НА СВЕЖИЙ ВЗГЛЯД

 

Крестный отец данного материала - В.Ф. Дружинин. Он вообразил, что если бы я тоже стал комментировать статьи предыдущего «Вестника РФО», это добавило бы разнообразия к его детищу – «P.S. (постскриптум)». Видимо, его вдохновил пример В. Познера, который на свои политпосиделки приглашает «свежие головы» - артистов, писателей, тщетно пытаясь выжать из них нечто свежее. Пожалуй, я ориентируюсь в философии чуть лучше, чем познеровские свежие головы в политике, но факт остается фактом: многие интересные статьи мне просто «не по зубам». Поэтому я буду комментировать не сборник, оставив это нелегкое дело В.Ф. Дружинину, а четыре-пять статей в порядке «гарнира» к «основному блюду».

Сильное впечатление оставила статья китайских авторов Чжао Янь и Ань Цинянь. На нескольких страницах уместился рассказ о драматическом развитии философской мысли в Китае, о стремлении осмыслить марксизм, применительно к современным реалиям. И интересный теоретический посыл: «цель выдвижения практического материализма заключается в том, чтобы отрицать диалектический и исторический материализм». Остается только жалеть, что нет возможности ближе познакомиться с полемикой между китайскими сторонниками и противниками истмата и диамата.

Весьма любопытны рассуждения Е.Я. Режабека «О назначении философии». Я бы назвал философским экстремизмом его утверждение, что «философские категории программируют все виды человеческой деятельности, задают программу решения любых экзистенциальных проблем». Ведь и сам Е.Я. Режабек пишет, что эти ориентиры вырабатывались «на протяжении всей цивилизованной истории». Значит, были времена, когда этих ориентиров не было, а жизнь шла своим чередом.

К чему клонит Е.Я. Режабек, превознося категории, становится ясно из следующего: «В основе религиозной деятельности лежат категории трансцендентности, создателя и созданного» (ну, нет, при всем уважении к Создателю, в основе любой деятельности лежат не категории, а потребности и мотивы). Без категории создателя нам не здобровать: «Если хочешь пересечь быстрый поток,.. забирай как можно выше по течению. Иначе снесет. Так и в жизни. Вот почему тяга к трансцендентному становится высшей инстанцией человеческой жизни». В переводе на русский: греби к Богу. Воинствующий атеист скажет: Е.Я. Режабек зовет к мракобесию. Но поскольку «без бога – не до порога» (в смысле аутотренинга), то сам по себе этот призыв – еще не мракобесие. Вопрос в том, куда будет сносить течением. А ныне оно таково, что понесет в сторону, обозначенную в материале Н.С. Маляковой «Приобщения к ценностям православной культуры в современной школе».

Православие рвется в школу – вот что страшно. Для многоконфессиональной России – это мина замедленного действия, которая может расколоть Россию, и философы-патриоты должны стать идейными саперами. Задача не из простых. Во-первых, на стороне клерикалов официальное близоруко-расчетливое политиканство. Во-вторых, посмотрите, как все обставлено, как замаскировано: «Творческий потенциал российского народа стимулирует динамику развития общества, заставляет напряженно искать ту культурную модель, которая позволит достигнуть гражданского мира и согласия». Ах, эти бы слова, да богу в уши! Они де напряженно ищут культурную модель. А эта модель в части отношения религии к школе давно найдена: на культурном Западе религию близко не подпускают к школе как раз из соображений единства нации. Вдумайтесь! Православные радетели мира и согласия собираются со школьной скамьи отдалять детей друг от друга: «Вы – мусульмане, а мы – православные. Мы – не такие, как вы».  Хотите согласия? Ну, так не возводите вопреки Конституции религиозные барьеры между детьми. Согласится православный официоз с этой очевидной истиной? Как бы ни так! Ибо доходное это дело – возведение оных барьеров. «Горе вам, книжники, и фарисей, лицемеры, что… по наружности кажетесь людям праведными, а внутри исполнены лицемерия и беззакония» (Мат. 23, 27-28).

Дальше – больше. Тут вам и диалектика общего и особенного, и культурно-исторический подход и т.д. Но позвольте узнать, что значит само понятие «православная культура»? Кто там у нас не просто поэт, а вот именно православный поэт. Пушкин что ли с его «Гаврилиадой» и «Сказкой о попе и о работнике его Балде»? Кто православный композитор? Чайковский? Мусоргский? Объясните, ради бога, что есть православный балет? И что такого православного в «Калинке»? Или в «Барыне»? Короче: каким боком национальная русская культура является православной? Ах, да! Совсем забыл: Лев Толстой отлучен от православной церкви. Переусердствовал великий в порицании корыстолюбия духовенства. Но ведь сим отлучением православие отлучило себя от свободомыслия и культуры. Так, что же в русской культуре православного? Лишь то, что ее создатели носили нательные крестики. Но в таком случае права и муха, сидевшая на рогах у вола, когда она говорит: «Мы пахали».

Итак, само словосочетание «православная культура» есть ложь (в лучшем случае – миф). Ложь с дальним прицелом, и если с помощью этой лжи православие укоренится в школе, то это будет содействовать расколу России, а значит, и концу русской культуры.

О пагубности религиозных противостояний и социально опасных мифов предостерегает глубокая содержательная работа украинского политолога С.Л. Удовика «Uniformitas». Очень хотелось бы, чтобы российские политологи и философы последовали его примеру и опубликовали в «Вестнике РФО» столь же основательные исследования современных мифологем, навязываемых общественному сознанию в России. 

Не могу пройти мимо статьи С.В. Дзюбы «Восприятие течения времени: философские и психологические аспекты», ибо в этих вопросах я отчасти профессионал. Здесь говорится о двух теориях реальности (или нереальности) времени: А-теория, В-теория и о многих других мудреных вещах, недоступных для непосвященных. Я не буду комментировать эти тонкости, а изложу свою концепцию радикального решения философских проблем так называемого времени.

Я почти четверть века учил студентов разделу астрономии, именуемому «измерение времени». Однажды меня осенило: позволь, но никто ведь не говорит об измерении пространства. Измеряют длины линий, площади фигур, объемы тел, а словосочетание «измерение пространства» - полный абсурд. Но время и пространство – соотносительные понятия. Значит, и словосочетание «измерение времени» - тоже чистый абсурд. Что же мы измеряем, когда говорим, что измеряем время? Это ясно: либо время движения, либо время некоторого события. Тем самым термин «время» обретает определенность, но он все еще двузначен. Вот однозначные термины: «продолжительность движения» и «момент события». «Время» исчезло вообще! Вдумайтесь в это: в принципе возможен язык, в котором понятие «время» со всеми его головокружительными проблемами вообще не нужно! В этом языке речь идет только о движениях и событиях: не «пространство», а «поле событий», не «интервал времени», а «ряд событий». Ясные термины, ориентирующие мысль только на реальность, а не на абстракции.

Поясню специфику термина «время» на простом примере. Существуют термины, состоящие из двух неразделимых слов. Например, «биссектриса угла». Представим философа, который задастся вопросом: что такое биссектриса? Но нет, не банальная биссектриса угла, а биссектриса вообще, в самой ее биссектрисной сущности? Ответ прост: биссектриса вообще – термин, за которым не закреплен никакой смысл, и каждый может обозначить им, что угодно. Один скажет:  биссектриса вообще – это деление мужского и женского начала, другой найдет, что это деление на живую и неживую природу и т.д., можно всласть философствовать семь верст до небес и все лесом. Вот это самое и произошло с термином «время движения». Два этих слова в связке имеют однозначный смысл «продолжительность движения». Разорвите связку, заговорите о времени как таковом – и получите разговор о биссектрисе  вообще. Только время – это более интересный термин, чем какая-то биссектриса. Поэтому о нем написаны горы книг и статей, и от моей заметки приращение этих гор не уменьшится. Вот если бы я выдвинул какую-нибудь нейтронную теорию времени, это вызвало бы интерес, а когда выступаешь с убийственной прозой и говоришь, что все умопомрачительные проблемы времени – плод терминологического недоразумения, кто же будет слушать. Изумятся: как же называть аргумент t в уравнениях движения, если не «время»? Усмехнутся, вспоминая плеяду великих имен во главе с Кантом. Коллеги, все просто: t – текущий момент события. И что уж вспоминать Канта с его восемнадцатым веком, когда Эйнштейн в ХХ-ом верил в «замедление времени» и романтическую реальность парадокса близнецов. А за парадоксом этим стоит проза, убийственная проза, но не здесь об этом говорить.

Ну, а поскольку никакого течения времени нет, а есть течение событий, то и никаких рецепторов для восприятия времени в нас нет и быть не может, а есть прибор для оценки продолжительности движения (пульс).

Да нет, я понимаю, что не все так просто. Я даже могу подбросить философам, прикипевшим к проблемам так называемого «времени», еще одну философскую проблему, которую я гордо именую «проблема Перуанского»: почему жизнь пролетает так быстро, если время от получки до получки тянется так долго?

В заключение отмечу творческие достижения А. Кацуры: стихи восхитительно метки, плакаты – выразительны.

 

Перуанский С.С.,  к. ф.-м. н., член РФО

                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                                   НА НА СВЕЖИЙ ВЗГЛЯД

(Заметки философского партизана)

 

Здесь я пишу о двух номерах «Вестника РФО»: 2007/1 и 2007/2. Поначалу меня удивило, что в обоих номерах материалов «хороших и разных» гораздо больше, чем их попадалось в предыдущих номерах.  Но вскоре я понял: просто в связи с задачей дать комментарий, я стал читать «Вестник» более внимательно и теперь не пропускаю то,  что раньше оставлял без внимания. Жаль, что объем обзора не позволяет написать обо всем интересном.

  В №1 очень интересна обойма статей о вузовской педагогике, которые, к сожалению, зачем-то разбросаны по разным рубрикам. У читателя сложилось бы более цельное представление о проблемах преподавания философии, если бы в этой рубрике были помещены статьи не только В.Н. Поруса и Н.С. Рыбакова, но и В.С. Диева и А.И.Яковлева.

Статья Н.С. Рыбакова, в которой дается обстоятельный анализ применения тестов для контроля философских знаний, заканчивается вопросом: что думают о тестах по философии коллеги-философы? В данном случае это не главное. Полагаю, что Президиум РФО мог бы направить статью в качестве аналитической записки в Министерство образования РФ на предмет выяснения, что оно думает о «тестизации всей страны» и какие оргвыводы сделает из этой записки.

В.Н. Порус в статье «   указывает, каким не должен быть учебник философии: было бы абсурдно сделать его «пособием по решению «вечных», т.е. не имеющих окончательных решений вопросов». Нет! Абсурдно было бы обещать студентам, что с помощью данного учебника они в конце семестра найдут окончательное решение вечных вопросов. Речь о том, чтобы не прятаться от «проклятых» вопросов, прививать вкус к размышлению над ними, а иначе надо оставить надежду, что «может собственных Платонов земля российская рождать». А оставлять ее не надо!

«Некоторые энтузиасты говорят, что учебник философии должен учить мыслить. Спорить с энтузиастами бесполезно. Но замечу, что можно учиться мыслить у Гегеля или Маркса, а можно и у Кьеркегора, Шестова или Бердяева. А чтобы сразу у всех, такую способность не найдешь и у самих энтузиастов. У студентов тем более» (с.62). Вот тебе и на! Да разве существует какой-то иной путь формирования философского мышления, кроме как учиться мыслить и у Гегеля, и у Маркса, и у Кьеркегора… и у В.Н. Поруса тоже. Говорю это без тени иронии, так как оригинальный склад мышления и неподражаемый стиль его статей очень даже поучительны[1]. Главное в том, чтобы преподаватель не ограничивался справкой о взглядах мыслителей, а давал материал в проблемном ключе, побуждая студентов к размышлению. И не беда, если при этом присутствие многих студентов «сродни наличию мебели в аудитории». Эта ситуация – удел не одной философии, а и всех других дисциплин. Но в каждой аудитории найдется два-три, много четыре студента, которые будут размышлять. Вот на этих двух-трех мыслящих и должна ориентироваться стратегия учебного процесса (тогда и остальные студенты что-нибудь ухватят). С удовольствием отмечаю: в статье В.И. Курашова в номере 2007/2 говорится, что на конференции «Учебник философии», состоявшейся в моей родной Казани, «идея, связывающая материалы конференции», – создание «учебной литературы, которая учит философствованию». Полку энтузиастов прибыло! Плохо другое: ужасы, описанные в статье Т.Г. Лешкевич «Парадоксы современной философии науки», оставляют впечатление, что программы некоторых философских курсов составляют не философы, а какие-то идеологические диверсанты: «В новой программе свободному самовыражению и интеллектуальному поиску места нет» (№2007/2, с. 156). Как избавиться от чиновных философских диверсантов, которые то проводят «тестизацию всей страны», то вообще не оставляют места интеллектуальному поиску – вот в чем вопрос.

Но вернемся к статье В.Н. Поруса. Ну, хорошо, учить мыслить, учебник не должен. Мы ждем разъяснений: чему он должен учить? Увы нам! В этом ключевом моменте В.Н. Порус благополучно переводит разговор на журнальную философию. Да-а, при нынешнем разгуле демократии подзабылся принцип эпохи позднего застоя – инициатива наказуема: сам критикуешь учебники, сам и предлагай выход из положения. Я не говорю, чтобы В.Н. Порус занялся написанием учебника, но концепцию оптимального учебника он при его-то опыте мог бы предложить? Причем необходима концепция не учебника «вообче», а учебника привязанного к тому реальному академическому времени, которое указано в статье Н.С. Рыбакова – 15-18 лекций.

Зная остроумие В.Н. Поруса, не удивлюсь, если он скажет: сам предлагаешь предлагать, сам и предлагай. Мне это сделать значительно труднее, но, взявшись за гуж… Если бы автором учебника был я, то его концепция состояла бы в том, чтобы за эти жалкие 30-36 часов дать представление о том, что есть философия. Правда, это один из вечных вопросов, рассуждать о которых В.Н. Порус считает абсурдным. Да, не существует общепринятой дефиниции философии, но есть известные подходы к решению проблемы; их-то и надо осветить. И дело совсем не в дефиниции, а в раскрытии специфики философского взгляда на вещи (философского мышления). Грубо говоря, хотелось бы иметь на книжной полке учебники, авторы которых (каждый на свой лад) объясняли бы, где кончается физика и начинается метафизика, где социология передает эстафету социальной философии и т.д.

Нынешние учебники просто несравнимы друг с другом, ибо пишутся по принципу «кто в лес, кто по дрова». Единая концепция учебника не помешает проявлению самобытности авторов (как обязательная программа не мешает фигуристам раскрыть их индивидуальный почерк), но она внесет в обучение философии «образовательный стандарт» (к тому же автор может включить в учебник и «произвольную программу»).

 В подтверждение сказанного сошлюсь на статью А.И. Яковлева, где качество философского образования по существу связывается с решением тех же проблем. В частности обсуждается «вечный» вопрос: наука ли философия или всего лишь «интересные рассуждения по тому или иному предмету»? Автор решает его в пользу науки, однако этот спор пора бы и прекратить, ибо есть философия и философия: есть научная философия (Платон, Кант, Гегель и др.) и философия «интересных рассуждений» (Сократ, Ницше, постмодернизм и т.д.). Если философ не считает свою философию наукой, с какой стати мы должны убеждать его в обратном? Поэтому дефиниция философии должна основываться не на том, что «философия – это наука…», а на том, что «философия – это мыслительная деятельность…», так как в последнем случае будут схвачены оба вида философии.

Нельзя не согласиться с А.И. Яковлевым, что при обучении философии надо «ставить в полный рост насущные проблемы и учить, как их решать цивилизованным способом». Надо! При всем дефиците академических часов. Боюсь, и здесь могут сказать: на благие пожелания мы все горазды, а привел бы хоть один пример проблемы, поставленной «в полный рост», доступной обсуждению в студенческой аудитории. Рискну сделать и это. Президент РФ В. Путин, отвечая на вопрос о трудностях создания союзного государства с Белоруссией, сказал, что одна из них – проблема согласования будущих союзных законов с республиканскими (призрак бродит по Кремлю, призрак «войны законов» времен СССР). Но философам известна диалектика отношения частей и целого: целое и части обусловливают друг друга. Исходя из этой диалектики, концепции рамочных союзных законов должны готовить смешанные комиссии, состоящие из депутатов союзного и республиканских парламентов. Союзный парламент принимает союзный закон только после того, как его концепция  одобрена всеми республиканскими парламентами. И никакой войны законов! Итак, философы могут положить на стол политиков предложения по решению актуальнейших проблем, отталкиваясь от древних философских положений. А ведь кроме отношения частей и целого в арсенале философов есть много чего еще. «Есть порох в пороховницах», надо только «решительнее браться за оружие».

Но тут нельзя не вспомнить трогательный пассаж из «Колонки редактора» в №2006/3: «Где у нас, при наличии целой армии социальных философов, инициированные ими общественно значимые и имеющие широкий резонанс дискуссии по социально-политической проблематике?», - вопрошает Главный редактор. Их нет по понятной причине: слишком долго российская философия вместо «эпохи, схваченной в мыслях» была эпохой, схваченной в цитатах. Идеологические кандалы отучили от дискуссий, о которых мечтает А.Н. Чумаков. Так, может, Президиуму РФО инициировать «для затравки» дискуссию с указанными параметрами?

С позиции формирования философского мышления можно подойти и к интересной статье А.Б. Белинской «Роль текста в познавательной интерпретации». Здесь рассматривается сложная тонкая проблема включения в современную мысль идей, «выраженных в истории». А.Б. Белинская подчеркивает, что тексты древних авторов могут приобретать для нас свой новый смысл и значение, и предупреждает о неизбежных трудностях, связанных «с пониманием интерпретаций философского языка при переводе его на язык другой культуры и другое время». Эти трудности нетрудно иллюстрировать примерами интерпретаций, которые явно противоречат интерпретируемым текстам, хотя интерпретации сделаны выдающимися философами. При этом ходы рассуждений, которые приводят к спорным интерпретациям, идентифицируются однозначно, и полезно предостеречь студентов от наиболее типичных логических ловушек, затрудняющих правильную интерпретацию философских текстов (см. Перуанский С. «В защиту великих. Платониана. М. 2005).

В актуальности статьи А.Б. Белинской мы убеждаемся, читая два перекликающихся друг с другом материала: рецензию В.М. Федорова на книгу Т.М. Новиковой «Искусство философии и философия искусства», и статью Головановой О., Турецкой В., Щениковой С. (студентки Т.М. Новиковой) «Приобщаясь к философии». Т.М. Новикова развивает концепцию, согласно которой в философии Платона изложена Древняя Мудрость в духе «Тайной доктрины» Е.П. Блаватской. Внимательный читатель Платона может удивиться, что в текстах Платона он ничего подобного не встречал. Но из очень толково написанной статьи учениц Т.М. Новиковой мы узнаем, что Платон раскрыл эту доктрину «в неявной форме», т.е. ее можно усмотреть только методом чтения между строк. Но, читая Платона между строк, К. Поппер изобразил его исчадием ада (то бишь врагом открытого общества), а Т.М. Новикова тем же методом относит его к святым. Так не лучше ли интерпретировать Платона на основании чтения его строк?

Впечатляет актуальностью и гуманистическим пафосом статья И.Ф. Понизовкиной «Утрата смысла жизни как проблема современного общества». Автор исходит из положений: «Смысл жизни – это довольно абстрактная жизненная перспектива… Цель жизни более конкретна, она подчинена смыслу жизни и возникающим обстоятельствам». Но если брать смысл жизни как философскую категорию, а не поэтическую метафору, то жизнь надо рассматривать как космическое родовое явление, видами которого являются животная и человеческая жизнь. Смысл жизни – это объективный закон, определяющий направленность движущих сил живых существ. Этими силами являются потребности, и смысл жизни любого живого существа состоит в оптимальном удовлетворении его потребностей (об именно таком содержании смысла жизни «позаботился» естественный отбор). Появление человека ознаменовало не отмену этого закона, а возникновение качественно новых ведущих потребностей: потребность заниматься любимой деятельностью, потребности в славе, в справедливом устройстве мира, в общении и т.д. Смысл жизни человека состоит в оптимальном удовлетворении его ведущих потребностей. Ведущая потребность может измениться, и тогда изменятся цели человека, но смысл жизни при этом, изменяясь по содержанию, не утрачивается и даже не меняется по форме, ибо даже самоубийца движим стремлением к оптимальному удовлетворению потребностей. Поэтому в наиболее трудном положении в современной России оказались как раз те, у кого смысл жизни не изменился не только по форме (по форме он не меняется никогда), но и по содержанию. «Бандитский капитализм» сделал крайне затруднительным, а то и невозможным для миллионов людей удовлетворять потребность в любимой деятельности. Ученые, врачи, учителя, работники культуры, обреченные на нищету, были вынуждены заниматься отчужденным трудом ради физического выживания (и после этого говорят, что ельцинское безвременье даровало «дорогим россиянам» свободу!). Статья И. Понизовкиной ценна обращенностью к «социально-политической проблематике», о которой говорилось выше. Однако в таких статьях, написанных «по горячим следам», очень важно (но и наиболее трудно) точно расставить акценты.

В номере 2007/2 впечатляет материал, присланный с Таймыра. На фоне упаднических настроений многих авторов «Вестника РФО» статья А.И. Дзюры «Идеология и философия «Таймырских чтений»» - солнечный луч, пробившийся сквозь тучи. Замечательно сказала об идеологии Чтений их «главный идеолог» О.Н. Хакимулина: «Мы не столько экспансируем нашу пришлую, сплошь индустриальную культуру, сколько, напротив, стремимся обогащаться менее устойчивой, более уязвимой и ранимой культурой коренных народов Крайнего Севера». Это значит, что норильчане идут по пути, по которому всегда шли наука и искусство: многие психологические и философские концепции – это лишь категориально-понятийное облачение афористичной народной мудрости, а симфонии – лишь вариации на темы народных мелодий. И дай бог, чтобы у «Таймырских чтений» была долгая судьба.

Есть в обсуждаемых номерах и материалы, вызвавшие недоумение. Так из отчета научно-богословской секции РФО я с удивлением узнал, что «на Оптинском форуме был принят Манифест российской интеллигенции» (№2007/1, с. 20). Я с полным уважением отношусь к религии, так что журнал «Новый безбожник» даже назвал меня религиозным гуманистом. И все же я решительно не согласен с тем, что горстка религиозных интеллигентов узурпировала право принимать Манифест от лица всей интеллигенции, среди которой немало атеистов. Это типичная демагогия. Хватит того, что у нас демагогия возведена в ранг государственной идеологии (записью в Конституции, что у РФ нет никакой государственной идеологии). Если еще и философы будут заниматься демагогией, тогда останется воскликнуть: «И ты, Брут!», - и уйти… в политику.

P.S. Получилось так, что в один обзор приходится вмещать еще и комментарии к «Вестнику РФО» 2007/3, а места на это осталось совсем мало. Поэтому напишу лишь о том, что наиболее впечатлило, оставив остальное на потом.

Как всегда, очень любопытна статья В.Н. Поруса «Не знаю, как вам, а мне…». Он в очередной раз повторяет выпад против тех, кто говорит о намерении «учить мыслить» («не знаю как вам, а мне не случалось видеть нормального студента, который научился бы мыслить благодаря лекциям и семинарам по философии») и тут же блестяще опровергает самого себя, рассказывая, как он сам учит мыслить студентов на материале идей Платона. Сейчас мы отвлекаемся от правомерности трактовки любого предмета как знака платоновской идеи (что весьма сомнительно), сейчас важно следующее признание В.Н. Поруса: «Не знаю, как вам, а мне бывает радостно видеть, как пробуждается интерес к философии, к этой особой деятельности понимающего ума. Она захватывает тем, что требует сознательного отказа от усвоенных шаблонов, ставших опорами здравого смысла, участия сердца (эмоций, интуиции, воображения) в работе ума, напряжения творчества, критицизма по отношению к нажитому опыту и заимствованным знаниям (Подчеркнуто мной – С.П.). Но это трудно, и потому так редки радости» (с.  ). Это прекрасное описание того, из чего складывается задача «учить мыслить». Радости редки, т.е. их число не равно нулю. Так случалось или не случалось В.Н. Порусу видеть студента, который научился бы мыслить на семинарах по философии? И стало ясно, что В.Н. Порус выступает не против идеи формирования у студентов философского мышления, а против ее знака, когда он представлен словами «учить мыслить». Не по душе ему этот термин. Ну, и заменял бы его мысленно своими терминами (осознав, что за нелюбимым им знаком  стоит та самая идея, которую он усердно воплощает в жизнь), а не занимался бы бесполезным спором о словах, ибо такие споры лишь наводят тень на плетень.

