции, и тем самым, еще раз доказал актуальность гуманистического учения. В рамках целостной гуманистической идеологии военная операция НАТО на Балканах без труда квалифицируется как рецидив пещерного мышления, в силу которого племя, вооруженное более мощными дубинами, навязывало волю соседним племенам.

НАТО навязывает миру и свою идеологию – идеологию хороших убийц. Балканский кризис высветил не только политико-экономическое и военное бессилие России, но и ее глубокий идеологический кризис. Натовские демагоги не блистали оригинальностью и с тупостью попугая повторяли: «Во всем виноват президент Югославии». Но наша пропаганда не могла (а зачастую не хотела) превзойти даже такой убогий уровень, и хотя бы процитировать: «Лицемер! вынь прежде бревно из твоего глаза, и тогда увидишь как вынуть сучек из глаза брата твоего».

Запад должен понять: плутократия в России не вечна. Гуманистическая Россия освободится от фатальной экономической зависимости от запада. Гуманисты не позволят обманывать себя ни древними, ни новейшими мифами. Мы никогда не согласимся видеть в натовцах хороших убийц, а будем рассматривать их как просто убийц. Мы будем знать, что если натовская военщина ханжески разводит руками: «У нас нет другого выхода», – значит она ищет вход в еще одну зону своих интересов.

Гуманистическая Россия ответит на вызов, брошенный миру натовской военщиной, мощно, но асимметрично. Главное не в том, что Россия восстановит свою былую военную мощь. Главное в том, что Россия будет нести миру гуманистическое учение, выбивая почву из-под ног новоявленных фюреров. Рано или поздно гуманистическая идеология восторжествует. Возникнет Всемирный Гуманистический Интернационал, который будет напутствовать своих посланцев словами: «Дана нам всякая власть на земле. Итак, идите, научите все народы, что все гуманное – разумно, все разумное – гуманно!»

На главную страницу сайта

[1] Под нездоровыми потребностями понимаются алкоголизм, наркомания, маниакальные склонности и т.п. Очевидно, что каждый человек признает гуманными по отношению к нему те действия, которые помогают ему удовлетворить его потребности. Но очень часто в целях воспитания или по медицинским показаниям благом для человека будет отказ в удовлетворении его потребностей. Поэтому гуманность – это содействие оптимальному (а не максимальному) удовлетворению потребностей. Здесь подчеркивается, что речь идет о человеческих потребностях, чтобы преступники не могли сказать: наши действия способствуют удовлетворению наших потребностей; значит, они гуманны. Потребности преступника, состоящие в том, чтобы обогатиться именно путем грабежа, а не честного труда, чтобы наслаждаться мучением жертвы и т.д. не являются человеческими. Профессиональный преступник еще не очеловечен по своим ведущим потребностям или - «расчеловечен» в этом отношении. К сожалению, в дальнейшем ради краткости вместо точного термина «человеческие потребности» используется термин «потребности». Но читатель должен иметь в виду, что во всех случаях речь идет именно о здоровых человеческих потребностях, не имеющих ничего общего с преступными потребностями.

1 Может показаться, что у людей, несклонных к революционной (или контрреволюционной) деятельности, потребности в справедливом устройстве общества нет вообще. Но, возможно, кто-то из них идет на стадион, чтобы поддержать любимую команду, хотя от ее победы он не будет иметь никакой выгоды, кто-то идет на митинг протеста, кто-то просто возмущается несправедливостью, которая не касается его напрямую. Все это проявления указанной потребности. Повторим еще раз: потребностно-способностная структура – родовой признак живого существа, т.е. все люди имеют одинаковый набор потребностей и способностей. Но крайне разнообразны предметы одних и тех же потребностей и уровень развития способностей. Это и создает иллюзию, что каких-то способностей или потребностей у некоторых людей нет вообще.

1 Отчужденный труд – вынужденный труд ради получения предметов неотложных потребностей и преодоления иных трудностей, препятствующих развитию ведущих способностей человека.

2 Имя «Петр» в переводе означает «камень».

1 «Вы слышали, что сказано: «око за око, и зуб за зуб». А Я оговорю вам: не противься злому. Но кто ударит тебя в правую щеку твою, обрати к нему и другую» (Мат. 5, 38-39). Эта заповедь, сыгравшая столь значительную роль в судьбе Л. Толстого, воспринимается как запредельная. Но если конфликт произошел между людьми с очень высоким уровнем очеловеченности, то подставление другой щеки усовестит обидчика и восстановит мир. Когда же ударивший имеет низкий уровень очеловеченности, подставленная щека введет его в соблазн ударить и по ней, т.е. введет в еще больший грех. Заповедь Иисуса адресована людям будущего, от которого 2000 лет спустя мы отстоим почти также далеко, как и современники Иисуса .

В заповеди не противиться злому, возможно, есть редакционная неточность. Насилие не всегда является злом. Не оказать сопротивление насильнику, значит впасть в грех попустительства злому делу.

1 Здесь первые отзвуки будущей борьбы за символы веры на Вселенских соборах, гонений на староверов и т.д.

1 В этой энциклопедии указанные слова переводятся иначе, чем в Библии: «Да будет отлучен до пришествия Господа».

1 Ниспровергатели марксизма из числа постсоветских «демократов» могли бы поучиться у богословов вскрывать политико-экономическую подоплеку, казалось бы, сугубо религиозных событий , т.е. мыслить по марксистски. Но они, вряд ли, умеют учиться.

1 Отсюда вытекает важнейший вывод: все разговоры о бессмертии души – чистое недоразумение. Смерть – это остановка душевных движений; гибель души, а не тела. Душа в ходе эволюции живого мира возникла много позже, чем организм. Умирание происходит в обратном порядке: сначала умирает душа, а потом – организм. Тело, лишенное души и организма, может сохраняться сколь угодно долго.