Восхищает истинно диалектичный вывод, сделанный А.Н. Чумаковым в статье «За державу обидно» из сопоставления российских и итальянских дорог. Говорят, что в России две беды: дураки и дороги. Но это чистейший дуализм, который всегда готов приплюсовывать к одним факторам все новые. Когда началась «плюс автомобилизация всей страны», начали поговаривать, что бед у России три: плюс дураки на дорогах. И вот, да здравствует диалектический монизм! А.Н. Чумаков сколь глубокомысленно, столь и остроумно заключает: «Не две у нас беды, а ОДНА! И дело вовсе не в дорогах!» (с. . Ну, не восхитительно ли?

 

Перуанский С.С., к.ф.-м.н., член РФО (Москва). E-mail: ivan534@mail.ru

 

P.P.S.  (Не для публикации) Уважаемая редколлегия! Настоятельно предлагаю помещать электронные адреса всех авторов «Вестника». Это позволит не только безотлагательно выплескивать эмоции по прочтении статей и этим снимать стресс, но и будет способствовать установлению плодотворных контактов между авторами и читателями журнала.


[1] «Вестник РФО» №2007/3 принес подтверждение этих слов: А.И. Дзюра в статье «Вестник РФО как литературный источник и учебник философии» рассказывает, что студенты иногда просят у библиотекаря выдать «всего Поруса».

 



 

 

НА СВЕЖИЙ ВЗГЛЯД

НА СВЕЖИЙ ВЗГЛЯД

(Заметки философского партизана)

 

В «Вестнике  РФО» №2007/4 ощущается приближение Конгресса в Сеуле, с его девизом: «Переосмысливая философию сегодня». В этом ключе написана статья А.А. Гусейнова «Философия как утопия для культуры». По мысли автора, философия не только «исследует принципиальные возможности рационального понимания мира», но и «учит достойной жизни в пределах и средствами правильной мысли». Но из этих, не взывающих возражений положений, делается странный вывод, что «философию можно определить как своеобразную утопию культуры». Помимо «конкретных пространств», в которых реализуется культура (театр, лаборатория, стадион и т.д.), «для культуры в целом нужно пространство осмысленной деятельности. Это пространство задается философией.  Философия ограничивает деятельность пределами разума». Прочитав это, деятели культуры изумятся: ограничения цензурой, финансовыми возможностями, и т.п. – знаем. Об ограничении пределами разума слышим впервые. Напротив, сойдет любая безграничная глупость, лишь бы нашлись потребители, которые выложат денежки за ее потребление.

Философия «создает (конструирует) идеальный образ мира, скроенный по меркам человеческого разума… Ясно, что такой образ может быть утопическим. В этом смысле всякая философия есть утопия». Ясно, что конструировать идеальный образ мира философ будет по меркам своего разума, а потому неизбежно создаст утопию. Но если он хочет действовать «в пределах и средствами правильной мысли», то его первоочередная задача – дать правильное отражение объективного мира. А «этот мир придуман не нами», он создан «хитростью мирового разума». За этой красивой гегелевской метафорой стоят объективные законы филогенетического развития общества. Они диктуют мерки человеческому разуму, и та философия, которая изучает, какие мерки вытекают из этих законов, т.е. каким должен быть мир по логике вещей, является научной философией, а отнюдь не утопией.

По мнению А.А. Гусейнова, «Платон утопичен… в учении об идеях. Ведь теория идей – не только онтологическая конструкция, претендующая на адекватное (истинное) познание мира, но и этическая программа возвышения к подлинному, прекрасному и благому». Иными словами: в натурфилософии утопиям места нет, а в этике – пожалуйста. Но если бы замысел Платона был таким, это была бы эклектика, а она вовсе не свойственна великим мыслителям. Распространение учения об идеях на этику имеет целью монизм: применить здесь тот же объяснительный принцип, что и в натурфилософии.

Далее А.А. Гусейнов в поисках утопичности в философии обращается к Гегелю, но это уж совсем не по адресу. Во-первых, Гегель не уставал напоминать, что философ обязан «освободиться от собственного вмешательства в имманентный ритм понятий, не вторгаться в него по произволу и с прежде приобретенной мудростью[1]», а это метод, несовместимый с конструированием утопий. Во-вторых, Гегель, словно бы непосредственно отвечая А.А. Гусейнову, пишет о своей работе по философии права: «В качестве философ­ского сочинения она должна быть дальше всего от того, чтобы конструировать государство таким, каким оно долж­но быть; содержащееся в нем поучение не может быть на­правлено на то, чтобы поучать государство, каким ему сле­дует быть; его цель лишь показать, как государство, этот нравственный универсум, должно быть познано[2]».

А.А. Гусейнов: «В противовес действительному миру, который не удовлетворяет человека, философия мысленно кон­струирует некое идеальное царство… Сегодня это верно так же, как и… 2600 лет назад, когда возникающая философия «учредила» космос вместо хаоса». Наоборот! Древним философам не требовалось «учреждать» космос: он и без того у всех перед глазами. Они «учредили» хаос, выдвинув гипотезу о первозданном хаосе как начальной стадии развития космоса, и тем положили начало не только философии, но и синергетики. Но и сегодня научная философия не конструирует  идеальное царство «в противовес действительному миру», а, по словам Гегеля, «филосо­фия, именно потому что она есть проникновение в разум­ное, есть постижение наличного и действительного, а не вы­ставление потустороннего начала, которое бог знает где существует[3]»  (курсив Гегеля).

Попытка А.А. Гусейнова переосмыслить термин «утопия» интересна и перспективна в рамках его тезиса: «теология была утопическим продолжением философии». Но когда он утверждает: «Наука стала утопическим продолжением и дополнением философии», – это уже противоречие в определении, ибо синонимом термина «утопический» является термин «ненаучный». Конечно, А.А. Гусейнов может возразить, что это касается узкого смысла термина «утопия», а он-де трактует его в более широком смысле. Но термины (как и факты) – вещь упрямая. Читателям недосуг вникать в переосмысление старых терминов, когда голова идет кругом от новых, осмысления которых нет ни в одной энциклопедии. Читатели будут упорно воспринимать устоявшийся термин в привычном традиционном смысле. Поэтому, если философы начнут убеждать общество, что они создают утопии для культуры, это может оказаться опасной самодискредитацией философии.

Статья В.С. Степина «Язык и литература как социокультурные программы поведения, общения и деятельности» справедливо помещена в рубрике «Важный разговор». Ее пафос можно передать следующим абзацем: «Сегодня мы приняли идею, высказанную в свое время А. Солженицыным о сбережении народа. Но эта идея не сводится только к демографическим проблемам. Она включает еще и проблему сбережения русского языка и культуры, сбережения духа народа, запечатленного в многообразии феноменов русской культуры и в русском языке» (с. 85). Пафос сколь благородный, столь и актуальный.

Уточним, что «мы» приняли не идею сбережения народа, а идею сбережения населения (разница хорошо объяснена выше В.С. Степиным). И принята эта идея не потому, что ее высказал А. Солженицын. Ему не свойственно толстовское «не могу молчать». Он может молчать, когда Россия бьется в муках, а отдельные высказывания, сделанные «в свое время», остаются в памяти немногих интеллектуалов. Демографическая ситуация стала просто позорной для власть имущих – отсюда их сильно запоздалая забота о сбережении населения.

По мнению В.С. Степина, «мы, люди, живем по двум типам программ» – биологическим и социальным. Но если бы можно было побеседовать с нашими телами, они не согласились бы с этим дуализмом. Тело кабинетного ученого возроптало бы, почему оно так мало двигается. Но и тело спортсмена-рекордсмена возмущалось бы: зачем его заставляют надрываться и поднимать чудовищные штанги. Каждому из нас тела предъявили бы претензии за то, что мы живем исключительно по «кодам культуры» зачастую в ущерб биологическим программам.

В.С. Степин считает, что «политическим революциям в обществе всегда предшествуют революции духовные». Но революции по своему механизму подобны извержениям вулканов («верхи не могут, низы не хотят»). Их осуществляли те, кому  скалозубы разных мастей давали  в вольтеры фельдфебелей и держиморд. Да и исторические факты говорят о другом. В царской России подвижники народного образования не могли добиться всеобщего начального образования. А после революции оно стало обязательным. В 90-е годы в нашей стране произошли «кардинальные перемены в социальной жизни», но они сопровождались не духовной революцией, а духовной деградацией.

Но это частности, а в целом нельзя не согласиться с В.С. Степиным, что культура и язык чутко реагируют на крупные политические преобразования: на реформы Петра Великого Россия ответила гением Пушкина, золотым и серебряным веком русской литературы. Как же среагировала культурная Россия на нынешние перемены? Президенту Путину удалось сделать то, чего не удавалось ни царям, ни генеральным секретарям: начисто искоренить политическую сатиру. Остался примитивный юмор. Хрущевская «оттепель» дала Вознесенского, Евтушенко, Рождественского, Окуджаву и многих других. Ныне некая оболочка Евтушенко зарабатывает доллары в Штатах, но стихов ни о перестройке, ни о ельцинском безвременье, ни о «плане Путина» что-то не слышно. Подвизаются и сатирики, которые писали замечательные вещи в условиях партийной цензуры, а в условиях нынешней свободы слова продуцируют пошлый юмор ниже пояса. О «великом и могучем» нечего и говорить. Чего стоит одно то, что нас со всех сторон приглашают на «шопинг», и хочется бежать подальше от того, что называют этим мерзким словом.

Проблемы, поставленные В.С. Степиным, носят системный характер, и их не решить набором отдельных национальных проектов. Здесь необходимо, чтобы государство исходило в большом и малом из единой исторически перспективной государственной идеологии. В борьбе сообществ победителями оказываются те из них, которые получают наибольшую отдачу от деятельности своих членов (т.е. имеют наиболее развитые производительные силы). Это значит, побеждают те, чья идеология наиболее близка к принципу «все гуманное (удовлетворяющее здоровые потребности людей) – разумно (экономически целесообразно), все разумное – гуманно (см. подробнее на указанном ниже сайте). Пример: Пример: четыре национальных проекта отвечают этому принципу, но то, что из целой системы проблем выделено лишь четыре, говорит об отсутствии системного подхода, требуемого указанным принципом.

Указную идеологию можно иллюстрировать даже на примере грамматики русского языка. Хорошо, когда буква поясняет значение слова, но негуманно и неразумно, когда бесполезная буква становится самоцелью. Какой резон ломать голову над тем, ставить ли мягкий знак в слове «рожь»? И чем он полезен в случае «надо учиться», если в случае «он учится» мы прекрасно обходимся без него? И почему твердый знак не заменить мягким знаком, упростив и клавиатуру, и технику печати? Насколько меньше двоек получали бы ученики, и сколько учебного времени было бы сэкономлено! Итак, от важнейших политико-экономических решений до рационального правописания – таков диапазон идеологии «все гуманное – разумно, все разумное – гуманно», и только неукоснительное выполнение этого принципа может решить проблему сбережения многонационального русского народа, его языка и культуры.

Проблемы идеологии затрагиваются и в очень интересной статье С.А. Шаракшане «О причинах невостребованности философии в современной российской политике» (№ 2008/1). Автор пишет, что «начиная с Ленина, взаимосвязь отечественной философии и власти вообще была уникальной». Здесь важно осознать, в чем именно Ленин-политик был философом. Идею правителя-философа выдвинул Платон, а Гегель дал ей философскую интерпретацию: под правлением философов надо подразумевать «определение всего положения вещей в государстве всеобщими принципами» (а не интересами привилегированных групп). Ленин-политик был философом в том смысле, что неукоснительно исходил из принципа повышения уровня благосостояния народных масс. Его второй принцип указал Н.А. Бердяев: «исключительная чуткость к исторической ситуации». Вместе с Лениным умерли оба эти принципа (свертывание НЭПа, коллективизация и т.д.). А что мы имеем сегодня?  Пренебрежение интересами народных масс в форме опустошения бюджета ради того, чтобы сделать в Сочи курорт мирового уровня для немногих богатых и влиятельных любителей горных лыж. Этим нарушаются сразу оба принципа философского правления, поскольку миллионы людей живут в ужасающих трущобах; в переполненных больницах – «мерзость запустения» и т.д., и т.п. А ведь надо думать и о глобальных проблемах, рассматриваемых в статье А.А. Крушанова «Стартовая динамика века: приговор или повод задуматься?».

С.А. Шаракшане пишет о «партии власти»: «Не получается у партии сформировать идеологию. Конфуз, но это так». А ведь над этим «за хорошие гонорары» трудились «серьезные специалисты» в пяти аналитических центрах. «Опять ничего не вышло!». Причину С.А. Шаракшане видит в том, что ««когда всплывают деньги, правда тонет». Не нужна философия. Потому что деньги всплыли». Что же рекомендует «в этом случае» С.А. Шаракшане российским философам? Держаться «на честном слове» (т.е. на русском авось). Было бы надежнее войти Институту философии в число счастливых аналитических центров, да не бывать этому, потому что его специалисты по простоте душевной и впрямь начнут предлагать разные идеологии (вроде того простака, что принес Остапу Бендеру натуральные рога и копыта). А «серьезные специалисты» хорошо знают, что единороссы могли бы сказать: «Все мы родом из КПСС». А КПСС в свое время с высоких трибун заявляла: «Нам нужны современные Гоголи и Салтыковы-Щедрины». На что кто-то остроумный съязвил: «И нужны нам Щедрины, и нужны нам Гоголи. Но такие Гоголи, чтобы нас не трогали». История повторяется: с высоких партийных трибун говорят о необходимости идеологии. Но партии, избалованной вседозволенностью, вытекающей из тринадцатой статьи Конституции, нужна такая идеология, чтобы «их не трогала», т.е. ни к чему бы не обязывала и ни в чем не связывала рук. А таковой не бывает. Поэтому «серьезным специалистам» надолго обеспечены высокие гонорары.

Как же быть философам? Если по примеру С.А. Шаракшане отталкиваться от фольклора, то лучше вспомнить Магомета, который идет к горе, когда та не идет к Магомету. Первый вице-президент РФО А.Н. Чумаков в статье «Штрихи к работе РФО» (2008/1) написал, что «было бы хорошо, если бы постановка актуальных вопросов и задач» «шла бы от организаций и индивидуальных членов Философского общества». Откликаясь на призыв А.Н. Чумакова, предлагаю провести всероссийскую конференцию под названием «Поможем «Единой России» обрести идеологию!». Шутка. Но шутка только в части названия, а не содержания конференции. Ведь актуальность проблематики убедительно показана С.А. Шаракшане.

Скажут: сам себе противоречит. Нет, не противоречу. На нынешней партийной верхушке «Единой России» свет клином не сошелся. Надо нести в массы (включая верхние эшелоны власти) идею необходимости исторически перспективной идеологии и обсуждать сущность такой идеологии. Надо, выполняя завещание Платона, заниматься воспитанием новых поколений политиков.

В обоих обсуждаемых номерах уделено внимание полемике вокруг «Письма десяти». Напомним, что академиков волнует все возрастающая клерикализация общества, активное проникновение церкви во все сферы общественной жизни, атаки на научный характер образования. Обрисовались две группы статей: 1) статьи, обсуждающие именно эти проблемы (Вишев В.А., Дубровский Д.И.,  Игнатьев В.А., Кузнецова Н.Н.). 2) Статьи, авторы которых фактически подменяют предмет дискуссии рассуждениями о точках соприкосновения науки и религии и тем самым уводят дискуссию от существа дела (Кацура А.В., Слонов Н.Н., Цанн-кай-си Ф.В.).

Досаду вызывает статья А.В. Кацуры «Имеет ли право учитель рассказать школьнику о «Новом завете»?». Уже само название демагогически искажает смысл письма академиков. Письмо академиков это протест, адресованный «гаранту конституции»  против антиконституционной клерикализации и вмешательства церкви в образование, чреватого опасностью раскола страны. А.В. Кацура пишет о чем угодно, но только не о существе дела, подменяя проблемы, волнующие академиков вопросами, которые он сам же называет риторическими. При этом он путает публично выраженный протест с жалобой начальнику (и даже со школьным ябедничанием!). И путаница такого рода чуть ли ни в каждом абзаце. Один пример: «Авторы письма говорят, об опасности «вытравить из образования материалистическое видение мира». Но это… философский тезис». Как видим, А.В. Кацура путает проблему содержания образования с основным вопросом философии. Путаницей такого рода А.В. Кацура окарикатуривает позиции авторов письма, после чего менторски поучает академиков, которые оперируют «замшелыми тезисами», «на время забыли», что существуют науки о человеке, и т.д. По его логике, если ученые в письме Президенту говорят о достоинствах материалистического мировоззрения, значит, они просят: «защитите нас от этих досадных идеалистов». Что это: «добросовестный» логический ляпсус или намеренная инсинуация?

Доказывая, что науке важна забота о ней со стороны церкви, А.В. Кацура разделяет науки: химия еще перебьется, а вот на вопрос о происхождении человека без «образованных представителей церкви» наука «не способна дать ответ». А.В. Кацура то ли не знает, то ли «на время забыл», что какой бы идеалист (будь он хоть в рясе), какой бы наукой ни занялся, он на это время станет как минимум стихийным материалистом. А если ученый-идеалист пожелает в своих исканиях «оставить место вере», то он (если он столь же честен, как и Кант) должен будет ровно на столько же «ограничить знание», т.е. покинуть поле науки. Такова природа вещей, и иного не дано даже самому А.В. Кацуре. (И уж вряд ли церковь будет в восторге от его предложения взять под патронаж «исследование на тему «Религиозные искания Льва Толстого», в виду некоторых «нюансов» во взглядах церкви на эти искания).

А.В. Кацура убежден, что без религии не решить «задачи духовно-нравственного воспитания будущих поколений». И вот он снова в позе ментора: «Задумывались ли они (академики. - С.П.) в широком историческом контексте о природе морали и добра?». Об этом задумывался идеалист Гегель в «Философии права» (с. 294-300): «Прежде всего подозри­тельным может показаться, что религию рекомендуют и ищут во времена общественных бедствий, разрушения и гнета». Гегель описывает агрессивную экспансию клерикалов так, словно снимает кальку с современной России: сначала церковь «начинает рассматри­вать духовное вообще, а следовательно, и нравственную сферу как свою область, государство же — как механизм для достижения недуховных внешних целей… С этим притязанием соединяется затем в области обучения требо­вание, чтобы государство не только предоставило в этой сфере церкви полную свободу, но и относилось бы с бе­зусловным почтением к ее учению, каков бы ни был его характер». «Для праведного не существует закона, будьте благочестивы, а в остальном можете делать что вам угодно». Это прозрачный намек на стих «Блаженны, чьи беззакония прощены и чьи грехи покрыты» из послания «К римлянам». По Гегелю, кто ищет бога, не возложив на себя труд «поднять свою субъективность до уровня познания истины и знания объективного права и долга…от этих людей могут  исходить лишь разрушение  всех нравственных  отношении, нелепость и гнусность — неизбежные последствия такой религиозной настроенности, которая настаивает исключительно на своей форме».

Идеалист А.В. Кацура вправе не соглашаться с идеалистом Гегелем. Обратимся поэтому к практике – критерию истины. Задумывался ли А.В. Кацура, почему православная церковь ничего не сделала для смягчения жестокости крепостного права в России? Задумывался ли он, почему именно при Ельцине, открывшем дорогу клерикализации, ставшем главным «подсвечником» страны, произошло массовое ограбление народа, разорение науки, образования, медицины да и всего прочего? Почему именно во время «второго пришествия» православной церкви преступность достигла такого уровня, какой в атеистическом СССР и не снился; расцвели ксенофобия и расизм, о чем в СССР и не слышали? Одним словом, не объяснит ли А.В. Кацура, почему именно в период наступления религии «на всех фронтах», стали актуальными, как никогда, стихи С. Надсона: «Христос!.. Где ты, Христос, сияющий лучами бессмертной истины, свободы и любви? Взгляни – твой храм опять поруган торгашами, и меч, что ты принес, запятнан весь руками, повинными в страдальческой крови!». Нет, не объяснит, поскольку не заметно, чтобы поэт-философ всматривался в прозу жизненных реалий (то ли дело изучать Нила Сорского!). И потому он а) не видит, что «в широком историческом контексте» не церковь гуманизировала государство, а оно ее; б) слепо твердит замшелые тезисы вроде мифа о религии как основе нравственности.

И уж просто забавно, как А.В. Кацура демонстрирует широту своих взглядов, поучая академиков по части истоков европейской науки: «Есть немалое количество превосходных работ, показывающих, что наука Галилея-Ньютона-Максвелла-Эйнштейна-Бора… не могла родиться за пределами христианского мира и проникла туда уже в готовом виде»(??). «И, возможно, совсем уж удивились бы авторы письма 10-ти, если бы узнали, что есть историко-философские работы, убедительно показывающие, что развитие европейской науки… было невозможно без своеобразной «прививки» христианскому миропониманию идей гностицизма, герметизма и каббалы». Наверное, те работы сверхпревосходны, если, начитавшись их, А.В. Кацура «на время забыл», как святейшие христиане помешали науке Галилея «проникнуть» в христианский мир «уже в готовом виде». И, возможно, совсем уж удивится он, если физики скажут (думаю, единодушно), что на историко-философский бред о пользе каббалы и пр. для науки Галилея-Ньютона… надо «наплевать и забыть» (как говаривал знаменитый герой гражданской войны). «Широк, широк человек. Я бы сузил».В. Кацура может давать блестяще меткие оценки политическим событиям (о чем я писал в «Вестнике РФО» №2007/1). Именно поэтому его статья вызвала досаду суетностью ее содержания.

Статья Ф.В. Цан-кай-си призывает «Сохранить диалог». «Дорогие нам люди оказались по разные стороны «баррикады»» в «разгорающейся дискуссии по письмам ученых и деятелей художественной культуры об отношении науки и религии, знания и веры, государства и церкви». Указанная дискуссия, то разгораясь, то затухая, идет со времен Платона и будет идти пока существует наука и художественная культура. Беспокоиться о сохранении этого диалога излишне, ибо он вмещается в формулу «милые бранятся – только тешатся». И будь расстановка противоборствующих сил такой, как ее обрисовал Ф.В. Цан-кай-си, это означало бы, что академики совершили нелепейший поступок: обратились к Президенту, за решением сугубо философских проблем. А поскольку такую нелепость академики совершить не могли, значит, диспозиция Ф.В. Цан-кай-си ошибочна. И в самом деле, по другую сторону баррикады «физикам» противостоят не «лирики», а люди другого сорта, хорошо описанные самим Ф.В. Цан-кай-си: «Если говорить об «Основах православной культуры» как обяза­тельной школьной дисциплине, то те, кто спешит с их введением, или не понимают всей сложности проблемы, или преследуют свои корпо­ративные и иные, скажем, политические интересы, или просто непросвещенные люди, плохо знающие историю, забывшие ее уроки». Вот, против них-то и выступили академики, против их мракобесных и корыстолюбивых поползновений, поставив социально-политическую, а не философскую проблему. Поэтому нескончаемый диалог «об отношении науки и религии, знания и веры» и прочих высоких материях – лучший способ «зафилософствовать» (чтоб не сказать грубее) существо дела.

Ф.В. Цан-кай-си приближается к проблематике «Письма 10-ти», когда развивает тезис, высказанный в статье «На свежий взгляд» (Вестник РФО №2007/1), о ложности самого понятия «православная культура». Не в бровь, а в глаз его остроумное сравнение этого словосочетания с гитлеровской «арийской физикой», но кончает он все-таки призывом к сохранению диалога, что бьет мимо цели.

Статья Н.Н. Слонова тоже призывает «Понять обе стороны…». Для этого автор предлагает ввести в начальных классах школы предмет «Отечественные традиции», в котором «должны быть отражены основные религиозно-культурные традиции, характерные для народов России». Хотелось бы знать, за счет каких общеобразовательных предметов вводить этот «спецкурс»? «Курс «Основ православной культуры» мог бы найти свое место в курсе «Отечественных традиций» в качестве его составляющей». Т.е. тех же щей, да пожиже влей. «К преподаванию «Отечественных традиций» не только можно, но и нужно привлекать представителей религиозных конфессий… Но при обязательном условии: они должны искренне излагать содержание своей религиозной традиции как светскую культурную ценность, а не как «божественную истину»». Т.е. предлагается пустить козла в огород, но при обязательном условии: он должен искренне подавать пример козам и овцам не трогать капусту. Надо отдать должное Н.Н. Слонову: он точно диагностирует непомерные аппетиты РПЦ, когда говорит о претензиях «радикальных деятелей РПЦ на фактическую замену светской духовной культуры православием». Но Н.Н. Слонов надеется, что «введение курса «Отечественных традиций» на обозначенных выше принципах светской культуры» ограничит эти претензии. («Чему бы жизнь нас ни учила, а сердце верит в чудеса»).

Надо сказать, что стремление вводить в школе все новые предметы становится поветрием среди философов. Предлагают учить гуманизму, этике и т.п., тогда как учить этому кроме литературы должен сам характер отношений между всеми участниками учебного процесса. С.И. Гончарук в статье «Искусству мыслить на уровне научного знания надо учиться» справедливо считает недостаточным «сообщение и запоминание результатов, достигнутых изучаемой наукой». Он подчеркивает необходимость уделять внимание «логико-методологическим проблемам получения и развития знаний в конкретных науках». Из этих посылок мы ожидаем естественное логическое заключение о необходимости пересмотра содержания учебных предметов в направлении, указанном автором. Но вместо этого читаем: «Считаю необходимым ввести в программу средней школы изуче­ние логики как науки о формах мышления и его законах». Предложение, прямо скажем, противоречащее законам мышления, которые предлагается изучать, так как, во-первых, при отсутствии апробированных учебников и квалифицированных учителей ученики получат еще один учебный предмет, когда «главный упор изучения… сводится к запоминанию определений, понятий». Во-вторых, «уж сколько раз твердили миру» (начиная с Канта), что знание логики само по себе не гарантирует от противоречий в рассуждениях. Например, проф. А.В. Дахин (статья А.Б. Шулындиной «Уроки октября: изучение продолжается») сначала констатирует, что правление большевиков вопреки разделяемой ими теории отмирания государства ознаменовалось «чрезмерным усилением государства», а после этого А.В. Дахин (если верить автору статьи) утверждает, что «необольшевик» Б.Н. Ельцин «качнул» страну в сторону дезорганизации. Но дезорганизация не имеет ничего общего ни с теорией отмирания государства, ни с его усилением. Так в силу какой же логики Ельцин назван нео-, а не антибольшевиком?

 В статье Г.В. Сориной «Управленческие решения в современной системе образования» непонятно зачем объединены две совершенно разные темы: 1) последствия недавних управленческих решений в области преподавания философии, 2) описание оригинального метода экспертных групп, разработанного автором. Читатели, которым интересны новые методические разработки, могут пройти мимо статьи Г.В. Сориной, так как название охватывает только первую тему. Отзывы аспирантов и студентов о новом методе оставляют сильное впечатление. Мой педагогический опыт также показал, что формы обучения, моделирующие профессиональную деятельность, эффективны и одобряются студентами. Но в виду консервативности системы образования такие формы не находят практического применения. На мой взгляд, широкое внедрение в учебный процесс метода, разработанного Г.В. Сориной, не грех осуществить путем «управленческого решения».

В.Н. Порус хоть и возомнил себя гусем, спасающим Рим (экая гордыня, однако!), но на этот раз «прогоготал» (термин В.Н. Поруса) в полном соответствии с принципом «инициатива наказуема» и предложил развернутую многоступенчатую программу преподавания философии, которая, безусловно, заслуживает пристального внимания специалистов.

Статья Б.И. Зеленко «Еще раз о «суверенной демократии»» еще раз напомнила, сколь широко распространен в идейных исканиях терминологический фетишизм, состоящий в том, что термин рассматривается как суверенный носитель его значения, а не просто знак, суверенно использованный автором. Употребил помощник Президента В. Сурков термин «суверенная демократия». «Терминологическая новация едва ли вызвала бы столь живой общественный интерес, если бы ни вышла из-за кремлевских стен». А раз из-за оных стен, то специалисты разных профессий, как нанятые,  разгадывают, что таит в себе этот термин, забыв, что из термина самого по себе (приди он хоть из «Небесной канцелярии») нельзя выколупать его значение никакими рассуждениями. Единственный способ узнать значение «суверенной демократии» – спросить о нем у В. Суркова (коль скоро он этого не объяснил, а из контекста понять невозможно). Другой автор может использовать «кремлевский» термин в другом, каком ему угодно смысле, лишь бы он разъяснил этот смысл, дабы не подлить масла в бесплодно горящий огонь «живого общественного интереса».

Обнадеживающе звучит статьи Шеляпина Ф.И. «Какая молодежная организация нам нужна?» и «Задачи университетской молодежи в политическом процессе России». В первой ставится вопрос о создании молодежной организации, призванной «не только ответить на очевидные вызовы кризиса в философии, но и занять четкую, последовательную, национально ориентирован­ную позицию в затухающем сегодня политическом процессе». Отрадно видеть патриотический настрой у молодого философа. Правда, непонятно, почему он называет политический процесс затухающим: политика уходит на задний план (затухает) в устойчиво благополучных сообществах, до которых «нам» далеко. Нереально, чтобы был услышан призыв: «не время сейчас заниматься исследованиями и изобретениями», высказанный во второй статье. Пусть эти статьи не во всем зрелые, но это свежий самобытный голос.

Любопытную фразу написал мой «крестный отец» В.Ф. Дружинин в своем «P.S.»: «Господа, вспомните хотя бы Ф.М. Достоевского: «если Бога нет, то все дозволено», — что мы и ви­дим и сегодня и всегда». Не хочет ли В.Ф. Дружинин сказать, что справедливо обратное положение: коль скоро многие люди (заметим, как раз из числа якобы верующих) «и сегодня и всегда» ведут себя так, будто им «все дозволено», значит, Бога нет?

В заключение жму руку С.Н. Труфанову, справедливо заступившемуся за Гегеля в «Реплике на статью К.С. Хруцкого».

 

Перуанский С.С., к.ф.-м.н., член РФО (Москва) ivan534@mail.ru

                                 Сайт:  social-gumanizm.narod.ru                         

 

 



[1] Феноменология духа. С.-Пб., 1994, с. 32.

[2] Философия права. М., 1990, с. 55.

[3] Философия права. М., 1990, с. 53.

НА СВЕЖИЙ ВЗГЛЯД

(Заметки философского партизана)

 

Судя по последним номерам «Вестника РФО», журнал становится интереснее за счет того, что редколлегия все чаще сталкивает «лоб в лоб» противоположные позиции авторов. Вот и в номере №2008/2 привлекает внимание полемика Т.П. Лалаева и А.Ю. Севальникова и дискуссия вокруг «Письма 10-ти». Да и в статьях нередко обсуждаются «остросюжетные» проблемы. Так ряд статей из Нижегородского отделения РФО имеют общее название «Уроки Октября: изучение продолжается». Правда, ряд моментов вызывает недоумение. Некоторые участники семинара высказали мысль, что Великая Русская Революция (как я ее называю) была вызвана «внутренней разболтанностью предреволюционного общества», «явилась ак­том величайшей безответственности всех участников событий». Это точь-в-точь, как объяс­нять извержение вулкана безответственностью окрестных жителей: они, мол, поленились прочистить его жерло, вот он и извергся. Прозвучал и излюбленный тезис нынешнего олигар­хического агитпропа: «Победа большевиков привела страну на долгие годы к политике внут­реннего террора». В этой «сглаженной» картине пропущен тот «нюанс», что сталинизм явился не победой большевиков, а их поражением; не продолжением революции, а контрре­волюцией, ибо налицо оба признака последней: истребление абсолютного большинства ре­волюционеров и смена курса, намеченного революцией (свертывание нэпа).

Но главный методологический порок семинара в том, что совсем не вспоминаются бес­численные работы предшественников. Утверждения о разболтанности, безответственности и т.д., это всего лишь субъективные мнения, не имеющие никакой доказательной силы в срав­нении с данными, которые можно почерпнуть из книг участников тех событий (Троцкий, Бердяев и т.д.) или фундаментальных исследований (Э. Карр «История Советской России» и многих других). В книге «Истоки и смысл русского коммунизма» Бердяев пишет, словно бы полемизируя с участниками семинара: «Разложение императорской России началось давно. Ко времени революции старый режим совершено разложился, исчерпался и выдохся... Нельзя даже сказать, что февральская революция свергла монархию в России, монархия в России сама пала, ее никто не защищал, она не имела сторонников». «Русская революция возможна была только как аграрная революция, опирающаяся прежде всего на недовольство крестьян и на старую ненависть их к дворянам-помещикам и чиновникам. В русском кресть­янстве не исчезли еще воспоминания об ужасах крепостного права, об унижении человече­ского достоинства крестьян. Крестьяне готовы были мстить за своих дедов и прадедов». «Русская коммунистическая революция... низвергла господствующие, командующие классы и подняла народные слои, раньше угнетенные и униженные… Революция освободила раньше скованные рабоче-крестьянские силы для исторического дела». Не соглашайтесь, спорьте с Бердяевым, если знаете ход революции лучше, чем он, но не оставляйте без внима­ния его книгу, как и другие книги на эту тему. Без этого нет изучения, а есть только мнения.

Я потому уделил небольшой статье В.А. Кутырева столько внимания, что проблема семинара исключительно злободневна. А еще потому, что игнорирование других исследова­ний неизбежно создает налет доморощенной самодеятельности. Ее сколько угодно и на сто­личных семинарах, но мне, уроженцу нижегородчины, хотелось бы гордиться земляками, взявшимися за столь важную и сложную проблему.

Т.П. Лолаев в статье «Время объективной реальности: его философское обоснование и экспериментальное подтверждение» развивает концепцию «функционального времени», со­гласно которой время образуется в результате смены качественно новых состояний объек­тов. Традиционно используемое измерение времени он называет постулированным, приду­манным человеком, видимо, потому, что оно определяется механическим движением (вра­щением и обращением Земли), а его (если я правильно понял) Т.П. Лолаев не считает сменой качественно новых состояний. Но, во-первых, даже простое перемещение тела из одного места в другое порождает качественно новое состояние, например, из-за изменения струк­туры гравитационного поля Земли. Поэтому время, измеряемое механическим движением ничуть не менее «функционально», чем время, измеряемое стадиями развития лягушки.

Во-вторых, использование биологами единицы времени, связанной с периодами изу­чаемых ими процессов, ничего нового доказать не может, так как это чисто технический прием для удобства вычислений и содержательного анализа. Физики иногда используют единицу времени «световой метр». Но в первом случае нет оснований говорить об особом биологическом времени, а во втором – о световом времени.

В-третьих, возможно, я огорчу Т.П. Лолаева, но концепция времени, порождаемого процессами, высказана еще Гегелем: «Вещи исчезают не потому, что они находятся во вре­мени, а потому, что сами они представляют собой временное... Процесс самих действительных вещей составляет, следова­тельно, время[1]». «Во времени, говорят, все возникает и преходит…Но не во времени все возни­кает и преходит, а само время есть это становление, есть возникновение и прехожде­ние[2]».

Т.П. Лолаеву делает честь смелый вывод о том, что время не замедляется, а простран­ство не искривляется. Но, к сожалению, он не рассматривает, каким образом время образу­ется сменой состояний объектов. А если мы сделаем это, то придем к еще более смелому выводу о некорректности самого вопроса «что такое время?». Неразрывность движения и времени требует терминологического отражения, а именно: надо говорить о времени движе­ния, а не о времени вообще. Спрашивая, что такое время, мы превращаем его в особую сущ­ность, оторванную от движения, т.е. делаем вопрос бессмысленным. Надо спрашивать, что такое время движения, а тут ответ прост: время движения – это его длительность (или про­должительность). Вместе с возникновением каких-либо процессов (или со сменой стадий развития объекта) возникает их длительность – вот и весь секрет «порождения» времени движением (сменой стадий развития). Вопрос: «Что такое время?» (а не время движения) – это вопрос о значении слова, за которым не закреплена никакая объективная реальность. Каж­дый отвечает на него по своему вкусу. Вот почему на эту тему написаны горы книг и статей (в том числе знаменитейшими авторами!), а ответа нет до сих пор: на бессмысленный вопрос нельзя дать однозначный осмысленный ответ. Жаль, что доказывать это (а особенно тем, кто прикипел к «исследованию времени») бесполезно.

Не ослабевает внимание к «Письму 10-ти». Союзники клерикалов все охотнее прибе­гают к догматической форме ведения дискуссии. Так статья Ю.В. Бурдакова уже своим крик­ливо пафосным названием «Недопустимо создавать заслон в деле всестороннего развития наших юных сограждан» обвиняет академиков в том, что они заслоняют развитие молодого поколения. По логике автора, если Менделеев (сам Менделеев!) отнес закон божий к основ­ным предметам, значит, «было бы целесообразным восстановить эту практику, а уже в кон­тексте этого предмета изучать «Основы православной культуры». Аппетит, как видим, раз­растается. Наверное, следующий шаг: да ну ее, культуру, даешь катехизис!

И что характерно, логика все больше вытесняется демагогией. То обстоятельство, что разделять детей по религиозному принципу, и тем самым заставлять невольно задумываться, кто из них «верный», а кто – «неверный», значит, содействовать расколу страны, голословно отбрасывается как «явное преувеличение». После чего следует патетический вопрос: «Хотим ли мы, чтобы наши дети росли… способными отделять добро от зла, чему собственно и учит Библия, или же нам отраднее будет безучастно наблюдать за тем, как они будут продолжать идти по пути дальнейшей деградации, которая в конечном итоге приведет их к гибели?». Итак, нынешние жизненные условия, якобы, ведут детей по пути деградации. Было бы ло­гично заключить, что для их спасения надо менять жизненные условия. Но Ю.В. Бурдаков знает более простой путь: чтобы подрастающее поколение смогло «возрождать нашу страну из руин беззакония, безнравственности и бездуховности», от представителей оного поколе­ния (видимо, только от его православной части) не «должно быть сокрыто» содержание «ос­нов библейских знаний». Верить в чудодейственную силу знания Библии, которая де переси­лит развращающее влияние жизненных условий, извинительно совсем еще наивной юности, но когда такое слышишь от зрелых людей, в сознании неизбежно всплывает слово «демаго­гия». И я тоже хочу задать Ю.В. Бурдакову несколько вопросов.

Козырять мнениями великих людей – не философский догматический путь искания ис­тины, ибо те мнения высказывались по иному поводу и в других исторических условиях. По­этому я не буду всуе поминать имена великих атеистов, а обращусь к свидетельствам Ее Ве­личества Истории. Все русские помещики основательно изучали Библию, а многие имели в своих именьях собственные церкви. И в тех церквях разыгрывались такие сцены: «…поп уже кольца менял. Да на беду помолиться в церковь помещик зашел. Кто им позволил жениться? Стой! И к попу подошел. Остановилось венчанье: с барином шутка плоха. Отдал подлец приказанье: в рекруты сдать жениха, в девичью бедную Грушу. И не перечил никто. Кто же имеющий душу мог это вынести, кто?». Почему же воцерковленные помещики, знающие Библию, творили такие подлости? Скажете, это исключение? Хорошо, вот интегральное опи­сание истории православной Руси. «Вейте, вейте, снежные стихии, заметая древние гроба: в этом ветре вся судьба России – страшная, безумная судьба… Ныне ль, даве ль – все одно и то же: волчьи морды, машкеры и рожи, спертый дух и одичалый мозг. Сыск и кухня Тайных Канцелярий, пьяный гик осатанелых тварей, жгучий свист шпицрутенов и розг, дикий сон военных поселений, фаланстер, парадов и равнений, Павлов, Аракчеевых, Петров, жутких Гатчин, страшных Петербургов, замыслы неистовых хирургов и размах заплечных масте­ров». Поэт-философ резюмирует историю православной Руси словами «сотни лет тупых и зверских пыток». Отсюда вопрос: почему православие за многовековую эпоху его безраз­дельного господства не вывело Россию «из руин беззакония, безнравственности и бездухов­ности», тогда как атеистическая революция хоть и принесла народу новые страдания и беды, но, в конечном счете, по словам Бердяева (см. выше), высвободила ранее скованные народ­ные силы для исторического дела? Объясните, господин Бурдаков, с чего это вдруг ныне правосла­вию удастся сделать то, чего не удалось за всю его многовековую историю? Без этого объяс­нения утверждение о душеспасительном влиянии уроков Закона Божия – чистейшая демаго­гия, не стоящая ломаного гроша. И тут не помогут ссылки на высказывания великих (тол­куемые сторонниками клерикалов весьма произвольно), ибо эти высказывания не имеют силы перед свидетельствами Истории.

По Ю.В. Бурдакову, избежать размежевания общества легко: «Допустим, не хотят ро­дители, чтобы их ребенок изучал в школе ОПК, пусть напишут отказ и проблема решена». И вновь демагогия. Видимо, автор забыл чисто российское понятие «добровольно-принуди­тельно». Я напомню его старым анекдотом. Черчилль и Рузвельт спрашивают Сталина: «По­чему колхозники работают: им же ничего не платят? Никто в наших странах не работал бы  бесплатно ни добровольно, ни принудительно». «А колхозники работают добровольно-при­нудительно», – отвечает Сталин. «Что это значит?» – не понимают Черчилль и Рузвельт. «Сможете ли вы, господа, заставить вот эту кошку есть горчицу?». Черчилль тыкал кошку мордой в горчицу, бил ее, поднимал за хвост, но ничего не добился. Рузвельт кошку  ласкал, гладил, чесал за ухом, но кошка не ела горчицу. «Итак, господа, ни добровольно, ни прину­дительно кошка горчицу не ест. Применим добровольно-принудительный метод». Сталин намазал горчицу кошке под хвост. Та завизжала и стала слизывать горчицу, сглатывая ее с языка. «Гениально!» – воскликнули Черчилль и Рузвельт. Стоит ввести ОПК факультативом, как развернется компания массового охвата, и чиновничий гений придумает, как превратить ОПК в горчицу, которую ученикам придется «слизывать» факультативно-обязательно.

Говоря об отношении других конфессий к насаждению православия в школе, Ю.В. Бурдаков пишет: «Ну а что касается буддизма,.. то число его приверженцев настолько мало, что надо полагать с их стороны не последует никаких возражений против данного проекта». По Гегелю, мысль о том, что каждый человек свободен по одному тому, что он человек, пришла из христианства. Но он был протестантом, а православие, если верить Ю.В. Бурда­кову, еще не доросло до мысли о свободе человека как такового: дескать, согласно правосла­вию, религиозное меньшинство не должно и думать о равноправии.

В.Н. Белов в статье «Профессиональное гуманитарное образование без теологии, а мо­жет, и без философии?» рассматривает, что такое материализм. Вопрос актуальный не только потому, что он затронут в «Письме 10-ти», но и потому, что последний Архиерейский Собор РПЦ выступил с призывом покончить с монополией материалистического мировоз­зрения. Спрашивается, кто напишет антимонопольное законодательство в этой сфере? Какие органы будут проводить его в жизнь? Тут сущность материализма, действительно, необхо­димо выяснить со всей полнотой. В.Н. Белов признает, что материализм «имеет свою исто­рию и различные виды и типы». Ясно, что в контексте обсуждаемых проблем важнее всего выяснить вид и тип современного материализма. Однако В.Н. Белов и не думает заниматься этой задачей. Он решает вопрос в чисто догматическом ключе, ограничиваясь изложением мнений о материализме Ф.А. Ланге (XIX век) и Г.И. Челпанова (начало ХХ века). Вот де истина в последней инстанции. К этому автор добавляет свои мнения, совершенно голословные. О мате­риализме: «До конца проведенный естественно научный материализм стремится представить всю философию большим простым недоразумением и интеллектуальным обманом». Но это утверждение либо простое недоразумение, либо демагогический обман! Об академиках: «Сильно сомневаюсь, что кто-то из них, действительно знает, что же такое материализм и какова его действительная история». Я не сомневаюсь, что материализма, каким его видит В.Н. Белов, академики не знают (как и все другие ученые).

Но больше всего досталось Д.И. Дубровскому за то, что в его статье позиция академи­ков получила «наиболее развернутую философскую поддержку». В.Н. Белов изображает по­зицию Д.И. Дубровского следующим образом: «Так как ему ясно, «что именно наука, а не религия, будет определять развитие нашей страны, ее место в мировой цивилизации» (это ясно любому мыслящему человеку. – С.П.), то… государство и все прогрессивное человече­ство должно маршировать в ногу с наукой, а религию в резервации свободного времени, да чтобы не мешать другим… Дубровский пытается разоблачить тех отечественных философов, которые считают возможным диалог, возможным союз как попытку подчинить науку бого­словию. Все упрощается до безобразия, действительно, здесь простота, которая хуже воров­ства». В нашем воображении всплывает ряса инквизитора, мундир сотрудника НКВД. Теперь сравните текст В.Н. Белова с текстом Д.И. Дубровского («Вестник РФО» №2007/4): «Разумеется, альтернатива «наука или религия» не вполне корректна. Ее нагнетают как раз воинствующие клерикалы, стремящиеся сделать снова науку служанкой теологии. Опираясь на разные мировоззренческие установки, церковь и наука могут, однако, мирно сосущество­вать… У меня, например, есть близкие многолетние друзья среди искренних приверженцев православия. Кому выгодно разжигание конфликтов между нами? …Моим коллегам, пред­почитающим религиозную ориентацию в философии, я желаю доброго здоровья и успехов на избранном поприще. Но давайте будем принципиальными. Давайте честно полемизиро­вать, не смазывая противоречий». Не правда ли, это в высшей степени толерантная, я бы ска­зал, интеллигентная статья. И вот на нее написан откровенно клеветнический пасквиль. Нельзя сказать, что здесь все упрощено, здесь все извращено до безобразия. Зачем?? Как «сигнал» в «органы» он имел бы хоть какой-то смысл, но адресовать его читателям «Вестника РФО» – публике критически мыслящей и понимающей что к чему – зачем? (Это не в упрек редколлегии. На­против, важно знать поступь поднимающего голову клерикализма).

На десерт о приятном. Порадовала статья Артемова В.М., Балтаян Е., Моисеева В.И., Тимофеева Ю.С. «Философия и молодость: шаги навстречу друг другу», где в перечне авто­ров фамилии д.ф.н.-ов соседствуют с фамилиями студентов. Отрадно уз­навать об интересе к философии у студентов-стоматологов (хотел бы я долечивать остав­шиеся зубы у стоматолога-философа). Но еще важнее тяга к философии студентов-юристов. Возможно, мы когда-нибудь будем иметь правителей «основательно философствующих», как мечтал Платон.