1 Что же дает нам смелость вопреки надеждам Лейбница именно Мировую Душу считать Богом? Прежде всего потребностный подход, не позволяющий редуцировать душу к разуму. Во-вторых, мы счастливее Лейбница новым взглядом на Мир, открытым нам учением Дарвина и диалектической логикой Гегеля.

1Следует заметить, что термины «базис» и «надстройка» не очень удачны. Они вызывают представление о фундаменте и стенах, стоящих на нем. Фундамент и стены четко различаются и строятся в разное время. Напротив, новые производительные силы, отношения обмена, нравственные и правовые нормы складываются практически одновременно. Например, без достижения определенного уровня разделения труда идея обращать пленных в рабов не могла возникнуть в принципе. Но рабовладельческое общество не могло начаться без этой идеи неизвестных гениев; поэтому идеи, законы, нравы и т.д. – фактор экономический! Все необходимые нравственные и правовые нормы, юридические законы возникали одновременно со становлением рабского труда как экономического базиса общества. «Надстройка» входила в «плоть и кровь» базиса, определяя его структуру так же, как он (базис) определял надстройку. Поэтому, говоря о связи базиса и надстройки, надо помнить, сколь условна граница между ними, и что Маркс и Энгельс неоднократно напоминали об этой условности.

1 Тем самым Маркс биологизирует происхождение производства. Биологизация – одно из нарушений принципа историзма. Оно состоит в том, что происхождение явления, имеющего общественную природу, объясняется биологическими причинами.

1 Незнание таблицы умножения малолетним ребенком – свойство «историческое» (преходящее). У детеныша обезьяны это свойство заложено в его сущности.

1 Как же случилось, что слово «коммунизм» ассоциируется в умах людей с деяниями большевиков, со «светлым будущим», с чем угодно, но только не с тем общемировым процессом, который имел в виду Маркс? Тому есть ряд объективных и субъективных причин.

Слово - это исключительно тонкий и сложный инструмент, которым люди не научились и еще долго не научатся пользоваться должным образом. Они хорошо усвоили, что для успеха взаимодействия надо сверить часы. Но люди не привыкли для правильного понимания друг друга сверять значения слов, которыми они пользуются. Трудность взаимопонимания усугубляется тем, что авторы сплошь и рядом используют одно и то же слово в разных смыслах. Так, Маркс в «Критике Готской программы» говорит о «высшей фазе коммунистического общества», что дало возможность идеологам-конъюнктурщикам истолковать коммунизм как «состояние, которое нужно достичь», как идеал общества. Строго говоря, это не взаимоисключающее использование термина. Здесь нельзя говорить, что «молодой Маркс» использовал термин «коммунизм» в одном смысле, а «зрелый Маркс» – в другом. Например, говорят об «образовании» в двояком смысле: и как о процессе обучения, и как о достигнутой образованности: «среднее образование», «высшее образование». Так и Маркс говорил о коммунизме и как об историческом процессе, и как о результате этого процесса. Беда, однако, в том, что работы, в которых коммунизм наиболее выпукло показан как общемировой процесс (а не как деяние коммунистических партий), были опубликованы очень поздно.

1 Отсюда видно, какое невежество или глупость (или и то, и другое) демонстрируют те, кто возводит репрессии, проводившиеся большевиками, непосредственно к теории Маркса.

1В Советском Союзе эта формула была известна в сталинской редакции: «от каждого по способности...» Разница принципиальная: согласно этой редакции некто (общество, вождь и т.д.) стоит над личностью и требует от каждого отдавать по способностям.

1 Теория гуманизации общества наиболее существенно отличается от марксизма именно в этом пункте. Она основывается на изучении потребностно-способностных структур непосредственно действующих личностей и на статистике личностей, имеющих разные типы этих структур (потребностно-способностной структуры общества).

1 Заметим, что Ленин проводил самокритику собственных ошибок в таких выражениях, после которых нынешним его «критикам» просто нечего делать.

1 И если в нынешней России миллионы кухарок не могут позволить себе покупать мясо и многие другие продукты, это значит, что все разговоры о демократии в России пустая демагогическая болтовня, поскольку кухарки лишены «бюллетеней для голосования». В нищей стране демократия невозможна.

1 Сколь непроста эта задача явствует из того, как широко практикуются мифы и как усовершенствовались средства их внедрения в умы людей. Так, благодаря телевидению, всего за несколько недель удалось создать миф о том, что хозяева российского телевидения – пламенные борцы с антисемитизмом. И каким способом? Тем, что телевидение десятки раз транслировало на всю страну антисемитские высказывания!

Антисемит, выкрикнувший на митинге антисемитскую фразу, воздействует на несколько сот человек. Телеканал, предоставивший эфир антисемиту, воздействует на сотни миллионов человек. Поэтому предоставлять эфир антисемиту – это преступление! Неужели хозяева телевидения не понимают это? Но такая сверхглупость невозможна. А если понимают и все-таки создают все условия для антисемитской пропаганды, то что это значит? Это значит, что они разжигают антисемитизм и приносят в жертву интересы евреев, чтобы под маркой борьбы с ими же реанимированным антисемитизмом решать свои политические задачи. И вот сила многократно повторяемого мифа: весь мир поверил, что предоставление эфира антисемитам – это и есть борьба с антисемитизмом (все бы костер заливали керосином!). Характерно, что коммунисты - сами большие мастера по части мифотворчества – не смогли ничего противопоставить примитивному антикоммунизму, преподнесенному в форме мифа о защите евреев, состряпанному телепровокаторами антисемитизма. Отсюда видно сколь сложна проблема демифизации идеологии.