 

Перуанский С.С., к.ф.-м.н., член РФО (Москва) ivan534@mail.ru

Сайт: http://www. social-gumanizm.narod.ru

НА СВЕЖИЙ ВЗГЛЯД

(Заметки философского партизана)

Вновь приходится давать комментарии сразу к двум номерам «Вестника РФО» (2008/1 и 2008/2), «обижая» из-за малости объема авторов очень интересных материалов.
Статью А.Б. Шулындиной «Уроки Октября: изучение продолжается» читал с гордостью за моих земляков нижегородцев, взявшихся за столь сложную и важную тему. Правда, ряд моментов вызывает недоумение. Сразу двое докладчиков ссылались на статью А. Солженицына, в которой Февральская революция объясняется «величайшей безответственно-стью всех участников событий». Но ведь это точь-в-точь, как объяснять извержение вулкана безответственностью окрестных жителей: они де не прочистили жерло, вот он и извергся. И я, как говорят на нижегородчине, диву даюсь, почему уделено внимание писателю, знающему революцию по архивным данным, и не дано слово философу Н. Бердяеву, прошедшему через горнило Великой Русской Революции (как я ее называю). А он, словно полемизируя с Солженицыным, писал в книге «Истоки и смысл русского коммунизма»: «Разложение императорской России началось давно. Ко времени революции старый режим совершено разложился, исчерпался и выдохся».
Прозвучал и избитый тезис нынешнего олигархического агитпропа: «Победа большевиков привела страну на долгие годы к политике внутреннего террора». В этой «сглаженной» картине пропущен тот «нюанс», что сталинизм явился не победой большевиков, а их поражением; не продолжением революции, а контрреволюцией, ибо налицо оба признака последней: истребление абсолютного большинства революционеров и смена курса, намеченного революцией: свертывание нэпа. Одним словом, если участники замечательно задуманного семинара не хотят, чтобы он выродился в перепевы тенденциозных писателей и конъюнктурных журналистов, необходимо обратиться к материалам из первых рук: к размышлениям Н. Бердяева, к мемуарам А. Деникина, П. Кропоткина, Н. Махно, Л. Троцкого и т.д., к фундаментальным исследованиям вроде «Истории Советской России» Э. Карра и др.
Т.П. Лолаев в статье «Время объективной реальности: его философское обоснование и экспериментальное подтверждение» развивает концепцию «функционального времени», согласно которой время образуется в результате смены качественно новых состояний объектов. Традиционно используемое измерение времени он называет постулированным, придуманным человеком, видимо, потому, что оно «образуется» механическим движением (вращением и обращением Земли). Но, во-первых, даже простое перемещение тела из одного места в другое порождает качественно новое состояние, например, из-за изменения структуры гравитационного поля Земли. Поэтому время, измеряемое механическим движением не менее «функционально», чем время, измеряемое стадиями развития лягушки.
Во-вторых, использование биологами единицы времени, связанной с периодами изу¬чаемых ими процессов, ничего нового доказать не может, так как это чисто технический прием для удобства содержательного анализа и последующих вычислений. Физики иногда используют единицу времени «световой метр». Но в первом случае нет оснований говорить об особом биологическом, а во втором – о световом времени.
В-третьих, возможно, я огорчу Т.П. Лолаева, но концепция времени, порождаемого процессами, высказана еще Гегелем: «Вещи исчезают не потому, что они находятся во времени, а потому, что сами они представляют собой временное... Процесс самих действительных вещей составляет, следовательно, время». «Во времени, говорят, все возникает и преходит…Но не во времени все возникает и преходит, а само время есть это становление, есть возникновение и прехождение».
Смелый вывод о том, что время не замедляется, а пространство не искривляется, делает честь Т.П. Лолаеву. Но, к сожалению, он не рассматривает, каким образом время образуется сменой состояний объектов. А если мы сделаем это, то придем к еще более смелому выводу о некорректности самого вопроса «что такое время?». Неотрывность времени от движения требует терминологического оформления, а именно: надо говорить о времени движе¬ния, а не о времени как таковом. Надо спрашивать, что такое время движения, а тут ответ очевиден: длительность движения. Вместе с возникновением какого-либо процесса возникает его длительность – вот и весь секрет «образования» времени сменой стадий развития. Вопрос: «Что такое время?» (а не время движения) – это бессмысленный вопрос о значении слова, за которым не закреплена никакая объективная реальность. Вот почему горы литературы об этом «проклятом» вопросе не содержат осмысленного ответа на него. Т.П. Лолаев уверяет, что ему удалось дать ответ, но ясной дефиниции времени в статье нет, а значит, в качестве ответа предлагается весь текст статьи. Это не очень внятный ответ. И горы литературы о времени как таковом будут расти, расти, расти…
Не ослабевает внимание к «Письму 10-ти». Союзники клерикалов все охотнее прибегают к демагогической форме ведения дискуссии. Так статья Ю.В. Бурдакова уже своим крикливо-пафосным названием «Недопустимо создавать заслон в деле всестороннего развития наших юных сограждан» обвиняет академиков в том, что они создают указанный заслон. Демагогия все больше вытесняет логику. То обстоятельство, что разделять детей по религиозному принципу, и тем самым заставлять невольно задумываться, кто из них «верный», а кто – «неверный», значит, содействовать расколу страны, голословно отбрасывается как «явное преувеличение». После чего следует патетический вопрос: «Хотим ли мы, чтобы наши дети росли… способными отделять добро от зла, чему собственно и учит Библия, или же нам отраднее будет безучастно наблюдать за тем, как они будут продолжать идти по пути дальнейшей деградации, которая в конечном итоге приведет их к гибели?». Итак, нынешние жизненные условия, якобы, ведут детей по пути деградации к окончательной гибели. Было бы логично заключить, что для их спасения надо менять жизненные условия. Но Ю.В. Бурдаков знает более простой рецепт: чтобы подрастающее поколение смогло «возрождать нашу страну из руин беззакония, безнравственности и бездуховности», от представителей оного поколения (почему не от всего поколения?) не «должно быть сокрыто» содержание «основ библейских знаний». Спрашивается, откуда эта «святая» вера в чудодейственное влияние знакомства с Библией? Чем может подтвердить Ю.В. Бурдаков, что так оно и будет? А вот беспочвенность этой веры подтверждает практика. Поэт-философ М. Волошин охарактеризовал историю православной Руси как «сотни лет тупых и зверских пыток». Почему же православие за многовековую эпоху его безраздельного господства не вывело Россию «из руин беззакония, безнравственности и бездуховности»? Объясните, господин Бурдаков, с чего это вдруг в наш безбожный просвещенный век православию удастся сделать то, чего не удалось за всю его многовековую историю, когда вера имела для людей гораздо большее значение (или и тогда не имела?)? Без этого объяснения заверения о душеспасительном влиянии уроков Закона Божия – чистейшая демагогия, не стоящая ломаного гроша.
В.Н. Белов в статье «Профессиональное гуманитарное образование без теологии, а может, и без философии?» рассматривает, что такое материализм. Вопрос, действительно, актуальный, потому что о материализме все чаще начинают рассуждать церковные иерархи. В.Н. Белов признает, что материализм «имеет свою историю и различные виды и типы». Ясно, что в контексте обсуждаемых проблем важнее всего выяснить вид и тип современного материа-лизма. Вместо этого нам предлагают мнения о материализме Ф.А. Ланге (XIX век) и Г.И. Челпанова (начало ХХ века). Вот де истина в последней инстанции. К этому автор добавляет свои мнения, совершенно голословные. О материализме: «До конца проведенный естественно научный материализм стремится представить всю философию большим простым недоразумением и интеллектуальным обманом». Но это утверждение либо «простое недоразумение», либо демагогический обман! Об академиках: «Сильно сомневаюсь, что кто-то из них, действительно знает, что же такое материализм и какова его действительная история». Я не сомневаюсь, что материализма, каким его видит В.Н. Белов, академики не знают (как и все другие ученые).
Но больше всего досталось Д.И. Дубровскому за то, что в его статье позиция академи¬ков получила «наиболее развернутую философскую поддержку». Вот как В.Н. Белов изо-бражает по¬зицию Д.И. Дубровского: «Так как ему ясно, «что именно наука, а не религия, будет определять развитие нашей страны, ее место в мировой цивилизации» (это ясно любому мыслящему человеку. – С.П.), то… государство и все прогрессивное человечество должно маршировать в ногу с наукой, а религию в резервации свободного времени, да чтобы не мешать другим… Дубровский пытается разоблачить тех отечественных философов, которые считают возможным диалог, возможным союз как попытку подчинить науку богословию. Все упрощается до безобразия, действительно, здесь простота, которая хуже воров¬ства». Наше воображение рисует Д.И. Дубровского в облике Великого Инквизитора с пенсне Берии на носу. Сравните теперь обвинения В.Н. Белова с текстом Д.И. Дубровского («Вестник РФО» №2007/4): «Разумеется, альтернатива «наука или религия» не вполне корректна. Ее нагнетают как раз воинствующие клерикалы, стремящиеся сделать снова науку служанкой теологии. Опираясь на разные мировоззренческие установки, церковь и наука могут, однако, мирно сосуществовать… У меня, например, есть близкие многолетние друзья среди искренних приверженцев православия. Кому выгодно разжигание конфликтов между нами? …Моим коллегам, предпочитающим религиозную ориентацию в философии, я желаю доброго здоровья и успехов на избранном поприще. Но давайте будем принципиальными. Давайте честно полемизировать, не смазывая противоречий». Не правда ли, это в высшей степени толерантная, я бы сказал, интеллигентная статья. Как видим, обвинения В.Н. Белова, мягко выражаясь, необоснованны. Припомнив напраслину, которую автор возвел на научный материализм, можем констатировать, что в его статье все не упрощено, а извращено до безобразия. Зачем??
Порадовала статья Артемова В.М., Балтаян Е., Моисеева В.И., Тимофеева Ю.С. «Фи-лософия и молодость: шаги навстречу друг другу», где в перечне авторов фамилии д.ф.н.-ов соседствуют с фамилиями студентов. Отрадно узнать об интересе к философии у студентов-стоматологов (хотел бы я долечивать оставшиеся зубы у стоматолога-философа). Но еще важнее тяга к философии студентов-юристов. Возможно, мы когда-нибудь будем иметь пра-вителей «основательно философствующих», как мечтал Платон.
Большая часть номера 2008/3 отдана впечатлениям участников XXII Всемирного Философского Конгресса. Конгресс описан так разносторонне и всеохватно, что будто сам побывал в Сеуле и проехался по стране в Философском поезде; разве что не ощутил ароматов корейской кухни.
На форуме в Улан-Удэ С.А. Марков высказал оптимистическую мысль: «В тот период, когда все мечутся, не знают, куда двигаться дальше, философия имеет огромное значение для мира, для нашей страны» (№2008/3, с. 49). Но, как известно, философия – эпоха, схваченная в мысли, и, судя по материалам «Вестника РФО», это вполне подтверждается: российская философия, утратив генеральную линию в лице марксистской философии, мечется, не зная, куда двигаться дальше. В связи с этим запомнились слова мудрой женщины, философа из Турции И. Кучуради: «Жаль, что в бывших социалистических странах сейчас забывают К. Маркса (с. 82). Я раздельно рассматриваю Маркса и марксизм (с. 89)» (она имела в виду слова Маркса: «Я знаю только то, что сам я не марксист»). О, если бы наши философы прислушались к И. Кучуради! Если они, повернувшись спиной к «марксизму», обратились бы лицом к Марксу, прошедший съезд стал бы подлинно историческим.
Приятно, что моя родная Казань усилиями М.Д. Щелкунова «стала восклицательным знаком путешествия» (С.А. Шаракшанэ).
В числе проблем Конгресса было переосмысление понятия смысла жизни. Страница «О смысле жизни вечный разговор», появившаяся на моем сайте с легкой руки И.Ф. Понизовкиной, стала одной из самых читаемых. Значит, эта проблема волнует многих. Поэтому хорошо, если бы кто-то из участников Конгресса осветил, что же нового внес Конгресс в решение вечнозеленой проблемы.
Любопытную подборку образовали три статьи: «Старинная солдатская песня – соло в пустоту» В.Н. Поруса, «К инновационным стратегиям или на пути в миражи?» Х.Г. Тхагап-соева и ««Самодельные» философы наступают!» Д.И. Дубровского. Лейтмотив первой – озабоченность незавидной участью вузовской философии. Во второй – российская политико-экономическая реальность описана в столь безрадостных тонах, что невольно вспоминается анекдот про пассажира, жалующегося на судьбу: деньги украдены, продукты испорчены, билеты потеряны, жена заперлась с проводником. И вообще мы не в ту сторону едем! Д.И. Дубровский бьет тревогу по поводу появления в структуре лженауки еще и лжефилософии. (Речь идет о «мастере словесных состязаний, коммуникативном таланте» М. Веллере. Поскольку он подвизается на телеэкранах и на страницах газет, я бы рассматривал его продукцию как разновидность поп-арта, как поп-философию). В целом создается впечатление, что философию со всех сторон окружили и обложили красными флажками; того и гляди начнется отстрел. Но даже волк у Высоцкого рассуждал: «На флажки! Жажда жизни сильней». Неужели философы будут сидеть, опустив руки, и плакаться в жилетку друг другу? Почему хотя бы не провести всероссийскую конференцию, посвященную социально-философскому анализу острейших проблем общества. Эти три статьи – это почти готовая программа такой конференции; по крайней мере, три ее секции. Я давно и устно, и письменно агитирую А.Н. Чумакова взяться за это дело, но пока безрезультатно. А теперь, когда вознесся до неба фимиам, воскуренный (признаю, что заслуженно) по случаю успеха мероприятия планетарного масштаба, какая-то всероссийская конференция и вовсе покажется мелочью. Но без вторжения философии в животрепещущие общественные проблемы, возможно, не удастся сберечь вузовскую философию. Труднее будет понять, в какую же сторону ехать? И, вероятно, не удастся вернуть поп-философию в то место, где ей положено быть: в ее первоисточник.

Перуанский С.С., к.ф.-м.н., член РФО (Москва)
ivan534@mail.ru
Сайт: http://www. social-gumanizm.narod.ru


[1] Энциклопедия философских наук. М., 1975, т. 2, с. 54.

[2] Там же с.53.

На свежий взгляд

НА СВЕЖИЙ ВЗГЛЯД

(Заметки философского партизана)

В «Вестнике РФО» №2008/4 обращает на себя внимание колонка редактора. Ее основная идея: кризис – в головах. Мир стал единой, целостной системой, а единого механизма управления этой системой нет. Мысль о мировом правительстве не нова, но, пожалуй, впервые предлагается введение глобального, всемирного права. Жаль, что А.Н. Чумакова не пригласили на последний форум в Давосе. Будем думать, что не все потеряно.

Мировой кризис побуждает вспомнить, расхожую мысль, что ни одно предсказание Маркса не сбылось. Но вот называл же он детски наивными «попытки отрицать наступление в некоторый данный момент всеобщего перепроизводства» (М. и Э. Соч. т. 46/1, с.388), и такой момент наступил в начале тридцатых годов прошлого века. И снова в период, казалось бы, полного расцвета капитализма – всемирный кризис. Вспоминаются слова мудрой участницы XXII ВФК И. Кучуради: «Жаль, что в бывших социалистических странах сейчас забывают К. Маркса. Я раздельно рассматриваю Маркса и марксизм» (Вестник РФО № 2008/3, с.82 и 89). Пора бы и российским философам научиться различать Маркса и «марксизм», о котором Маркс говорил, что сам он не марксист.

Материалом для развития этой темы служит статья А.В. Кацуры «Метафизика человеческого одиночества», содержащая «поразительные откровения». Оказывается, марксизм, «набравший силу слепого фанатизма», «бросил вызов в России… тому поразительному откровению, которое… открыла русская литература. …Весь ХХ век шло незримое (для избранных очень даже зримое) сражение большевизма и русской литературы». Нельзя не поражаться успешности влияния агитпропа на умы людей. Агитпроп придумал легенду о себе, будто он «промывает мозги». Напротив, он загаживает мозги, если даже философы, пытающиеся осмыслить советскую действительность, видят свою задачу лишь в том, чтобы сделать его штампы еще хлеще, а не в том, чтобы освободиться от них. Философский, а не агитпроповский, взгляд на марксизм дал бы возможность понять, что марксизм в принципе несовместим со слепым фанатизмом, а если слепой фанатизм выступает под флагом марксизма, значит, он использует марксизм как личину, а не как руководство к действию.

Простим А.В. Кацуре как поэтическую гиперболу ту историческую неточность, будто большевизм действовал «весь ХХ век». Но для избранного зрячего, подрядившегося быть поводырем слепых, непростительно не видеть (вслед за агитпропом), что большевики, придя к власти, организовали ликбез, открыв миллионам людей путь к той самой литературе, с которой они, якобы, боролись. Не замечать культурной революции, осуществленной большевиками, – удел тех особо зорких интеллектуалов, которые, упиваясь тончайшими мыслительными нюансами, слона-то и не примечают.

Но это цветочки. Вот ягодки: «Пушкина, Лермонтова и «Войну и мир» в сталинские времена пропустили по недосмотру. Они и взорвали советский ХХ век». Подумать только! Выкинуть бы из школьных программ Пушкина, Лермонтова, Толстого и не был бы взорван Советский Союз. На столь извращенной трактовке роли русской литературы в советском обществе лежит печать избранности. Но избранный провидец не разглядел изощренности Сталина-идеолога: допустить такой недосмотр как целая литература он не мог. Напротив, в отличие от «избранных» он, наверное, прекрасно видел пользу русской литературы для большевиков, ибо она отражает дух народа, взращенного крепостным правом, – дух разинцев и пугачевцев, дух большевизма: «И вы не смоете всей вашей черной кровью поэта праведную кровь». Или: «Самовластительный злодей, тебя, твой трон я ненавижу, твою погибель, смерть детей с жестокой радостию вижу». Это ли не бальзам на душу большевиков? А почти всю вторую половину «советского ХХ века» можно было свободно читать всех, кого перечисляет А.В. Кацура. Так что своей версией гибели СССР из-за борьбы большевиков с русской литературой наш провидец далеко переплюнул антибольшевистский агитпроп, но сильно погрешил против истины.

На серьезные размышления наводит статья Ю.Л. Пивоварова «С позиции дополнения», проникнутая стремлением найти пути исключения «трагедийности» из исторического процесса. Автор провозглашает тезис о «безусловной ценности» подхода к анализу общественных событий, при котором они не рассматриваются «с позиции заслуг или ошибок кого бы то ни было». Этот тезис равносилен отрицанию роли личности в истории (никто ни в чем не виноват). Но уже в следующем абзаце автор, противореча самому себе, приписывает Ленину-философу вину не только за революцию и гражданскую войну (это дежурное блюдо агитпропа), но и за Первую, а «с отсрочкой» и за Вторую мировую войну (как видим, и тут вместо анализа исторических реалий лишь гиперболизация штампов агитпропа). Автор мечтает о том, чтобы философия вырабатывала рекомендации, «упреждающие трагедийность развития». Увы, «сова Минервы вылетает в сумерки», когда очередной день истории миновал.

Ю.Л. Пивоваров уловил, что моя книга "Манифест Гуманистической партии" пропагандирует принцип «сбережения каждого человека». Но, по его мнению, «сам факт невостребованности этих разъяснений» говорит о том, что я не учел какие-то «природные механизмы самовоспроизводства людо-уничтожающих отношений». Нет, дело в другом. Расскажу читателю, что Ю.Л. Пивоваров один из тех, «последних могикан» кто «совково трудится во имя долга, а не денег». Ценой огромных усилий он организовал мастерскую, в которой пенсионеры помогают детям ремонтировать для окрестных жителей бытовые приборы. Но не о сохранении старых утюгов он заботился, а о смычке поколений. Взаимодействие старых да малых полезно и тем, и другим. Возможностей для такого взаимодействия много: совместными усилиями можно было бы высаживать цветы и кустарники, организовать что-то вроде тимуровского движения. Бывшие учителя могли бы проводить дворовые олимпиады и т.д. Но для этого нужна хотя бы минимальная поддержка местных властей. И вот тут-то и закавыка. В ответ на письма в разные, в том числе очень высокие, инстанции наш энтузиаст получает в лучшем случае вежливые отписки. Но я не буду платить Ю.Л. Пивоварову той же монетой и говорить: факт невостребованности его усилий показывает, что он чего-то не учел и т.д. И мои обоснования идеологии социал-гуманизма, и его практические гуманистические шаги остаются невостребованными по одной причине: дух времени не тот. Сущность социал-гуманистической идеологии – каждому по его способностям создавать для общества средства и предметы потребностей. Читая такое, чиновник думает: а сам-то я получил место по способностям или потому, что повезло родиться в Питере? Нет уж, ну его подальше этот социал-гуманизм. Читая письмо Ю.Л. Пивоварова, чиновник думает: оно неплохо, но хлопот полон рот, а что это даст для карьерного роста? В том и состоит историческая заслуга осуждаемой Ю.Л. Пивоваровым революции, что она создала эпоху массового энтузиазма, «беззаветно жертвенного труда предшественников». Большевики в условиях разрухи быстро покончили с беспризорностью, потому что стране были ценны рабочие руки и светлые головы беспризорных. Ныне в стране безработица, и миллион бездомных детей – этот источник трагедийности, преступности и разврата – как не волновал, так и не волнует государственного деятеля, которому Ю.Л. Пивоваров воспел прочувственные дифирамбы (вновь забыв принцип отрицания роли индивидуальных заслуг и ошибок). Ю.Л. Пивоварова беспокоит решение «жгучих внутренних проблем» (вымирание населения и т.д.). А наших государственных деятелей волнует зимний курорт мирового класса. Чувствуете разницу? Так что прав А.Н. Чумаков: кризис в головах. Точнее, в их расстановке вопреки принципу «Каждому по его способностям… (см. выше)».

Привлекает внимание лукаво написанная статья Отца Георгия (Рябых) «Знающая вера и верующее знание». Здесь утверждается, что в «Письме 10-ти» «заострена» тема соотношения веры и знания. Нет, там заострена не эта мировоззренческая тема, а сугубо социальная проблема клерикализации общественной жизни, проникновения церкви в образование. Поэтому все рассуждения автора о соотношении веры и знания не надо и комментировать, чтобы не уводить разговор от существа дела. Церковь нарушает заповедь богу – богово, кесарю – кесарево. Вот, что волнует академиков, но о чем не желает говорить о. Георгий. Напротив, он мечтает о дальнейшей экспансии церкви и «подначивает» ученых: «Если серьезная наука не боится интеллектуальных вызовов и сохраняет открытость к обретению нового знания, то она может спокойно принять в свой круг на равных правах богословие, имеющее свой метод и свою предметную область в рамках общих задач познания мира». Каково? Серьезная наука, разумеется, не боится богословия, ибо какие уж там интеллектуальные вызовы могут быть от «познания» «другого невидимого» мира. (Другое дело, что богословы нередко превосходят эрудицией светских ученых, а в рамках богословия высказывались глубокие философские концепции, но это тогда и постольку, когда и поскольку богословы-философы оставались в рамках грешного наблюдаемого мира). Но, будучи серьезной, наука не может «принять в свой круг» науку несерьезную. Впрочем, не надо лукавить: вовсе не диспуты с учеными интересуют церковь. Ей нужна возможность получать ученые степени, дабы богословы могли занимать кафедры в вузах. А это уж вопрос не к науке, а к чиновникам от науки.

 

Перуанский С.С., к.ф.-м.н., член РФО (Москва) ivan534@mail.ru

:

 

 

 

 

 

Дорогой Сергей Серафимович

Дорогой Сергей Серафимович!

 

Очень признателен за обсуждение статьи «С позиции дополнения».

Позвольте продолжить разговор.

 

  1. «На серьезные размышления наводит статья «С позиции дополнения», проникнутая стремлением найти пути исключения «трагедийности» из исторического процесса»

Согласен, что замахнулся на, вероятно, вполне не достигаемое. Поэтому об «исключении «трагедийности» из исторического процесса» опасаюсь думать. Хотелось надеяться, что Разуму общества всё-таки удастся упреждающе хотя бы уменьшать трагедийность развития.

 

2. «Автор провозглашает тезис о «безусловной ценности» подхода к анализу общественных событий, при котором они не рассматриваются «с позиции заслуг или ошибок кого бы то ни было». Этот тезис равносилен отрицанию роли личности в истории (никто ни в чем не виноват). Но уже в следующем абзаце автор, противореча самому себе, приписывает Ленину-философу вину не только за революцию и гражданскую войну (это дежурное блюдо агитпропа), но и за Первую, а «с отсрочкой» и за Вторую мировую войну (как видим, и тут вместо анализа исторических реалий лишь гиперболизация штампов агитпропа)»

 

Действительно, упоминания о гибельных столкновениях масс людей в революции и последовавших войнах как результат «контакта власти с философией» и В.И. Ленином, в частности, выглядят штампом агитпропа. Но, связываю это потому, что считаю все эти трагедии и, возможно, нас ожидающие будущие несчастья, именно с миропонятийной неразвитостью как прошлой, так, к глубокому сожалению, и настоящей философии. Эта неразвитость, на мой взгляд, обусловлена именно излишней оценкой роли Разума и личности в истории. Поэтому В.И. Ленина, как одного из выдающихся представителей философии, не считаю виноватым в упомянутых трагедиях, ибо он делал то, что (по внутренним убеждениям) не мог не делать, по тому развитию, которое досталось ему (по судьбе). Все перечисленные трагедии – следствие неразвитости философского знания. Но это не значит, что философы в этом виноваты. Чтобы стимулировать развитие философии, логично обратить внимание философов на их человеческую ответственность за, по глубокому, бессмысленность гибели сограждан в пламени боёв, но нельзя считать философски «не дееспособных» виноватыми.

 

Жаль, что Вы невнимательно прочитали «Манифест Гуманистической партии». Как мне казалось, я достаточно внятно там написал о том, что деятельность людей определяется только их потребностями. Меня просто умиляет Ваша святая вера в то, что трагедии революции происходят из-за «миропонятийной неразвитости философии». Философия к революции не имеет ни малейшего отношения. Революции происходят, когда «низы не хотят, а верхи не могут» заставить низы жить как прежде. В гражданскую войну низы воевали за землю, а белых вели в бой утраченные «балы, красавицы, лакеи, юнкера». А что касается Ленина-философа, то и тут философия не имела никакого значения. За несколько месяцев до Февральской революции он высказался в том смысле, что его поколение революционеров не доживет до революции в России. И какая философская теория могла подсказать идею заключения Брестского мира? Поэтому философов нельзя винить в «гибели сограждан в пламени боев» по той простой причине, что «люди гибнут за металл» (за предметы и средства удовлетворения потребностей), а не за философские концепции. Как писал Г. Гейне, "стучи в барабан и не бойся. Целуй маркитантку смелей. Вот смысл многих толстых книжек, вот смысл философии всей".

 

 

По серьёзному считаю, что в исторических событиях, да и в личностных перипетиях, «никто ни в чем не виноват». Не принимая такой постановки, вам представляются приведенные два фрагмента противоречащими друг другу.

Другое дело, думается, философское знание, как таковое, способно проникнуть хоть в какой-то мере в суть Природного процесса движения общественных отношений и в такой мере предоставить соплеменникам возможность упреждающе понимать назревающее противоречие, а также подсказать пути изменения правил общежития, преодолевающего это противоречие. Но такое возможно лишь на путях отказа от парадигмы виновности поведения людей. И, наоборот, на пути виновности со всей «щедростью» социо-генетически открывается трагедийность, то ли в виде репрессий, то ли в виде справедливых битв групп людей, уверовавших в собственной справедливости и виновности противостоящих «врагов».

 

Надо отличать философскую концепцию виновности-невиновности от реальной борьбы. Враги "виновны" в том, что препятствуют удовлетворению потребностей, и никакие философские взгляды тут ни при чем. Что до теории, то Гегель объяснил, что положениям типа «никто ни в чем не виноват» соответствуют столь же справедливые положения «все виноваты во всем», что эти положения лишь моменты в диалектическом процессе истории.

 

Т.е. в дихотомии «Разум-Природа» отдаю приоритет Природе. Разум же, если дозреет и «захочет», признав приоритет Природы, отчасти может её познать, и только в такой мере позволит людям согласовать свои действия с ограничивающими тенденциями отношений, вызревающими в свершающейся эпохе, отодвигая трагедийность как естественный, но примитивный, неразумный фактор обучения людей.

 

Нет такой дихотомии «Разум-Природа». Над биосферой надстроился новый этаж - социосфера. Да, социосфера уходит корнями в биосферу. Но даже у дерева листья, цветы, плоды живут по другой логике, нежели корни. Социосфера - качественно иное образование в сравнении с биосферой. Социосферой управляет закон социально-естественного отбора, а биосферой – закон естественного отбора. Качественная разница этих законов опять-таки описана в «Манифесте» (всяк кулик свое болото хвалит).

 

  1. «Но я не буду платить Ю.Л. Пивоварову той же монетой и говорить: факт невостребованности его усилий показывает, что он чего-то не учел»

 

То, что не стали «платить той же монетой», подтверждает дружеское ко мне отношение. Это, конечно, приятно. Но я уже пришёл к этому выводу и значимую, как казалось, работу с детьми, ветеранами и инвалидами остановил. Считаю, что важнее всё-таки постараться содействовать созданию ситуации, когда бы это ценилось (не только «заказчиками», кому это было лично выгодно).

3.      «В том и состоит историческая заслуга осуждаемой Ю.Л. Пивоваровым революции, что она создала эпоху массового энтузиазма, «беззаветно жертвенного труда предшественников».

 

Не считаю чьей-либо «заслугой» (как и виной) массу трагедий революционного способа саморазвития общества. Это естественный, но философски невежественный способ «гражданского воспитания» взрослых сограждан. Чувством совместности наполнять можно только «начало» человека, детей, а не взрослых. Считаю философию человечески ответственной за то, что до сих пор, столетиями изящно обсуждая в общественных свершениях приоритет Разума перед Природой, настаивая на виновности кого-либо в нежелаемых событиях, происходящих в таких условиях по принципу «хотели как лучше, а получилось, как всегда», не выработала (в понимании простых людей хотя бы элементарных) нетрагичных путей социо-генетического обретения соотечественниками массового энтузиазма.

 

Для доказательства того, что философия не ответственна за революции, призову в союзники мудреца Бердяева: «В революции происходит суд над злыми силами, творящими неправду... В революции и добро осуществляется силами зла, так как добрые силы были бессильны реализовать свое добро в истории».

 

 

  1. «Ю.Л. Пивоваров воспел прочувственные дифирамбы (вновь забыв принцип отрицания роли индивидуальных заслуг и ошибок)»

 

Стремился воспеть дифирамбы наставникам человека, взвалившего на себя непомерный груз «образумить» (на мой взгляд, невозможная задача) «море» соотечественников, не получивших желаемого миропонятийного образования, управляющая элита которых «ценит» гораздо более курорт мирового класса, а не стремление уйти от трагедий. Другой элиты при существующей социо-генетийной невежественности гуманитарной науки и философии быть, по-видимому, не может.

 

О, господи! И тут философия виновата! А не в том ли дело, что этот атлант, который «держит небо на собственных плечах», любит кататься на горных лыжах?

 

Мы не первый раз обсуждаем общественные проблемы, не сближаясь в оценках и подходах. Но у меня нет оснований считать кого-либо из нас виновным в отсутствии сближения. Если таковое всё-таки произойдёт, то это будет означать только то, что у того, кто «уступил» имелась не зависящая от него подсознательная способность принять такое решение, а не то, что он поумнел.

Совершенно справедливо!

С большим уважением и благодарностью за дружеское внимание,

 

25.02.09г. Ю.Л.

 

НА СВЕЖИЙ ВЗГДЯД 2009/№1

НА СВЕЖИЙ ВЗГЛЯД

(Заметки философского партизана)
Обзор "Вестника РФО" №2009/1

В последних номерах «Вестника РФО» радует поворот редколлегии в сторону актуальной социально-философской проблематики. Уже второй номер подряд обширные «Колонки редактора» посвящены злободневным общественным проблемам. Материал А.Н. Чумакова «Еще раз о гражданском обществе» сложно проанализировать в рамках обзора, и лучше воспользоваться любезным приглашением писать статьи в «соответствующую колонку в нашем журнале».

В статье «О некоторых особенностях философской деятельности в условиях информационного общества и процессов глобализации» Д.И. Дубровский указывает еще один фактор эрозии философии, который он назвал весьма точным термином: «журнализм». «Характерные его черты выражаются в «ситуативном», «плюралистическом», «версиальном», «спешащем», сознании, жаждущем новаций, широкой публичности и, главное, ус­пеха… Эти тенденции деструктивны, препятствуют созданию необходимыx теоретических опор для решения острейших проблем современности». (Иногда журнализм проникает и на страницы «Вестника РФО». Одному богу да редколлегии известно, зачем статьи Д.Г. Шкаева о кино, понятные только киноманам, публикуются в философском журнале. Число примеров нетрудно увеличить).

Пафос статьи Д.И. Дубровского в ответе на вопрос о смысле философской деятельности. По его мнению, главная проблема связана с перспективами земной цивилизации, с «гибельной траекторией ее развития». И вдруг – резкая смена аспекта рассмотрения проблемы, равносильная смене постановки задачи: «Это экзистенциальная проблема: о смысле существования и смысле деятельности… не только личности, но человечества, народа». Каждый человек с гордостью (или сожалением) может сказать: человечество – это я. Поэтому достаточно понять смысл жизни человека. Философия сделает большой шаг вперед, когда, наконец, примет, что смысл жизни – это объективный закон природы: закон жизни как планетарного явления (а для человека – закон общественной жизни). Ни животным, ни людям недосуг было ждать, когда философы разберутся со смыслом жизни, и научат их жить. Жить в полном соответствии со смыслом жизни животных научил естественный, а людей – социально-естественный отбор. Поэтому философы могут спать спокойно: люди всегда жили и живут в соответствии со смыслом жизни, каковой состоит в оптимальном удовлетворении ведущих потребностей человека (подробности в моей книге «Манифест гуманистической партии» и в статье «О смысле жизни вечный разговор» на сайте social-gumanizm.narod.ru ). Поэтому смысл философской деятельности состоит не в «творчестве новых и охране старых жизнеутверждающих смыслов» (на потчевание этими смыслами давно придуман грубый, но резонный ответ: «не учите меня жить, лучше помогите материально»). Смысл философской деятельности в осмыслении «гибельной траектории» развития цивилизации. Как известно, за стихийной деятельностью человечества таится «хитрость мирового разума». Философия должна разгадать эту хитрость (к чему призывал еще Маркс), и предостеречь людей, если она вдруг начнет сменяться хитростью мировой глупости.

Статья Н.З. Ярощука по существу тоже касается противостояния журнализму и сохранения классических инвариантов философского миропонимания. Он переосмысливает девиз XXIIВФК «переосмыслить философию сегодня»: «Скорее задача стоит не переосмысливать каждый раз, а доосмысливать, т.е. с позиций «вечных истин» стараться осмысливать новые реальности». По поводу расхожей фразы «мир стал другим» Н.З. Ярощук остроумно замечает: «Боюсь, что мир не знает о том, что он стал другим». Примечательно, что автор подчеркивает возрастание роли марксизма в понимании мировых экономических процессов. Сейчас это стало веянием времени, но тут особую весомость позиции автора придает тот факт, что он не только философ, но и профессиональный экономист. Однако трудно согласиться, что «чем более громоздкая система, тем менее эффективно она управляется». Громоздких систем не бывает. Громоздкими бывают нагромождения, а системы всегда гармоничны. Управлять гигантским лайнером сложнее, чем легким спортивным самолетом, но от этого он (лайнер) управляется не менее эффективно. Н.З. Ярощук призывает к поиску единства в кризисах разных эпох. Гегель, считавший отыскание единства в многообразии едва ли ни единственной задачей философии, согласился бы с ним.

Но более всего меня порадовало предложение Н.З. Ярощука, чтобы Президиум РФО инициировал «международное обсуждение философско-экономических проблем». Мои партизанские призывы к такому делу уже надоели А.Н. Чумакову, а вот мнение «начальника штаба» РФО – это уже серьезно.

В очень содержательной статье В.В. Чешева «Категория «деятельность» в исследовании антропогенеза» утверждается, что деятельностный принцип в немецкой классической философии является слишком общим, растворяя деятельность «в понятиях жизнедеятельность, активность, коммуникация, общение и т.п.». Чтобы судить, растворяется ли тут деятельность или насыщается указанными понятиями, необходимо сначала дать определение деятельности. Следуя традиции психологической школы академика А.Н. Леонтьева, связывающей деятельность с потребностями, можно предложить следующее определение: деятельность – это активность живого существа, направленная на удовлетворение его потребностей. У человека есть потребность в общении. Следовательно, общение – это специфическая деятельность. Ну, а святая святых – любовь, это потребность или нет? И, соответственно, деятельность или нет? Кто любил, тот знает, какая это сложная и возвышенная деятельность, требующая больших затрат душевных и физических сил. Наконец, сама святость, служение Богу – это деятельность или нет? Слова говорят сами за себя: служение, служба.

Итак, деятельностный подход в философии невозможен без понимания его тождественности с потребностным подходом, без понимания того, что любое проявление активности человека есть деятельность, ибо неизбежно направлено на удовлетворение той или иной потребности. Не надо только сводить потребности к еде-питью и забывать о духовных потребностях. Кстати говоря, Маркс никогда не забывал о них и мнение, будто в марксизме ведущую роль приобрели материальные потребности, является грубейшим искажением марксизма. Если б это было так, то в марксизме не возникло бы понятие «всесторонне развитая личность». Поэтому «отказ от марксистской версии человека как деятельного существа» равносилен отказу от деятельностного принципа как такового (и отказу от мечты об обществе всесторонне развитых личностей). Не случайно, что такой отказ «не заменен другими конструктивными моделями»: их просто не может быть. И если В.В. Чешев считает, что «стремление исчерпать природу человека его деятельными признаками» является ограниченным, пусть для начала приведет хоть один пример сознательной активности, которая не была бы направлена на удовлетворение потребности, и, следовательно, не являлась бы деятельностью.

Другим препятствием к реализации деятельностного подхода может стать его произвольное ограничение деятельностью человека. Активность, направленная на удовлетворение потребностей, свойственна и животным. Поэтому монизм (основа научности) несовместим с терминологическим произволом: у человека, дескать, деятельность, а у животных только поведение. Другое дело, что надо строго различать два понятия: «деятельность животных» и «деятельность человека».

Любопытнейшую градацию философов по уровню профессионализма предложила З.А. Леонова в статье «Восьмая конференция «Созидание человеческого общества…». Профессионалы (доктора философских наук), полупрофессионалы (аспиранты, соискатели). Весь прочий люд «без роду и племени» – философы-любители. В их числе оказался Ю.Л. Дюбенок. Что Дюбенок! Среди них оказался бы и Сократ, который только и делал, что шатался по рынку да терзал горожан каверзными вопросами, не написав ни одного слова, не говоря о диссертации. Что касается Ю.Л. Дюбенка, то надо бы принять во внимание хоть то, что ставшая традиционной конференция, на которой выступали профессионалы, – это его детище. И что он ведет «Школу мудрости», о которой выпускники пишут восторженные отзывы, а еще ведет интернет-дискуссию, и вообще посвятил философии все свое время. (Об условности границ профессионализма и дилетантизма см. мою статью «Философия свободы или свобода философии?», касающуюся как раз деятельности Ю.Л. Дюбенка. Статью можно найти на сайте, упоминавшемся выше).

Статья И.Ф. Понизовкиной «Еще раз об экологии…», как обычно, исполнена гуманистического пафоса, тревоги по поводу последствий процесса урбанизации, «агрессивных по отношению к человеку». И.Ф. Понизовкина обеспокоена тем, что «все более агрессивной и обедненной становится языковая среда, засоренная малопонятными иностранными словами». Она пишет: «Настала пора взяться всерьез (а не метафорически) за разработку таких понятий, как «эко­логия культуры», «экология города», «экология души», «экология языка», «экология этноса» и др.». Странная, однако, идея – тушить огонь керосином: всерьез, а не метафорически вникать в существо дела, предварительно засорив язык малопонятными метафорами, агрессивными терминами-кентаврами. Кентавр «экология города» вынуждает меня ломать голову: экология тут в обычном смысле или в каком-то другом, известном только автору? Один будет писать об экологии культуры, другой – о культуре экологии… Засоренность языка станет невообразимой. Гегель писал, что в Англии «термометры, барометры и т.д. – называются философскими инструментами»; говорят даже о «философских принципах сохранения волос». Ну и что? Сильно помогло это английской философии? Над нами, похоже, нависла угроза подобной терминологической агрессии со стороны Ее Величества Экологии. Избави нас, господи, и оборони…

Хороши жизнеутверждающие строки из стихотворения А. Ипполитова: «И – не такой уж дождик мокрый, и не такой уж я плохой». Их полезно повторять про себя «в минуту жизни трудную».

 

Перуанский С.С., к.ф.-м.н., член РФО (Москва). E-mail: ivan534@mail.ru

 

НА СВЕЖИЙ ВЗГЛЯД

НА СВЕЖИЙ ВЗГЛЯД

(Заметки философского партизана)

Во втором номере «Вестника РФО» за 2009 год целая подборка статей об образовании. В.С. Грехнёв в статье «О философии образования» обсуждает предмет указанной области философии и подчеркивает, что она рассматривает образование «в единстве всех его связей и отношений с действительностью». Именно так рассматривали образование все великие педагоги (Песталоцци, Дистервег, Ушинский). Начиная с Я.А. Коменского, они выдвигали принцип природосообразности обучения, что уже связывало педагогику с философией. Особенно характерны в этом отношении взгляды великого русского педагога В.П. Вахтерова. Читатель, вероятнее всего, не знает этого имени, поскольку советская педагогика «замолчала» его как не признававшего марксизм и Октябрьскую революцию. Вахтеров рассматривал образование в контексте развития человечества, а развитие последнего – в контексте эволюции живой природы. При этом он, бросая вызов самому Дарвину, видел движущую силу эволюции не в борьбе за существование, а в стремлении живых организмов к развитию. Философию образования Вахтерова можно определить как «школу без границ», так как, во-первых, воспитание подрастающего поколения должно идти во взаимодействии школы со всем гражданским обществом. Во-вторых, речь должна идти о планомерном воспитании всех поколений (век живи, век учись). Его фундаментальный труд «Основы новой педагогики», переизданный в Арзамасе в 2007 г., очень актуален, ибо до сих пор не смолкают философские споры о стратегии построения гуманного общества: воспитать ли посредством системы образования гуманных людей, которые построят совершенное общество, или политическим путем усовершенствовать общество, а оно уж создаст совершенную систему образования. Вахтеров видел решение проблемы во встречном движении системы образования и общества[1].

Утопические мечтатели, которые видят в образовании архимедов рычаг для подъема общества на новую высоту, забывают, что для оного рычага нужна точка опоры, а ей является общество, точнее, руководители системы образования. В статье А.М. Руткевича «Блага низкого качества» показано, что ныне указанный «рычаг», мягко выражаясь, гниловатый. Эта статья сошла бы за программное выступление кандидата на пост министра образования, но, увы! В качестве «точки опоры» мы и дальше будем иметь тех, кто довел наше образование до его нынешнего состояния.

Г.Н. Гумницкий и М.Г. Зеленцова взяли на себя смелость обсуждать сложнейшую философскую проблему: понятие свободы. Можно только приветствовать позицию авторов, не соотносить свободу только с человеком и рассматривать ее с позиций «предельной общности». Но весьма сомнительна общность без границ, распространяющая категорию свободы даже на неорганическую природу. В механике говорят о свободном падении тела, о степенях свободы тела, но здесь имеется в виду беспрепятственность, а она не тождественна свободе. Свобода предполагает возможность выбора движения. Альпинист, беспрепятственно падающий в пропасть, не является свободным. И о свободе растения говорить не приходится, так как оно лишено выбора и не может спасаться от огня. Гегель справедливо пишет, что дух, «бывший в плену у природы» лишь в ощущении «приходит к началь­ному моменту своего для-себя-бытия и тем самым к сво­боде». Ощущающий организм свободен в том смысле, что он может уклониться от нежелательной реакции и двигаться в направлении положительных реакций, тогда как реагенты химической реакции несвободны: они не могут уклониться от реакции. Свобода живого организма состоит в возможности совершать жизненно необходимые действия. Применительно к человеку можно сказать, что человек свободен, если он может оптимально удовлетворять ведущие потребности (заниматься любимой деятельностью, общаться с близкими по духу людьми и т.д.).

Статья В.И. Холодного «Соборно-феноменологический поиск философской (универсальной) идеологии» актуальна уже самой постановкой задачи об установлении определенной идеологии. Правда, весьма сомнительным выглядит положение об особой философской идеологии, которая «не призвана решать практические проблемы в сфере политики, экономики, образования», но при этом непонятно как «способна оказывать влияние на формирование политической идеологии». Философии незачем городить огород из двух идеологий, когда ничто не мешает ей напрямик разрабатывать государственную идеологию[2]. В.И. Холодный мечтает о России, которой «предназначена роль идеологического Центра», и это вполне возможно. Но для этого у России должна быть философски обоснованная, т.е. ясно сформулированная, выведенная из анализа истории (а не утопически изобретенная), исторически перспективная, а потому психологически выигрышная государственная идеология. А в отсутствии таковой мы узнаем из коммюнике об итогах переговоров Д. Медведева и А. Меркель, что Россия будет поставлять Германии газ и осуществлять инвестиции в развитие высоких технологий… в России? Нет, в Германии. Т.е. деньги, полученные за газ, вернуться в Германию на ее развитие, оставляя неразвитыми высокие технологии в России. При такой идеологии Россия не достигнет даже «простецкого выживания» (термин В.И. Холодного), не говоря о роли «идеологического Центра».

В анализируемом номере журнала сошлись сразу две полемики между нижегородскими членами РФО. В номере 2007/3 есть статья В.А. Кутырева «Почему наша(у) цивилизация(ю) не любит мудрость?». Не прошло и двух лет, как член РФО В.В. Фармаковский (будем называть его Критик) созрел для того, чтобы «бросить перчатку» ее Автору в статье «Почему вашу(а) мудрость не любит цивилизация(ю)?». В статье Критика широко используется классический демагогический прием подмены предмета дискуссии (который в просторечии называется передергиванием). Пример – известный анекдот: «Милая, ты не права». – «Ах, я не права, значит, я лгу. Ах, я лгу…». И т.д. вплоть до заключения: «Мама, он меня собакой обозвал».

Автор озабочен проблемой наступления на всех фронтах иррационализма, утраты философии, понимаемой как любовь к мудрости. Если «в классике» ставилась задача «понять учение, изучая людей», или на худой конец «людей, изучая учение» (Э. Фромм), то в модном ныне постмодернизме человек исчезает из поля зрения философии. Все более воцаряется «автоматизированное мышление-исчисление, знание-коммуникация». Автора волнует, что становится абсурдным вопрос: «Откуда мы, кто мы, куда идем?». Технологическое мышление «нашей цивилизации» отвечает только на вопрос «как». Правда, Автор пишет о цивилизации, которую «не любит мудрость» весьма неудачную фразу: «И – отказаться от нее. Хотя бы бороться с ней». Из контекста ясно, что речь идет о борьбе с издержками цивилизации, с электронным расчеловечиванием человека, но Критику нет дела до контекста. Он с удовольствием ловит Автора на слове и объявляет: пафос статьи в том, что «с этой цивилизацией надо бороться не щадя живота своего». Далее демагогия «крепчает». Еще одна неудачная, двусмысленно звучащая фраза о том, что в прошлом «мышление без блага, не ведущее к Храму» не ценилось или считалось опасным», дает основание Критику вспомнить об инквизиции, о репрессиях в России, конец которых он, запамятовав историю, относит к воцарению демократии, которую народ метко назвал дерьмократией, а по научному надо назвать плутократией.

Далее Критик становится в позу ментора и поучает, что двоичная система счисления создана не зря, и не зря трудились Марков и Тьюринг. Создается впечатление, что Критик элементарно не понимает содержание статьи Автора, как если бы слушатель лекции о вреде переедания с пеной у рта доказывал пользу вкусной и здоровой пищи. В заключение Критик пишет банальности про «мудрость затверженных истин», приписывает Автору желание «объявить свободу от наук», и вообще, «Мама, он призывает вернуться к репрессиям!».

Любопытна полемика между М.М. Прохоровым и А.Б. Шулындиной. Она началась с задиристой статьи А.Б. Шулындиной «Нужна ли ученым истина?» («Вестник РФО, №2009/1). В ней рассказывается о выступлении американского профессора М. Кремо, говорившего об артефактах, возраст которых исчисляется миллионами лет. А.Б. Шулындина достаточно критично относится к этому выступлению, отмечая «абстрактно-спиритуалистический перегиб», наивность многих рассуждений профессора. Но ей кажется, что указанные артефакты замалчиваются в угоду традиционным представлениям. Вспомнив, про методы поддержки «лысенковской науки», автор пишет: «Ученые, не отступающие от «традиционного дарвиновского направления»… бессознательно служат интересам тех сил, которые не заинтересованы в развитии человека». Ставить на одну доску дарвинизм и «лысенковскую науку»! Да ведь это форменная лысенковщина наизнанку. «Угодливо «расшаркиваясь» перед «традиционной наукой», философия по сути подписывает себе смертный приговор». То ли дело, если бы философия расшаркивалась перед артефактами Кремо, или перед уфологией, не говоря о «Тайной доктрине» Е. Блаватскй.

В «Реплике» М.М. Прохорова утверждается, что в статье А.Б. Шулындиной делается «вывод о доказанности «теосо­фии», необходимости и обоснованности синтеза науки, философии и религии». В «Отклике на реплику проф. М.М. Прохорова» А.Б. Шулындина отрицает наличие в ее статье такого вывода, и она права: я, например, подобного вывода там не нашел. Далее она, видимо, не замечая того, сама же и опровергает существование миллионнолетней цивилизации: «Закономерно возникает вопрос о том, что же цивилизация делала все эти миллионы лет… и где вообще эта цивилизация?». Но это не мешает ей усмотреть в невинной реплике М.М. Прохорова «инквизиторский тон», говорить, что «марксизм в лице своих серых кардиналов по-прежнему борется за место под солнцем». И вообще, «Мама, он занимается «поисками ересей» и «охотой на ведьм»!». Если вспомнить аналогичный подход Критика, можно констатировать, что демагогический лжемарксизм оставил-таки нам наследство, но с обратным знаком.

 

Перуанский С.С., к.ф.-м.н., член РФО (Москва) ivan534@mail.ru

 

 



[1] Эту книгу, полезную, философам, психологам, педагогам можно приобрести в Ассоциации творческих учителей России (АСТУР), тел. 373-17-81.

[2] См, например, мою книгу «Государственная идеология России XXI века». М.: 2001

или сайт social-gumanizm.narod.ru

ЗАКОН СОЦИАЛЬНО-ЕСТЕСТВЕННОГО ОТБОРА

НА СВЕЖИЙ ВЗГЛЯД

(Заметки философского партизана)

Не раз говорил я о субъективности выбора анализируемых статей (объем не позволяет отозваться обо всем интересном). На этот раз я предельно субъективен и пишу об одной, но очень необычной статье Н.С. Розова «Семь смешных философских грехов». Она выделяется своим критическим запалом. Упомянутые грехи совсем несмешные, и о них давно надо было писать, чтобы изживать их из практики. Давно уже надоели и сервилизм, и доклады о том, о сем и обо всем, и «грех невнятности», и догматизм, и пустая схоластика. Теперь будущие докладчики, возможно, задумаются и поостерегутся впадать в эти грехи, и качество докладов возрастет. Статья полезна и слушателям: мучаясь на скучных докладах, они могут развлекаться классификацией докладчиков по их греховности. Правда, здесь не надо впадать в грех поспешных приговоров. На секции «свободных философов», организованной Ю.Л. Дюбенком, один профессор говорил, что грешно В.С. Степину озвучивать на Конгрессе лекцию, читаемую аспирантам. Но Гегель предложил нам лекции, которые он читал студентам и даже гимназистам! А мы на него не в претензии. Почему же В.С. Степину или кому угодно другому не сделать научным докладом свою лекцию, если в ней есть оригинальные наработки?

Статья Н.С. Розова полезна еще и тем, что она с «открытым концом» и стимулирует поиск других грехов. Я уже нашел на материале самой статьи еще один очень распространенный грех: грех искажения критиками позиций критикуемого автора. Излагая фрагмент моего устного доклада, Н.С. Розов утверждает, будто я «стал представлять себе, как я дикий и голый в пещере стою над оленьей тушей и хочу завладеть красивой молодой самкой». Н.С. Розов, видимо, не знает, что существуют две версии движущих сил развития антропоидов. Одна из них – борьба за самок. Но я-то придерживаюсь другой, более прозаической версии борьбы за пищу, откуда и вытекает моя гипотеза о мирном дележе добычи как первом историческом акте. Поэтому я в принципе не мог говорить о «молодой красивой самке». Приписав мне такое, Н.С. Розов сам подтвердил догадку, высказанную в моей «Реплике» («Вестник РФО» № 2009/3, с. 63): он не понял мою концепцию. Значит, в науке встречается два вида фальсифицирования: 1) высокопрофессиональное, возведенное в ранг особого искусства (книга К. Поппера «Открытое общество и его враги»); 2) фальсифицирование невежественно доморощенное.

Впрочем, с легкой руки Н.С. Розова я втянулся в грех хождения вокруг да около. Если некто, желая опорочить кота в мешке, высмеивает мешок, охаивает его владельца, то это еще ничего не говорит про кота. Чтобы судить, хорош он или безобразен, его надо вынуть из мешка на всеобщее обозрение. Так я и сделаю. Ниже публикуется краткое изложение моей концепции, которая в статье Н.С. Розова предстала котом в мешке. И каждый сможет судить без посредников, что это: «невежественная и доморощенная «гениальность»» или концепция, заслуживающая обсуждения.

Перуанский С.С., к.ф.-м.н., член РФО (Москва) ivan534@mail.ru

 

ЗАКОН СОЦИАЛЬНО-ЕСТЕСТВЕННОГО ОТБОРА

КАК УНИВЕРСАЛЬНЫЙ ЗАКОН ВСЕМИРНОЙ ИСТОРИИ

Существование законов истории, действующих на всем ее протяжении, подвергалось и до сих пор подвергается сомнению. Наличие таких законов отрицал Маркс. Гегель признавал наличие общих законов истории: «Всемирная истории есть прогресс в сознании свободы, прогресс, который мы должны познать в его необходимости».

Н.С. Розов справедливо считает, что фатальную предопределенность событий, которая позволила бы нам перекладывать ответственность за будущее на «объективный ход истории», необходимо снять. Но решение этой проблемы он видит в отказе от «признания каких-либо абсолютных, безусловных законов и тенденций в истории»[1]. Как же тогда быть с несомненной «тенденцией» перехода: дикость – варварство – цивилизация? Гуманизация человечества – имеет поступательный характер, а каждое поступательное движение имеет закон, если не динамический, то статистический. Гегель писал: «Подобно тому, как зародыш содержит в себе всю природу дерева… так и первые проявления духа виртуально содержат в себе всю историю». Т.е. вся история человечества заложена в свернутом виде в первом историческом акте (термин Маркса).

Человеком не рождаются, а становятся в ходе социализации – вхождения в общественные отношения. Поэтому первый исторический акт – это первичный акт социализации антропоидов. Это простейшее (доступное антропоидам!) и притом гуманное действие, поскольку оно положил начало гуманизации (очеловечиванию).

В стаях обезьян существует биологическая иерархия – порядок, при котором первым насыщается вожак. Что могло разрушить этот порядок? Из зоопсихологии известно: когда в стае обезьян, добывающих бананы палками, вспыхивает драка, они бросают палки и дерутся кулаками, зубами, но не палками. Именно поэтому они до сих пор обезьяны. Допустим, что антропоиды начали жить в пещерах и научились-таки драться палками и камнями. Тогда щупленький Давид мог победить вожака-Голиафа, и на смену биологической иерархии пришли вооруженные драки за пищу. Но в вооруженных драках перестает работать инстинкт, подсказывающий слабому, когда надо выйти из борьбы, так как никто не чувствует, какой удар будет смертельным. Таким образом, фундаментальные инстинкты антропоидов – инстинкт борьбы за пищу и инстинкт самосохранения – пришли в противоречие, неразрешимое в рамках прежних отношений. Поэтому оставалось либо погибнуть в братоубийственных драках, либо подавить агрессивно-хватательный инстинкт, установив качественно новые отношения между членами стаи. По моей гипотезе, качественно новыми отношениями, снявшими губительное противоречие инстинктов, стал мирный дележ добычи как первичное общественное отношение.

Осуществление дележа требует не только подавления инстинкта агрессивной борьбы за пищу, но и установление определенного принципа дележа. Установление этого принципа, его реализация и постоянная защита от рецидивов инстинктивной борьбы – это деятельности, побудителями к которым выступили качественно новые, небиологические потребности, получающие свое удовлетворение именно в рамках дележа добычи (а не при ее поедании). Тогда новые потребности работают на развитие отношений дележа, дележ развивает потребности и т.д. Начинается автокаталитический процесс очеловечивания.

Очевидно, предки людей звуками и жестами выражали одобрение охотникам, принесшим добычу для дележа, что формировало потребность в славе. В отличие от потребности в пище эта потребность «ненасытна», она побуждает совершенствовать орудия даже тогда, когда пища имеется в изобилии. Но эту потребность (как и потребность во власти, возникшей из способности управлять дележом) можно рассматривать как следствие сублимации, так как слава и власть способствуют завоеванию благосклонности женщин. Подлинная эмансипация мужчин наступила, когда способности совершенствовать орудия породили потребность заниматься избранной деятельностью «из любви к искусству». С появлением дележа возник и вопрос, каким должен быть принцип, по которому распределяются между членами сообщества предметы и средства потребностей. Способность изменять распределительный принцип породила «бескорыстную» потребность в справедливом устройстве общества («я хату покинул, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать»).

Итак, из акта дележа добычи вырастала потребностно-способностная структура человека. В дополнение к первичным (неотложным) потребностям появился класс принципиально новых потребностей, имеющих социальную природу, которые можно назвать «ведущими потребностями»: они определяют стратегию жизнедеятельности человека, «ведут» его по жизни.

Из дележа вырастает и экономическая структура сообществ. Когда охотник отдает добычу для дележа, его добыча становится собственностью, а он – собственником. Собственником чего? Собственником «доли» общественных отношений, в которые будет включен охотник, благодаря своему вкладу в дележ, собственником его авторитета при принятии решений и т.д. Заметим: чтобы стать собственником добычи, ее надо отдать(!) сообществу. Но для этого необходимо обрести свободу от автоматизма инстинктивной деятельности. С дележом возникает свобода воли, а ее Гегель называл исходной точкой права. Дележ дает начало разделению труда – фундаменту экономики.

Дележ осуществляет или вожак, или «общее собрание» сообщества, или облеченные доверием члены сообщества. Поэтому дележ привносит в сообщество тот или иной механизм управления, из которого со временем вырастает государство.

Итак, из дележа вырастает все богатство потребностно-способностной структуры человека и весь политико-экономический строй современного общества. Не случайно первый исторический акт – он же и последний: общественные отношения – это дележ (обмен) продукцией, информацией и т.д.

Для объяснения происхождения человека Дарвин предложил гипотезу группового отбора: в борьбе обезьяньих стай друг с другом побеждали стаи, в которых более высоким был уровень взаимовыручки и другие нравственные качества. Но это не объясняет скачка между стайными инстинктами и общественными отношениями людей. Гипотеза Энгельса высветила роль труда, но она вообще не рассматривает роль естественного отбора в становлении человека и не объясняет скачок между трудом животных и трудом человека. Естественна идея синтезировать эти две гипотезы, сделав критерием группового отбора уровень производительных сил, достигнутый борющимися сообществами. Это трансформирует гипотезу группового отбора в гипотезу социально-естественного отбора.

Благодаря дележу пищу получали и слабые особи. Сохранение слабых особей при естественном отборе ведет к деградации и вымиранию вида. И напротив, орудийная деятельность меняет сами понятия силы и слабости (Давид и Голиаф!) и делает решающим фактором боеспособности изобретательность, а последняя не требует физической силы. Таким образом, гуманный акт дележа возник вопреки естественному отбору не как генетическая мутация, а как прижизненное изобретение гоминид. Поэтому опыт осуществления дележа не мог наследоваться генетическим путем. Возник механизм социального наследования, при котором новые поколения получают этот опыт от старших поколений путем прижизненного обучения так же, как и опыт орудийных действий. Естественный отбор трансформировался в социально-естественный отбор. Социальный – поскольку признаки, передаваемые по наследству, и сам механизм передачи возникли в результате социальных отношений, а борьбу между отдельными индивидами заменила борьба между сообществами. Естественный, – поскольку свои признаки передавали потомкам сообщества-победители.

Социально-естественный отбор сравнивал сообщества по их боеспособности. Боеспособность определяется уровнем развития трудовых и боевых орудийных действий. Отсюда положение марксизма о производстве как решающем факторе эволюции человечества получает новую и более наглядную интерпретацию: дело не в том, что производительные силы вступают в противоречие с производственными отношениями, а в том, что уровень развития производительных сил определяет боеспособность сообществ, становясь главным критерием социально-естественного отбора.

Орудийные действия – плод реализации ведущих способностей, которые, в то же время, являются ведущими потребностями: потребность быть оружейником, а не крестьянином, крестьянином, а не лекарем и т.д. Достаточно создать условия для удовлетворения ведущих потребностей (т.е. реализации ведущих способностей), чтобы сделать их неиссякаемым «рогом изобилия». Поэтому оптимальным будет тот распределительный принцип (принцип распределения должностей, средств производства и вознаграждений за труд) который обеспечит наибольшую отдачу от деятельности каждого члена сообщества, а значит, и наибольшую боеспособность. Отсюда вытекает закон гуманизации общества: в ходе социально-естественного отбора побеждают те сообщества, чей распределительный принцип наиболее близок к оптимальному варианту «каждому по его способностям создавать для сообщества средства и предметы потребностей[2]».

Нередко говорят, что этот принцип противоречит марксизму, так как ставит в качестве главного фактора развития распределение, а не производство. Но в текущей деятельности люди могут изменять именно распределительный принцип и этим влиять на производство. А оно говорит свое решающее слово лишь в итоге длительной борьбы сообществ («в конечном счете», как говорили классики марксизма). Важнейшим подтверждением этого закона является то, что рыночный механизм распределения предстает здесь как частный случай общего механизма социально-естественного отбора. В условиях рынка указанный принцип реализуется наиболее наглядно: каков предъявленный товар, таково и вознаграждение за него. Здесь можно опереться и на авторитет Питирима Сорокина, который писал, что принцип ««Каждому по его заслугам» стар, как само человечество»[3]. И это подтверждает весь ход истории. В книге Л. Моргана «Древнее общество» говориться, что на средней стадии варварства пленных приносили в жертву богам. Появление рабства покончило с этим обычаем. Тягловая сила раба – способность более высокого уровня, нежели способность исполнить роль жертвенного животного, и раб получил возможность удовлетворять наиважнейшую потребность – потребность жить. На заре капитализма эксплуатация рабочих была чудовищной, поскольку были востребованы способности невысокого уровня. Но в самой природе капитализма за­ложен источник постоянного повышения среднего уровня способностей, востребо­ванных производством. Логика конку­рентной борьбы требует эксплуатировать способности все более высокого уровня, а высококвалифицированного специалиста не заставишь работать по шестнадцать ча­сов в сутки и не будешь держать впроголодь. Отсюда постоянное повышение качества жизни в капиталистических странах.

 Естественен вопрос: сохраняет ли свое действие социально-естественный отбор в условиях глобализации. Как пишет Н.П. Иванов, «успешная промышленная политика невозможна без соответствующей социальной политики, направленной на развитие главного ресурса экономики — человека. Отсюда — значительное увеличение в развитых странах государственных затрат на образование, здравоохранение, социальное обеспечение… Это позволяет говорить о тенденции социализации института государства в ответ на вызов глобализации»[4]. Т.е. принцип «каждому по его способностям…» действует неизменно.

Быть может, гуманизация «глобального общества» стала такой, что высокоразвитые сообщества относятся к менее развитым без былого эгоизма? М.Г. Делягин пишет: «Распространение информационных технологий и глобализация качественно изменили сотрудничество между развитыми и развивающимися странами: созидательное освоение вторых первыми при помощи прямых инвестиций… уступает место разрушительному освоению при помощи изъятия финансовых и интеллектуальных ресурсов. Именно осмысление реалий и последствий этого перехода породило понятие «конченых стран», безвозвратно утративших не только важнейшие – интеллектуальные ресурсы развития, но и способность их производить»[5].  В древности более развитые сообщества «осваивали» аутсайдеров путем военного вторжения, уводя в рабство вереницы пленников. А теперь «всего лишь» изымают финансовые и интеллектуальные ресурсы. Факт гуманизации налицо, но социально-естественный отбор действует, как и прежде, порождая развитые и «конченые» страны.

Итак, история издревле и до наших дней предоставляет «наблюдательный материал», подтверждающий справедливость закона социально-естественного отбора: историю творят те сообщества, которые добиваются наибольшей отдачи от деятельности своих членов путем реализации распределительного принципа наиболее близкого на данный исторический момент к принципу «каждому по его способностям создавать для сообщества средства и предметы потребностей».

 

ПРИМЕЧАНИЕ. С полной версией доклада, где дается сопоставление концепции социально-естественного отбора с гипотезой техно-гуманитарного баланса, разработанной А.П. Назаретяном[6], можно ознакомиться на сайте social-gumanizm.narod.ru страница XXIV Философия истории.

 

Перуанский С.С., к.ф.-м.н., член РФО (Москва) ivan534@mail.ru

 

 



[1] Розов Н. С. Философия и теория истории. Книга первая. Пролегомены. М.: 2002. Электронная версия.

 

[2] Может показаться, что этот принцип не охватывает стариков и детей: ведь одни уже, а другие еще не производят никакой продукции. Но счастливая жизнь ребенка – предмет потребности для родителей, а жизнь стариков – для детей и внуков. Если сообщество не создаст благоприятных условий ухода за детьми и престарелыми людьми, тогда трудоспособное население будет вынуждено тратить на это дополнительные усилия, что негативно отразится на развитии производительных сил.

 

[3] Сорокин П. Человек. Цивилизация. Общество. М.: 1992, с. 253

[4] Иванов Н.П. Парадоксы глобализации — вызовы и поиски ответа. Материалы постоянно действующего междисциплинарного семинара Клуба ученых «Глобальный мир». М.: 2001. С. 21. 

 

[5] Глобалистика: Энциклопедия / М.: 2003, с. 186.

[6] Назаретян А.П. Цивилизационные кризисы в контексте Универсальной истории. М., 2001.

 

НА СВЕЖИЙ ВЗГЛЯД

НА СВЕЖИЙ ВЗГЛЯД

(Заметки философского партизана)

 

В связи с полугодовым перерывом в обзорах, в этом обзоре коснусь трех номеров: 2009/3, 4 и 2010/1. В первом из них помещены статьи о V Российском философском конгрессе. Здесь обращает внимание обстоятельная статья Н.С. Коноплева «С высот философского форума». Воспользовавшись завидной щедростью редколлегии на журнальную площадь, автор дал развернутую панораму Конгресса: от вступительного слова В.С. Степина через «звучный» доклад В.С. Диева и ряд других не менее «звучных» докладов до такого уникального явления как секция «Свободной философии» во главе с неподражаемым Ю.Л. Дюбенком. Нельзя не присоединиться к сетованиям Н.С. Коноплева на то, что вопреки девизу Конгресса «Нука. Философия. Общество» «на пленарном заседании отсутствовал анализ складывающихся в РФ общественных отношений».

Та же тема обсуждается в темпераментной статье С.А. Шаракшанэ «Какими должны быть философские конгрессы?». Автор считает, что Конгресс в его нынешней модели не выполняет «функцию социальной критики, идеологическую и мировоззренческую». По мысли С.А. Шаракшане философы должны возглавить борьбу с «мировоззренческой капитуляцией»; им «в мировоззрении надо быть на порядок смелее, чем рядовые граждане». Если уж говорить о смелости, то в данном контексте надо смело говорить не о мировоззрении, а об идеологии, и тогда призыв станет более чем актуальным. В самом деле, недавние взрывы в московском метро высветили поразительный факт: их осуществили не темные фанатички, а интеллигентки. Что повело на это совсем еще юную отличницу? Говорят: месть за мужа. Полноте, для этого существует обычай кровной мести, а тут явно идеологический акт. Юных романтиков (хоть и немногих) влекут великие дела, вплоть до смерти за идею. Что могла она почерпнуть в рамках школьного Госстандарта, разработанного государством у которого за душой нет хоть какой-нибудь идейки? Это ведь в тоталитарном «социалистическом» прошлом поднимался на щит Данко с его вопросом, «Что сделаю я для людей?». Или Павка Корчагин. Или «мечтатель-хохол», который «хату покинул, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать», потому что «красивое имя, высокая честь». А при нынешнем разгуле демократии-плутократии все это осмеяно, опошлено. Реклама зовет развлекаться, играть и выигрывать. И вот среди этого идеологического маразма находятся умные идеологи, которые говорят о священной войне, о создании великого исламского государства. Красивое имя, высокая честь… Кроме боевых действий и информационной войны идет незримая идеологическая война, которую государство наше безнадежно проигрывает. Идеологически импотентное государство, идеологически индифферентные философские съезды – ну, просто благодать для недремлющих психологов-идеологов джихада. И хорошо бы ошибиться, но вряд ли в таких условиях недавние взрывы будут последними.

И вот что удивительно: призывы к актуализации философских исследований звучат давно и часто (на вскидку вспоминается статья Н.З. Ярощука  ), а воз и ныне там. Так, может, на следующих выборах руководителей РФО рассмотреть их кандидатуры с позиции нацеленности на поворот проблематики конгрессов и конференций в русло актуальных социально значимых проблем? Или дело не в руководстве, а в том, что наша почти что бессменная пленарная элита не просто страшно далека, а безнадежно далека от народа, и остается дожидаться смены поколений? Во всяком случае, «с этим что-то делать надо, надо что-то предпринять».

В.А. Кутырев («О чем забыли сказать на Конгрессе») выступает с призывом «Совет Федерации в Сибирь!». И.А. Гобозов в статье «Россия без столицы?» (№2009/4) возражает ему и утверждает, что «не было никаких объективных причин для перевода Конституционного суда в Петербург». Ну, нет, объективная причина была: до Петербурга дальше, чем до Москвы, и число жалобщиков к удовольствию властей сократится. Но что будет кроме организационных сложностей, если вместо того, чтобы упразднить СФ за ненадобностью, перевести его в Сибирь? Это непонятно.

В номере 2009/3 целых два материала Н.С. Розова: интервью и статья «Семь смешных философских грехов». В интервью говорится об актуальных проблемах философии, о ее кризисе. Уровень философствования участников конгресса оценивается как невысокий. Н.С. Розов блестяще парировал провокационный вопрос журналиста А. Нилогова: «Какая польза от фуршетной философии?», охарактеризовав его как типично журналистскую попытку «заранее оболгать предмет обсуждения» и отметив, что журналистская братия «пользуется благами фуршетов гораздо чаще и охотнее философов».

Упомянутая статья замечательна тем, что в ней говориться об отнюдь несмешных грехах, которые давно пора искоренять из жизни философского сообщества. Можно надеяться, что после этой статьи докладчики остерегутся впадать в грехи сервилизма, перманентного соскальзывания с темы на тему, невнятности, догматизма, пустой схоластики. Статья хороша еще и тем, что она с открытым концом и стимулирует выявление других грехов. Не без гордости обнаружив себя грешником номер один (грех невежественной и доморощенной гениальности), констатирую, что Н.С. Розов впал в восьмой широко распространенный грех – в грех сознательного искажения позиций оппонента (оказывается, подобно тому, как «философы тоже шутят», философы порой тоже пытаются «заранее оболгать предмет обсуждения»). В связи с этим я опубликовал в «Вестнике РФО» №2009/4 краткое изложение моего доклада на секции «Философия истории», а в номере 2010/1 – мое прочтение гегелевского учения о понятии. Пусть каждый судит без посредников, о чем идет речь.

В номере 2010/4 примечательна статья В.Т. Третьякова с претенциозным названием «Мой ответ Д. Медведеву». Она представляет собой смесь бесспорных положений с утверждениями, доходящими до абсурда. Верно, что нельзя понимать «модернизацию России» как вестернизацию, но как с этим увязать тезис о том, что Россия есть часть евроатлантической (христианской) цивилизации? Ближе к истине учения о евразийском характере России. В.Т. Третьяков полагает, что государство представляет для граждан России самостоятельную ценность. Но народ издавна говорил: до бога высоко, а до царя далеко. А недоверие к современной власти, бессчетно обманывавшей людей, стало притчей во языцех.

Другой ценностью автор объявляет некую только ему понятную «внутриполитическую самодержавность», которую он просит не путать с банальным монархизмом. Ладно, не будем путать: не больно-то хотелось разгадывать эти шарады.

И совсем уж наивно звучит утверждение, что честно (!) описать русскую политическую систему нетрудно, «ибо именно с ее помощью происходит реальное управление страной». Но лишь одному богу да властям известны подспудные течения, лежащие в основе властных решений (почему из всех олигархов сел один Ходорковский, а не кто-нибудь другой? И т.д.).

Автор утверждает, что «русская православная церковь остается одним из важнейших государствообразующих институтов России как страны и нации». Особенно интересно тут слово «остается»: при советской власти церковь таковой не считалась, а худо-бедно кое в чем были «впереди планеты всей».

И совсем уж абсурдно объявлять РПЦ единственным хранителем «моральных кодов России как цивилизации». О том, как формируется мораль в современной России хорошо описано в статье О.В. Козловой  и Ю.Л. Балюшиной «К проблеме гражданского сознания и гражданского общества в РФ». Здесь показано, что современная политико-экономическая система вытравляет проявления собственной активности в гражданско-общественной сфере, формирует послушную исполнительность и верноподданническое сознание. Ну, и при чем тут РПЦ с бог знает какими-то «моральными кодами? Одним словом, из «Известий» зачем-то перепечатана не очень-то философская статья.

И.И. Кондрашин в статье «Россия вперед! Но где выход?» выдвигает прогрессивную идею, что политическим партиям пора уже преодолеть «страх нарушить Статью 13 Конституции» и начать думать о вразумительной государственной идеологии. Но он отстает от жизни, когда отталкивается от старой концепции: «С давних пор считалось, что в России две беды – дураки и дороги». Во-первых, давно уже отмечена третья беда: дураки на дорогах. Но все это снято (в гегелевском смысле) революционно новой парадигмой российских бед, сформулированной А.Н. Чумаковым («Вестник РФО»         ):

А.А. Крушанов («Наука и вера в эпистемологическом контексте» №2009/4) комментирует «примечательное заявление» о. А. Кураева о том, что между наукой и богословием нет принципиальной разницы, поскольку «последующие поколения ученых не перепроверяют сами все предыдущие научные знания, …а просто принимают их на веру и идут дальше». Загадка нетрудна: о. А. Кураев лукаво играет словами. Во-первых, принимать на веру чьи-то слова – это отнюдь не то же самое, что верить в бога. Во-вторых, ученые уверены в правильности системы Коперника, а не верят в ее правильность. Они знают, что эта система правильна. По жизни вера в бога начинается там, где кончается уверенность в успехе дела. Только на этом рубеже начинаются молитвы. А ученые, когда они неуверенны в правильности обнаруженной закономерности, не молятся о спасении от ошибки, а оценивают вероятную величину последней, исходя из теоретических положений и эмпирических данных.

Бессмертная надежда  преодолеть социальные кризисы, изменив  систему воспитания, высказывается М.И. Штернбергом в статье «Корни глобальных кризисов и природа человека» (№2010/1). Вывод, что воспитание может радикальным образом влиять на человека, делается на основе различий менталитета северных и южных корейцев. Вывод верный, если только не забывать, что главным фактором воспитания является политико-экономическая система в целом, а не одна только система воспитания и обучения как таковая. Для прогрессивного изменения системы воспитания (т.е. системы дошкольных учреждений, школы, высшего образования) необходима политическая воля государства. А если таковой нет, если государству нужны «винтики», бездумный электорат, тогда надежда изменить систему образования в целях исправления природы человека сродни надежде вытащить самого себя из болота за волосы.

Порадовала статья  Н.И. и Н.Н. Губановых «Наука и религия: проблема их совместимости». Ныне статьи о соотношении науки и религии, отражающие проблему вполне объективно, без тошнотворных заигрываний с религией стали редкостью.

Отрадно, что рубрика «Обратная связь» начинает оправдывать свое название. Т.П. Лолаев написал в №2009/4 «Ответ «философскому партизану»». И, что особенно приятно, он ответил на комментарий, содержащийся только в электронном варианте на сайте social-gumanizm.narod.ru.  Т.П. Лолаев пишет, что вопреки моему утверждению о невозможности дать дефиницию времени, он такую дефиницию дал: «Время – функция конкретного объекта, процесса, возникающее и объективно существующее, поскольку оно образуется в результате последовательной смены качественно новых состояний реального процесса». Но у объекта много функций. Мы лишь тогда определим время, когда укажем специфику этой функции, а этого-то и нет в данной дефиниции. И этого невозможно сделать, так как время – атрибут движения (его длительность), а не его функция.

Г.Н. Гумницкий и М.Г. Зеленцова ответили на мой комментарий статьей «Применимо ли понятие свободы к неживой природе?» (№2010/1). Возражая на мой отрицательный ответ на вопрос, вынесенный в заглавие статьи, они написали, что, может быть, было бы правильным в случае неживой природы говорить о свободе «в себе». Вот с этим я вполне согласен. Свобода в себе – это еще не свобода, а только ее потенциальная возможность. Тютчев гениально сказал: «Не то, что мните Вы, природа, не слепок, не бездушный лик. В ней есть душа, в ней есть свобода, в ней есть любовь, в ней есть язык».

НА СВЕЖИЙ ВЗГЛЯД

НА СВЕЖИЙ ВЗГЛЯД

(Заметки философского партизана)

 

В «Вестнике РФО» №2010/2 мое субъективное внимание привлекла связка статей Ю.Р. Фурманова «Вера и знание: об опасности их противопоставления в курсе «Основы религиозных культур и светской этики»» и А.Б. Шулындиной «Вера и знание: две непересекающиеся прямые?».  Ю.Р. Фурманов пишет: «Существуют обоснованные сомнения в том, что никакой гармонии веры и знания в новом школьном учебном курсе не произойдет». Было бы весьма   удивительно, если бы в школьном курсе произошло то, чего не произошло за многовековую историю человечества. Да и не эта забота двигала инициаторов введения нового курса: хорошее ли, плохое ли преподавание религиозно ориентированного курса увеличит хоть несколько число прихожан, посещающих церковь, а, значит, и доходы последней – вот что главное. Этот мотив глубоко таится под спудом споров о светскости и духовности нравственности, но нам, изучавшим марксизм, было бы грешно не различать базис и надстройку.

Скажут: не кощунствуй и не святотатствуй! Существует де страшная «опасность умаления религиозно понимаемой духовности как стержня нравственного воспитания личности». Логика тут, видимо, такая: коль есть в Евангелии Нагорная проповедь, значит, религия – стержень нравственного воспитания. Ах, если бы все было так просто! Но практика в качестве критерия истины показывает, сколь мало значат максимы проповедников для людей, наизусть разучивших проповеди. Пусть те, кто провозглашает религию стержнем нравственного воспитания, ответят, почему история православной России представляла собой «сотни лет тупых и зверских пыток» (М. Волошин)? Почему в православной России происходили жестокие еврейские погромы, а в безбожной Советской России еврейских погромов не было? Почему при нынешнем буме религиозности и клерикализма преступность возросла многократно и появились новые виды преступности? Пока не будет ответа на эти вопросы, нет никакого оправдания протаскиванию в школы религиозно ориентированных курсов.

Автор заключает: «Без рефлексии современное религиозное  сознание обречено пребывать в современном мире на периферии общественной жизни». Это так, но с рефлексией оно и вовсе будет съеживаться как шагреневая кожа. В общем, я так и не понял, в чем же опасность противопоставления веры и знания.

А. Б. Шулындина обсуждает сложнейшие вопросы существования «трансцендентной сферы реальности». Автор отталкивается от статьи В.Н. Сагатовского «Религиозное и научное как типы человеческих отношений к миру» («Вестник РФО №2009/4). Здесь обсуждается «нередуцируемость друг к другу, но взаимодополнительность названных типов отношений при условии определенного их понимания». Статья укрепляет впечатление, что авторы, рассуждающие о взаимоотношении религии и науки фатально неспособны обращаться к практике, как критерию истины. Вопрос о взаимодополнительности религии и науки – это вопрос исторической практики, а не «определенного их понимания». Наука сделала гигантские шаги, а православная религия не изменилась ни на йоту. Продолжает даже жить по старому стилю. Соответственно наука ничего не может взять от абсолютно косного института, каким является религия (а все разговоры о взаимодополнительности религии и науки ведутся исключительно ради протаскивания в систему образования религиозно ориентированных курсов). Вместо «ясного, как солнце»  научно-исторического подхода В.Н. Сагатовский предпочитает напустить словесный туман «определенного понимания», при котором, как он с осторожностью выражается, «можно говорить» об указанной взаимной дополнительности.

«Определенное понимание» состоит в том, что в нашей душе пребывает дух, т.е. трансценденция. О ней мы можем знать лишь то, «что она ЕСТЬ и присутствует в нашей душе». Сразу же возникает вопрос: на каком основании мы должны так считать? Но приводить основания – это удел научного подхода, а научное познание «не может сделать объектом… трансцендентную реальность, которая открывается вере». А если мы не поверим В.Н. Сагатовскому на слово? Тогда не станем «сопричастными духовной целостности мира»,  не испытаем «особого рода переживаний, именуемых религиозным чувством», не ощутим «святости бытия», не достигнем «отождествления себя с высшим Я». Что ж, на почве «знания о незнании», которое адекватно выражается только «мудростью молчания», можно говорить о чем угодно, включая взаимную дополнительность религиозного и научного отношения к миру. Это, вероятно, преумножит благорасположение к ней чиновников от науки, подыгрывающих клерикализму, но не добавит философии авторитета в глазах ученых.

А.Б. Шулындина, приветствуя сам факт признания В.Н. Сагатовским трансцендентной реальности, не соглашается, что эта реальность не поддается никакому объективному исследованию. Дескать, за решение этой проблемы брались люди не той квалификации, и использовался не тот «терминологический язык». К сожалению, рекомендации автора по исследованию «единой внутренней сущности мироздания», каковая и «являет себя человеку в «опыте трансцендентного»», выглядят противоречивыми. «Это Начало, не смотря на всю невозможность его адекватного познания силами человеческого разума, может быть познаваемо…». «Задачей философии является в первую очередь познание непостижимого трансцендентного Начала…». Познание непостижимого! Впрочем, дело известное: если нельзя, но очень хочется, то можно.

Позволю себе высказать свой «партизанский» подход к проблеме трансцендентной реальности. Философы любят разрывать парные категории, а потом мучительно решать проблему их соединения. Наиболее наглядный пример – проблема идеального и материального: как они соотносятся? Да, Дубровский, да, Ильенков, но их противостояние показывает, что проблема-то осталась. И не мудрено, ибо еще Гегель заметил: «Скорее разобщение материального и имматериального может быть объяснено только на основе первоначального единства их обоих». Т.е. нет материального и нет идеального, а есть одно только материально-идеальное (или идеально-материальное). Как это понять? Нет материальных движений: любое движение материально-идеально. Падает камень. Говорят: это материальное движение. Но позвольте, движение имеет траекторию, а ведь она не состоит из материи. Однако траектория не только идеальна: в каждой ее точке одно мгновение пребывал центр масс камня, и без этого не было бы траектории. Траектория идеально-материальна. Ну, а скорость? Это длина пути, пройденного за единицу времени. С длиной пути мы уже разобрались, но и единица времени – это не кусок материи. Значит, скорость (и ускорение!) идеально-материальный параметр. Все параметры, так называемых материальных движений идеально-материальны!

 Считается, что сферу идеального образуют разные формы отражения в человеческом мозгу. Образ камня в нашем восприятии тоже материально-идеален, но идеальность образа иного рода, нежели идеальность фактического движения камня. Идеальность того же образа как предмета мышления имеет еще более высокий уровень абстрактности.

Подобно тому, как мир материально-идеальный, он имманентно-трансцендентный, но следует различать разные виды трансцендентного. Выше мы видели, что трансцендентное связывается с божественным, с «глубинным общением души с духом». Отсюда вытекают два признака трансцендентного: запредельность в смысле пребывания за пределами познания и в смысле  исключительной значимости, запредельной ценности трансцендентного. Этот второй признак делает трансцендентное разновидностью субъективного: что для верующего имеет исключительную значимость, то для атеиста пустой звук, в котором для него нет ничего непознаваемого, а значит, и нет трансцендентного.

Таким образом «опыт трансцендентного» состоит из мысли о боге и переживаний в связи с этой мыслью. Форма (мысль и переживания) имманентна, содержание (бог) трансцендентно. Поскольку форма неразделима с содержанием, постольку мысль о боге логично считать имманентно-трансцендентным образованием.

Но все сказанное о трансцендентном веры, справедливо для любви: возлюбленная исключительно значима и непостижима только для любящего (как бог для верующего). Если бы не эта трансцендентность любви, насколько меньше было бы браков, кончающихся разводами! О любви можно сказать словами В.Н. Сагатовского: «Все, что мы можем знать о ней, это то, что она ЕСТЬ и присутствует в нашей душе».  А разве не то же самое можно сказать про любовь матери к ребенку? Про экстаз человека, слушающего в консерватории любимую симфонию? Все это трансцендентное разных видов.

Имманентно-трансцендентны не только многие наши мысли, но также наши ощущения, ибо их субъективный аспект непостижим и исключительно значим. Возьмем, например, ощущение цвета. Пытались ли вы выразить словами, чем красный цвет отличается от зеленого (синего и т.д.)? Попытайтесь, и вы с удивлением обнаружите, что нет ни одного слова, которое позволило бы описать это различие. А чем кислое отличается от сладкого? А как описать вкус пищи человеку, который эту пищу не пробовал? Нет и быть не может «терминологического языка», адекватного этим задачам.

Субъективный аспект ощущений имеет и второй признак трансцендентного – исключительную значимость. Зрительные ощущения позволяют ориентироваться в мире, а также наслаждаться произведениями искусства и пейзажами природы. О значимости сексуальных ощущений нечего и говорить: когда мы их переживаем, познание отдыхает. Таким образом, введя понятие вещи в себе, Кант «ошибся адресом». Причина ощущений – это не вещь в себе. Например, мы точно знаем причину разноцветности мира: наши рецепторы по-разному воспринимают свет с разной длиной волны. Но «вообще недоступен познанию» ощущаемый нами цвет, так как никто не может взглянуть на мир глазами других людей. Удивительный парадокс мироустройства! Научному познанию недоступно то, что мы знаем лучше всего: субъективный аспект наших ощущений.

Любопытно, что авторы двух последних статей заявляют о своей готовности к нападкам коллег: В.Н. Сагатовский готов к обвинениям в зауми, а А.Б. Шулындина – даже к тому, что некоторые положения ее статьи будут отнесены «к разряду «откровенной чертовщины»». На самом же деле эти статьи тем и хороши, что при всей их спорности, они заставляют задуматься о познании «единой внутренней сущности мироздания», над чем билась и будет биться мировая философия.

Статья Г.Н. Гумницкого «Об идеологии либерализма, истине и добре» имеет уже отмеченный недостаток: вопросы, указанные в заглавии, обсуждаются в отрыве от исторической практики, что делает обсуждение схоластичным. Автор задает странный вопрос: «Разумно ли придерживаться идеологии либерализма, если учесть, что она несовместима с идеалом добра и аморальна». Ответ содержится в вопросе: конечно же, придерживаться аморальной идеологии неразумно (если речь идет не о преступниках), но такова ли эта идеология? Автор утверждает, что так оно и есть: «Либерализм, по сути, ничем не отличает­ся от анархизма и социального дарвинизма. В экономической дея­тельности собственников, как и в политике служащей им власти, не остается никакого места для морали, для ее принципов добра, долга, гуманности, справедливости, для стыда, и совести, для заботы о каждом человеке, о народе, для патриотизма». Для проверки этого утверждения лучше не пускаться в длинные рассуждения, а обратиться к историческому опыту: мы найдем, что в странах, с многовековым опытом исповедования либеральной идеологии уровень и качество жизни весьма высокие, выборы демократичны (особенно в США), а суды в высокой степени независимы от исполнительной власти. Это не случайно, ибо собственники в своей экономической деятельности ориентируются на покупательский спрос, т.е. они просто вынуждены заботиться о каждом потенциальном покупателе. Разумеется, в массовой деятельности не исключены различные злоупотребления, но политика власти неизбежно (вынужденно!) направлена  на укрепление государства, и поэтому власть вынуждена пресекать злоупотребления, анархию и т.д., поскольку в ином случае после следующих выборов, она останется не у дел.

Не менее странно и такое утверждение автора: «О полном неразумии либерализма и той «реформы», которая у нас проводится с начала 90-х годов, можно судить по таким фактам, как развал СССР, превращение России из великой державы в отсталую страну, в сырьевой придаток Запада, упадок промышленности, науки и культуры и т.д.». Проведенная у нас «реформа» также относится к либерализму, как «прихватизация» относится к приватизации. И если мы пришли «к дикому, криминальному капитализму и к серьезному общественному регрессу», значит, либерализмом в его энциклопедическом (и практическом для Запада) значении у нас и не пахло.

Разбирая положение академика Шмелева «что экономически эффективно, то и нравственно», Г.Н. Гумницкий пишет: «Получается, что чем интенсивнее капиталист эксплуатирует работников, тем он нравственнее!». Но исторический опыт показал, что интенсивная эксплуатация экономически неэффективна, вследствие чего и перестал действовать закон абсолютного обнищания пролетариата. В связи с этим формулу Шмелева я использую в иной формулировке: «все гуманное – разумно (экономически целесообразно), все разумное (экономически целесообразное) – гуманно».

В заключение еще раз выражу сожаление, что «история учит тому, что она ничему не учит». Происходит это в частности и потому, что философы предпочитают, не учиться у истории, а громоздить словесные конструкции. Энгельс писал: «Наше понимание истории есть прежде всего руководство к изучению, а не рычаг для конструирования на манер гегельянства. Всю историю надо изучать заново, надо исследовать в деталях условия существования различных общественных формаций, прежде чем пытаться вывести из них соответствующие им политические, частноправовые, эстетические, философские, религиозные и т.п. воззрения» (Соч. т. 37, с. 371). Следовательно, желая охарактеризовать сущность либерализма, мы должны прежде всего проанализировать реальный исторический процесс, происходивший в странах с либеральной идеологией.

Полной слепотой к реалиям истории и неуважением к народу России отличается статья С.В. Соколова «Формационная теория Маркса в свете современности». Автор пишет: «В результате пролетарско-социалистической «революции» (1917-1939) большевистские проле­тарии – маргинальный, озлобленный, амбициозный класс России, захватили страну и уничтожили прогрессивную капиталистическую формацию». Во-первых, не понятно, почему окончание «революции» датируется 1939 годом. Во-вторых, не было в России столько пролетариев, тем более, большевистских, чтобы он мог захватить страну. Один из самых глубоких русских мыслителей Н.А. Бердяев писал о движущих силах революции: «Русская революция возможна была только как аграрная революция, опирающаяся прежде всего на недовольство крестьян и на старую ненависть их к дворянам-помещикам и чиновникам». Ее значение в истории России он оценивал так: «Революция освободила раньше скованные рабоче-крестьянские силы для исторического дела. И этим определяется исключительный актуализм и динамизм коммунизма». Если сравним высказывания выдающегося философа с текстом С.В. Соколова, то увидим, что диплом д.ф.н. не гарантирует от заскорузлой доморощенности мнений.

А.В. Ерахтин  в статье «Устарел ли философский материализм?» справедливо указывает на синергетику как на важную ступень в развитии естествознания, подтверждающую способность материи к саморазвитию. Тем самым синергетика становится «одним из самых сильных научных аргументов в пользу истинности материалистической философии». Отмечу только одну неточность: Маркс и Энгельс не говорили, что их учение – руководство к действию. Так говорил Ленин, а высказывание Энгельса на этот счет цитировалось выше.

Впечатляет глубоко продуманная и прочувствованная статья В.Г. Торосяна «Любовь к смыслу как смысл образования». Автор ставит вопрос о том, чтобы система образования улавливала «задачи, поставленные самой жизнью» не дожидаясь задач, «спущенных» властными решениями. И остроумно заключает: в последнем случае есть «опасность подмены решения проблем «принятием решений»».

Другая тема статьи В.Г. Торосяна – роль философии в современном мире. Философия трактуется автором как «любовь к смыслу», а «смысл философского образования для человека любой специальности – это и выработка умения мыслить, и воспитание умения и потребности задумываться о смысле и назначении собственной деятельности, ответственности за нее, способности задавать вопросы». Вероятно, именно при такой постановке задачи философия будет восприниматься как полезное интеллектуальное подспорье, а не как лукавое мудрствование.

Смелую и интересную задачу создания новой гносеологии поставила Э.А. Тайсина в статье «В направлении к «экзистенциональному» материализму». Суть ее предложения состоит в построении «учения о бытии, онтологии, и учения о познании, гносеологии» в единстве. «Философское направление, изучающее единое сущностное бытие, человеческое по преимуществу, строя метафизику как существенное единство онтологии и гносеологии, можно назвать экзистенциональным. Но ведь еще Ленин писал: «В „Капитале" применена к одной науке логика, диалектика и теория познания [не надо 3-х слов: это одно и то же] материализма...». Непонятно, чем отличается давно провозглашенное единство онтологии (диалектики) и гносеологии (тоже диалектики!) от нового единства.

Э.А. Тайсина предлагает различать материализм объективный («это в сущности наивный реализм, с которого стартует натурфилософия») и субъективный материализм, «учитывающий неминуемость живого присутствия наблюдателя в наблюдаемом и необходимость превращенного (идеального) бытия познаваемого в познающем». Наивный реализм давно стал историей, а научный материализм всегда был «субъективным» (т.е. «экзистенциальным»), так как всегда обладал признаками, указанными Э.А. Тайсиной. Поэтому предложенная автором дистинкция выглядит искусственной.

Автор утверждает: «Гносеология экзистенциального материализма признает, что первой посылкой теории познания является следующее суждение: единственный источник наших знаний – ощущения». Против этого положения, возражал еще Гегель, указывая, что оно, отрицает роль разума в познании. Поэтому указанное положение нуждается в уточнении: единственный первоисточник наших знаний – ощущения.

Э.А. Тайсина предлагает ряд терминологических новаций: вместо терминов «тождественность» или «адекватность» она предлагает термин «презентация». В наше время этот последний термин ассоциируется с мероприятием по представлению новой книги, а не с тождественностью. Автор пишет: «Познание есть интерференция субъекта и объекта». Но старый привычный термин «отражение» гораздо точнее отражает гносеологический аспект субъект-объектного  отношения.

Непонятно утверждение: «Сверхмыслимого не существует, а если существует, то временно». И просто невозможно согласиться с утверждением: «Истина – абстракция, некоторая классификация (со)знания» (любопытно, что манера письма с использованием скобок внутри слов, широко практикуемая В.А. Кутыревым, завоевывает признание). Ложное положение – это тоже абстракция и тоже «классификация (со)знания». Вопрос «что есть истина» весьма не прост. Даже в произведениях Канта и Гегеля он рассмотрен не корректно. Разъяснение этого момента см. на сайте social-gumanizm.narod.ru на странице «Что есть истина?».

В целом можно констатировать, что новации, предложенные Э.А. Тайсиной, носят терминологический по преимуществу характер. В.А. Кутырев в статье «Наука конца света» как всегда озабочен уходом науки в сферу небытия. Однако он напрасно бьет тревогу по поводу появления в физике «нестрогого» терминологического аппарата: все эти кварки, туннели, кротовые норы и т.п. – это всего лишь результат образного мышления физиков, и за странностью, а порой случайностью терминов не кроется никакого кризиса понятийного аппарата. Физики действуют по русской пословице «Хоть горшком назови, только в печь не ставь» (кстати, темная материя не заменяет черные дыры, а сосуществует с ними). И то обстоятельство, что «последних объяснений» физики ищут в явлениях микромира, отнюдь не лишает явления макромира субстанциальности. Идет естественный процесс углубления познания на пути изучения строения «фундамента материи». И то, что результаты этого процесса описываются на языке математики («не школьной, «человеческой», а прикладной») это также неизбежно, как неизбежно то, что философские тексты пишутся не на языке математики, а на языке философских категорий. Что же касается «галактических информационных полей» и других атрибутов «инонизма», то этих неизбежных издержек производства не следует бояться: на каждый роток не накинешь платок. А уж на высказывания журналистов Интерфакса и прочей пишущей братии и вовсе не надо обращать внимания в научных работах.

 

Hosted by uCoz

 

Перуанский С.С., к.ф.-м.н., член РФО (Москва). E-mail: ivan534@mail.ru

 

 

 

Hosted by uCoz

2011-03-10T18:14:00Z 2011-03-10T18:14:00Z 2 925 5278 Samsung Electronics 43 12 6191 12.00

o:p>

 

534@mail.ru

 

п

Hosted by uCoz
В

НА СВЕЖИЙ ВЗГЛЯД

(Заметки философского партизана)

 

В анализируемом номере «Вестника РФО» №2010/3, как и во всех других номерах есть озабоченно-патриотические статьи. Так Х.Г. Тхагапсоев в статье «Ладан и четки как механизмы инновации?» обеспокоен многими бедами государства российского. Это и несформированность гражданского общества, и все расширяющееся деление на наших и не наших, на коренных и пришлых. Вдобавок ко всему «недавно приняты два странные политические решения»: выстраивание «по религиям» школьного курса «Основы религиозной культуры и светской этики» и придание особого статуса казачеству. Благодаря этому «в культуру общества вкрадывается идентификация розни «иноверцы», «инородцы»». Особый вес высказываниям Х.Г. Тхагапсоева придает то обстоятельство, что ему как жителю Кабардино-Балкарии эти проблемы знакомы не понаслышке.

Обстоятельная статья Б.И. Зеленко «К вопросу о доверии власти в Российской Федерации» показывает, что РФО могло бы сказать государственной власти много полезного, если бы был налажен полноценный диалог между властью и философами.

Актуальной проблеме соотношения светской и религиозной этики посвящена статья П.Е. Матвеева «К вопросу о понятиях «светская этика» и религиозная этика»». Здесь отмечается, что термин «светская этика» некоторые авторы рассматривают как недопустимый в виду его нетрадиционности. П.Е. Матвеев справедливо считает, что этот термин имеет право на существование, так как он обозначает вполне определенное содержание: феномены морали, связанные не с сакральными, а с социальными причинами. Он полагает, что светская и религиозная этика дополняют друг друга, но с этим трудно согласиться. Исторически религиозная этика возникала позже светской. Объективные нужды общественной жизни формировали нормы морали с самых первых шагов человечества задолго до появления религий. Поэтому при всем различии религиозных представлений основные нормы морали (не убей, не укради и т.д.) совпадают у всех народов. Пророки, говорившие от имени Бога, предлагали людям те нормы поведения, которые они (люди) выработали в повседневной жизни, а иначе пророки не стали бы пророками. Со времен Фейербаха известно, что божественные заповеди списаны с общепринятых норм поведения. Поэтому религиозная этика по необходимости в значительной части совпадает со светской этикой, и отличается от последней специфическими религиозными нормами: соблюдение постов, посещение церкви (мечети и т.п.).

В.Д. Жирнов – автор статьи «Гегель о понятии и представлении» – почему-то знает только два вида комментаторов Гегеля: самые добросовестные «в лучшем случае… без искажения пересказывают его «учение о понятии». А в худшем – этот пересказ подгоняется под парадигмы формальной логики». В качестве худшего случая автор рассматривает утверждения И.С. Нарского, что диалектические связи налицо и в самой рассудочной логике и что теория диалектики нуждается в рассудочном инструментарии для своего развития. В.Д. Жирнов считает, что «именно такое толкование диалектики Гегелем просто исключается», ибо, по Гегелю, «понятие… не есть определение рассудка». Любопытно, что буквально на той же странице «Энциклопедии», на которую ссылается В.Д. Жирнов, Гегель как бы защищает позицию И.С. Нарского: «Но затем следует прибавить, что… как в теоретической, так и в практической области никакая прочность и определенность невозможны без помощи рассудка». И далее: «Философия также не может обойтись без рассудка».

В.Д. Жирнов подчеркивает, что диалектическое противоречие раскрывается в понятии. Понятие «светится» в противоречивом единстве общего, особенного и единичного. Как понять указанное единство; как, если хотите, его представить себе? Вот вопрос неизбежно возникающий здесь. Установился логический предрассудок, что плод вообще или лев вообще и т.д. в природе не существует, поскольку лев вообще – это совокупность признаков, общих всем львам, а данный лев, дескать, обладает индивидуальными особенностями, отличающими его от всех других львов, а значит, и ото льва вообще. Но если наличие индивидуальных особенностей – общий признак всех львов, то в числе признаков льва вообще должен содержаться и этот признак, т.е. лев вообще имеет в качестве одного из признаков наличие индивидуальных особенностей как таковых (неважно каких!). Но тогда индивидуальные особенности данного льва не мешают рассматривать его как льва вообще, т.е. абсолютно любой лев есть в то же время лев вообще. И это естественно: ведь если бы это было не так, и данный лев не представлял бы собой льва вообще, то либо мы плохо определили понятие льва, либо данный лев не является львом. Таким образом, противоречивое единство общего, особенного и единичного присуще уже формально-логическому понятию (так что прав И.С. Нарский, говоря, что «диалектические связи налицо и в самой рассудочной логике»).

Однако Гегель не так понимал это единство, ибо он разделял указанный логический предрассудок и писал: «Мысля предметы, мы превращаем их в нечто всеобщее; вещи же в действительности единичны, и льва вообще не существует[1]» (Э2 16). Он многократно подчеркивал, что рассматривает понятие «в другом и высшем смысле, чем тот в котором его понимает рассудочная логика». В моей статье «Тайны философии Гегеля» («Вестник РФО» №2010/1) я показал, что Гегель гениально угадал наличие в живых организмах генетической программы и назвал понятием «в другом и высшем смысле» именно эту программу (геном) организма. Генетическая программа представляет собой единство общего (род организма), особенного (определяет вид) и единичного (задает индивидуальные особенности организма). Поэтому у Гегеля были формальные основания для обозначения открытой им генетической программы организмов термином «понятие» (несчастное решение, которым он запутал всех, обрек свою философию на тотальное непонимание и лишил себя славы предтечи генетики).

В целом статья В.Д. Жирнова полезна тем, что она подчеркивает важность проблемы «научиться читать Гегеля» и показывает, сколь непроста эта задача.

Вечную тему вечности и времени затрагивает Л.П. Станкевич в статье «Вечность и время как атрибуты бытия и существования». По терминологии автора, «бытие вечно», а «существование временно, текуче, неустойчиво». Небытие не вечно; оно временно, преходяще. Л.П. Станкевич полагает, что «рождение – это переход из бытия в существование (из вечности во временность), а смерть, следовательно, переход из существования в бытие (временного в вечное)». Это странная терминология. До рождения родившегося еще не было; после смерти его уже нет, иначе говоря, оно перестало быть. Т.е. даже согласно этимологии, не говоря о здравом смысле, родившееся пришло из небытия, а умершее ушло в небытие. Обратная по смыслу терминология автора невольно заставляет вспомнить песню А. Галича про то, как «гады физики на пари раскрутили шарик наоборот», а из-за этого «что мы с вами думаем день, то ночь, а что мы с вами думаем ночь, – день».

Кстати о физиках. Они долго искали абсолютную систему отсчета, пока ни поняли, что все относительно. А философы до сих пор пытаются рассматривать текучее существование на фоне вечного неподвижного бытия, превращая последнее в своеобразный аналог абсолютной системы отсчета. Но диалектика – это ведь не молитва, которую надо прочесть во славу Гегеля, а потом всласть грешить дуализмом: вот тут-де неизменная вечность, а вот там – временность, преходящность. Диалектика должна быть инструментом постоянного пользования, а согласно этому «инструменту», вечно движение. Вечна только временность всего и вся: от электрона до Вселенной. И невозможно понять, зачем для постижения мира, где все течет, все изменяется, вводится понятие о вечном застывшем бытии. Правда, Л.П. Станкевич, словно спохватившись, в конце статьи пишет, что в существующем может «присутствовать вечное, как случайное», а в бытии случайно может оказаться временное, но понять этот абзац я не в состоянии (что, разумеется, не говорит о его слабости).

Любопытно, что в интересной статье Н.М. Солодухо «Принципы этики оптимизма в философии небытия», помещенной сразу за статьей Л.П. Станкевича, принята прямо противоположная терминология: «небытие вечно и бесконечно, а бытие временно и ограничено». Эта субъективность терминологии – нормальное неизбежное явление; лишь бы авторы давали разъяснения своих терминов, достаточные для перевода с языка одного автора на язык другого.

В.В. Фармаковский, как и в «Вестнике РФО» № 2009/2, выступает в качестве критика авторской концепции. В статье «Сказания о философских категориях» он анализирует книгу Г.Д. Левина «Философские категории в современном дискурсе». Критические замечания автора невнятны, но надо отдать ему должное: он выбирает для своей критики интересных авторов (в первом случае это был В.А. Кутырев). Критикуемая книга Г.Д. Левина заслуживает внимания самим своим замыслом: дать фронтальный обзор и классифицировать философские категории. В книге немало спорного (например, не корректна критика высказываний Энгельса и Ленина о материи). Однако спорность никогда еще не делала книгу менее интересной.

В предыдущем обзоре («Вестник РФО» №2010/3) я писал, что авторы, рассуждающие о взаимоотношении религии и науки, редко обращаются к практике, как критерию истины. И мне весьма импонирует мысль А.И. Субботина, высказанная в статье «Наука и религия - диалог непримиримости и толерантности», что «достижение социокультурного единства» надо искать не в сферах мировоззрения или идеологии, а в сфере социальной практики. Верно, ибо сказано: «По плодам их узнаете их».

Аналогичный призыв перейти от бесконечного теоретизирования по поводу глобального кризиса к практическим шагам по его преодолению звучит в статье Б.Г. Режабека «О преодолении глобальных кризисов». Здесь рассказано о конкретных шагах, предпринимаемых московскими учеными, и сделано смелое предложение «начать работу по объединению научных и политических структур ведущих стран мира… для решения глобальных проблем».

По существу дела тем же пафосом пронизана статья Г. Сейфи «Неоевразийство - базисная парадигма мышления XXI века». Различия в культурах должны быть включены в сложный и динамичный взаимообмен в рамках единого человечества – такова идея неоевразийства. Автор полагает, что в реализации неоевразиской концепции Россия может играть главенствующую роль. Ах, эти бы слова да богу (или хотя бы руководителям России) в уши!

 

Перуанский С.С., к.ф.-м.н., член РФО (Москва). E-mail: ivan534@mail.ru

 



[1] Энциклопедия философских наук. Т. 2. М.: 1975, с. 16.

Hosted by uCoz
Hosted by uCoz
Hosted by uCoz
Hosted by uCoz
Hosted by uCoz
Hosted by uCoz

Подборка материалов, связанных с публикацией в рубрике «Обратная связь» в «Вестнике РФО» №2011/1

 

ЧТО ЕСТЬ ИСТИНА? или ВЕЛИКИЕ ТОЖЕ ОШИБАЮТСЯ

(Специальный выпуск Заметок философского партизана «На свежий взгляд»)

 

Смело смотреть в глаза истине, верить в силу духа – вот первое условие философии.

Г. Гегель

В «Вестнике РФО» №2010/4 помещена статья О.Д. Маслобоевой «Поиск истины в контексте Дней Петербургской Философии». Автор подчеркивает, что «сама по себе проблема истины требует сосредоточенной рефлексии» и что «категория «истина» - важная точка соприкосновения всех форм культурного творчества». Важность категории «истина» для философии столь несомненна, а высказывания об истине Великих мира сего Канта и Гегеля так удивительны, что я решил посвятить проблеме истины весь обзор

Этому знаменитому вопросу изначально не повезло. С тех пор как его автор Понтий Пилат не пожелал выслушать ответ из уст Христа, вопрос стал поистине проклятым. Иначе как объяснить путаницу, возникающую в рассуждениях великих философов, когда они ищут еще только дефиницию истины, не говоря уже о попытках содержательного ответа. Кант писал: «Что есть истина? Вот старый известный вопрос, которым старались поставить в тупик философов…Номинальное определение истины, согласно которому она есть соответствие знания с его предметом, здесь допускается и предполагается заранее. Но весь вопрос в том, чтобы найти всеобщий и надежный критерий истины для всякого знания… Знание заключает в себе ложь, если оно не согласуется с тем предметом, к которому относится... Между тем всеобщим критерием истины мог бы быть лишь такой критерий, который имел бы значение для всех знаний, без различия их предметов. Но так как в таком случае мы отвлекаемся от всякого содержания знания (отношения к его объекту), между тем как истина заключается именно в этом содержании, то отсюда ясно, что совершенно невозможно и нелепо требовать признака истинности этого содержания знаний, и что достаточный и в то же время всеобщий критерий истины не может быть дан». Кант удивительным образом не замечает, что здесь даны два разных определения истины. Первое гласит, что истина – «соответствие знания с его предметом». Во втором случае утверждается, что «истина заключается именно в этом содержании». Если задаться вопросом, какое же из двух определений правильно (что есть истина?), то станет ясно, что правильно второе определение. В самом деле, Кант сам пишет: «знание заключает в себе ложь, если оно не согласуется с тем предметом, к которому относится», т.е. ложь относится к знанию, а не к факту его несогласованности с предметом. Слова Канта можно перефразировать так: знание заключает в себе истину, если оно согласуется с тем предметом, к которому относится. Следовательно, совпадение знания с предметом - это и есть искомый критерий истины для всякого знания! «Номинальное определение истины» на самом деле определяет критерий истины, а не саму истину. В этом определении надо лишь поменять местами два слова, чтобы все стало на свои места: истина есть знание, соответствующее своему предмету. Любопытный психологический факт: Кант так часто сталкивался с «номинальным определением», что даже он, критик чистого разума, не заметил подмены понятий, содержащейся в нем. И как далека была философия того времени от практики: хорошо философу Канту заявить, что всеобщего критерия истины нет, и продолжать философствовать дальше. А каково тогда практикам, которым надо на каждом шагу сопоставлять самые разные знания «без различия их предметов» с самими предметами, чтобы изменять последние в нужном направлении?

Как же решали сакраментальный вопрос великие преемники Канта? Шеллинг разделял его позицию: «Всякое знание основано на совпадении объективного и субъективного. Ибо знают только истинное; истина же состоит в совпадении представлений с соответствующими им предметами». Более своеобразна точка зрения Гегеля. Он пишет: «Когда Кант начинает обсуждать в отношении логики старый и знаменитый вопрос: что есть истина? он прежде всего жалует нам, как нечто тривиальное, номинальное объяснение, гласящее, что истина есть согласие познания с его предметом, — дефиницию, имеющую огромную, более того, величайшую ценность… «То, что желают знать, — указывает далее Кант, — это всеобщий и верный критерий истины для всякого познания; он должен был бы быть таким, который был бы применим ко всем знаниям, безразлично, каковы их предметы… Было бы нелепо, слышим мы, спрашивать о критерии истинности содержания знания; но, согласно приведенной выше дефиниции истину составляет не содержание, а соответствие его с понятием» (НЛ3 27-28). Ну, не удивительно ли?! Гегель заметил, что Кант оперирует двумя определениями истины, но безоговорочно принимает в качестве правильного номинальное определение. Хуже того, он усугубляет путаницу, вызванную подменой истины ее критерием, еще одной подменой: ведь, «согласно приведенной выше дефиниции», истину составляет соответствие содержания знаний с предметом, а не с понятием, как написал Гегель, подменив этим тему дискуссии. Психологическая подоплека этой подмены понятна: Гегель подменил традиционное понимание истины тем пониманием, которое ввел в философию он сам. «Истина состоит в соответствии объективности понятию, а не в соответствии внешних предметов моим представлениям; последнее есть лишь правильное представление, которое я, данное лицо, составляю себе» (Э1 400).

Чтобы понять гегелевскую дефиницию истины, необходимо принять во внимание, что здесь категория «понятие» понимается не так, как в формальной логике. В общепринятом значении понятие – это обобщенное представление о вещах определенного рода. Напротив, гегелевское понятие «есть то, что живет в самих вещах, то, благодаря чему они суть то, что они суть» (Э1 352), т.е. термином «понятие» Гегель обозначил то, что реально определяет объективную природу вещей, а не результат их логического осмысления. Он пояснил это хорошим примером: «свет, тепло, влага должны были бы рассматриваться как «действующая причина», но не как «конечная причина» роста растений, последней же будет не что иное, как понятие самого растения» (Э1 284). «Конечную причину роста растений», названную Гегелем «понятием самого растения», мы назвали бы генетической программой растения. По Гегелю, для установления истины надо сравнить две объективные реальности: вещь и программу ее развития, заложенную в нее самой природой. Вещь, какова она «по понятию», это вещь в идеале, но не в идеале философа или общественного мнения, а в идеале, предопределенном программой развития вещи. «Плохой человек есть неистинный человек, т.е. человек, который не ведет себя согласно своему понятию или своему назначению»1 401).

Любопытно, что номинальное определение истины настолько «въелось» в сознание философов, что Гегель перенес ошибку номинального определения истины (т.е. подмену истины ее критерием) на новое определение истины. Об истине в гегелевском ее понимании следовало бы сказать, что она состоит в объективности (объективной реальности), соответствующей понятию (а не в соответствии объективности понятию). Что замечательно, Гегель именно так и выражается, когда приводит примеры истины: «Об этом-то более глубоком смысле истины идет речь, когда говорят об истинном государстве или об истинном произведении искусства. Эти предметы истинны, когда они суть то, чем они должны быть, т.е. когда их реальность соответствует их понятию» (Э1 401). Как видим, здесь, вопреки собственной дефиниции, Гегель называет истиной предметы, «когда их реальность соответствует их понятию», а не соответствие предметов понятию.

Когда Гегель в рамках дискуссии о критерии истины противопоставил кантовскому пониманию истины свое понимание, он нарушил им же выдвинутый принцип опровержения прежних систем: «Опровержение не должно идти извне, т. е. не должно исходить из допущений, которые находятся вне опровергаемой системы и которым она не соответствует» (НЛ3 13). Отсюда вытекает, что Гегель не должен был вносить в полемику с Кантом свое понимание истины, а должен был последовательно говорить об истине в традиционном (кантовском) смысле этого слова.

Итак, Гегель, принимал традиционное (номинальное) понимание истины как соответствия знания его предмету, не замечая, что эта формула определяет критерий истины, а не истину. Вместе с тем он рассматривал как истину «в более глубоком смысле» соответствие объективности ее «понятию» (опять-таки приняв за определение истины определение ее критерия). Новым пониманием истины Гегель существенно обогатил философию, но, внеся свою трактовку в полемику с Кантом, он подменил тему обсуждения и при этом ушел от обсуждения кантовского вопроса об универсальном критерии истины.

В заключение попытаемся понять, какую из истин имел в виду Иисус из Назарета, сказав Пилату, что он «пришел в мир, чтобы свидетельствовать об истине»: истину как знание, соответствующее его предмету, или истину как объективность, соответствующую ее «понятию»? Обе истины! Очевидно, высшей истиной, возвещенной Иисусом, является заповедь «будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный». Это призыв к обретению истины в смысле соответствия человека его социальной, гуманистической природе (его «понятию» в гегелевском смысле). Но достичь этой истины не могут люди, которые «не ведают, что творят». Для этого людям необходимо «ведать», а, по Гегелю, «иметь правильное представление» о том, какие взаимоотношения соответствуют совершенству Отца Небесного (т.е. постичь истину в традиционном, кантовском смысле). Отсюда – Нагорная проповедь, притчи и т.д.

ПРИМЕЧАНИЕ. О некоторых других любопытных ошибках великих можно прочитать на сайте:

social-gumanizm.narod.ru

 

Перуанский С.С., к.ф.-м.н., член РФО (Москва). E-mail: ivan534@mail.ru

 

 

ПОЛЕМИКА С В.Н. САГАТОВСКИМ

ВСЕ ОТКЛИКИ НА ДАННЫЙ МАТЕРИАЛ БУДУТ РАЗМЕЩЕНЫ НА САЙТЕ, ЕСЛИ У ИХ АВТОРОВ НЕ БУДЕТ ВОЗРАЖЕНИЙ ПРОТИВ ЭТОГО

 

РЕЛИГИОЗНОЕ И НАУЧНОЕ КАК ТИПЫ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ОТНОШЕНИЙ К МИРУ

Статья В.Н. Сагатовского (Вестник РФО» № 2009/4)

 

Предметом этой статьи является только одна сторона общей про­блемы «Религия и наука». Мы абстрагируемся здесь от соотношения науки и религии как социальных институтов. Невозможно догово­риться, когда рассматриваются все аспекты вместе при неуточненно- сти исходных понятий. В данной статье ставятся две задачи. Во- первых, четко определить природу научного и религиозного отноше­ний человека к миру, исходя из выявления их онтологической осно­вы. Во-вторых, опираясь на уточненные таким образом понятия, сформулировать нашу собственную позицию, суть которой можно выразить следующим образом: нередуцируемость друг к другу, но взаимодополнительность названных типов отношений при условии определенного их понимания.

Начнем с того, что под миром мы понимаем не «этот» или «иной» мир, но все, что тем или иным способом существует или может суще­ствовать . В этом смысле отношение человека к миру включает в себя и отношение к Богу. Не будем спорить о словах: ясно, что, когда го­ворят о надмирности Бога, имеют в виду его отношение к миру «земному». Далее, наука не имеет дело с любыми уровнями существова­ния, но только с объективной реальностью, с регулярно повторяю­щимися явлениями. Но бытие (в данном контексте бытие и существо­вание - синонимы) не сводится к объективной реальности, включая в себя также субъективную реальность (в основе которой лежит непо­вторимость индивидуального) и трансцендентную реальность (ко­торая лежит за пределами деления на объективное и субъективное, является самотождественной и обладает только одной характери­стикой: она ЕСТЬ)1. Научное отношение к миру есть вид познаватель­ного отношения, отличаясь от других его видов своей проверяемо­стью, а также стремлением к однозначности языкового выражения и системности.

Научное познание способно изучать объективные условия, в ко­торых возникают и живут, и последствия, к которым приводят, раз­личные суждения вкуса, нравственный выбор и религиозная вера, но оно не может сделать объектом субъективную реальность, выражае­мую искусством и нравственностью, и, тем более, трансцендентную реальность, которая открывается вере. Бог как объект это нонсенс.

Что же тогда имеют в виду, когда утверждают, что, к примеру, сложность строения живой клетки, служит доказательством сущест­вования Творца? Я думаю, что факты такого рода не доказывают ни­чего больше, чем то, что в основе развития любых явлений лежат не только массово-энергетические процессы, но и информация. Возвра­щаясь к старому аргументу, как, мол, мог сам собой возникнуть собор из груды кирпичей, предложим такой ответ: мог, если бы кирпичи обладали собственной информационной программой. Возможен, ко­нечно, и другой вариант: и собор, и человек, и жизнь, и, наконец, Большой взрыв, с которого началась наша вселенная, - все это есть результат сознательной деятельности некоего «суперсубъекта». В та­ком предположении нет ничего «антинаучного», но при одном усло­вии: оно должно быть проверено, а не принято на веру. Допустим, что такая гипотеза получит подтверждение. Можно ли будет отождест­вить нашего «суперсубъекта» с Богом?

Да, если мы сведем мир к объективной и субъективной реально- I сти и убедимся, что в нем существует некая иерархия субъектов, от вершины которой Homo sapiens достаточно далек. Но в этом случае термин «Бог» будет иметь чисто метафорическое значение, подобно тому, как в одном из рассказов Джека Лондона хозяин был богом для его собаки. Почему? Да потому, что в религии Бог понимается в со­вершенно другом смысле. В соответствии с широко распространен­ной трактовкой религии «как системы веры в действительность, появ­ляющейся сверхъестественным путем, и практики, возникающей на

' Помимо указанной выше работы см.: Сагатовский В.Н. Философия разви­вающейся гармонии: В 3-х ч. СПб., 1997-1999; его же. Бытие идеального. СПб., 2003; его же. Философия антропокосмизма в кратком Изложении. СПб., 2004.

­

основе этой веры» создание этого мира надмирным Творцом есъ тайна, которая не может быть «проверена» и однозначно выражена н языке естествознания. Кроме того, монотеистические религии каких-либо объективных доказательств утверждает абсолютное пре. восходство того мира над этим, являющимся обителью греха. В То что считается откровением, можно либо верить, либо подвергать его сомнению средствами научной логики. Но последняя хороша для по­нимания объективной реальности, а откровение, как полагают ве­рующие, имеет источником реальность совсем другого уровня.

Таким образом, вопросы материалистов вроде того, а кто создал Бога, направлены не по адресу. Бог религии объявляется последней инстанцией, стоящей над этим грешным миром и его познаватель­ными средствами. Но такие вопросы уместны относительно «бога» как гипотетического «суперсубъекта»: каким способом он создал из­вестный нам мир, на каком языке мы могли бы вступить с ним в кон­такт, откуда он сам появился и т.д. Все это, однако, находится в рам­ках науки. И при чем тут религия и Бог в её понимании?

Традиционное понимание религии, суть которого была изложена выше, позволяет развести научное и религиозное отношение к миру. Но как быть с утверждением об них взаимодополнительности? Пре­дупрежу сразу, что дальше я буду развивать собственную, далеко не традиционную точку зрения. Верить или не верить провозглашению сверхъестественного, тайны и чуда - дело личного выбора. Я могу лишь указать основания, по которым меня не удовлетворяет такое традиционное понимание религии. Я полагаю, что за пределами по­знания объективной реальности мы можем выражать свои субъектив­ные переживания, наполняющие душу индивидуальности (экзистен­цию), в том числе и переживания по поводу присутствия духа (трансценденции) в душе, глубинного общения души с духом. Но не претендовать на однозначность этого выражения, на то, что за ним, якобы, стоит точно такая и никакая иная объективная реальность. Ме­тафора в искусстве - не шарада, которая имеет одну истинную раз­гадку. Что же касается реальности духа (трансценденции), то я разде­ляю последовательный апофатический подход: все, что мы можем знать о ней, это то, что она ЕСТЬ и присутствует в нашей душе («Царство Божие внутри вас»). И адекватно выражаться это может только в том, что С.Л. Франк назвал «мудростью молчания». Однако, «пустота» такого «знания» (точнее было бы вслед за Николаем Кузанским назвать его «знанием о незнании») делает нас сопричастны­ми духовной целостности мира, спасает от самоуверенности техно­крата, видящего в мире лишь «постав» (М. Хайдеггер), и эгоцентриз­ма «бунтаря», не знающего ничего кроме «самовыражения». Только начало («сокровенное внутреннее вещей» по выражению Тейяра де Шардена) и объединяемое в целостность присутствием Духа (трансценденции).

Не удивлюсь, что с точки зрения ортодоксальной религиозности все это будет выглядеть как пантеистическая ересь, а с позиций «научной философии» - как что-то непонятное, стало быть, заумь.

 

Сагатовский В.Н., д.ф.н., проф. (Санкт-Петербург). E-mail: vn-sagat@ yandex.ru

 

 

Выдержка из обзора «На свежий взгляд», «Вестник РФО» №2010/2

А. Б. Шулындина обсуждает сложнейшие вопросы существования «трансцендентной сферы реальности». Автор отталкивается от статьи В.Н. Сагатовского «Религиозное и научное как типы человеческих отношений к миру» («Вестник РФО №2009/4). Здесь обсуждается «нередуцируемость друг к другу, но взаимодополнительность названных типов отношений при условии определенного их понимания». Статья укрепляет впечатление, что авторы, рассуждающие о взаимоотношении религии и науки фатально неспособны обращаться к практике, как критерию истины. Вопрос о взаимодополнительности религии и науки – это вопрос исторической практики, а не «определенного их понимания». Наука сделала гигантские шаги, а православная религия не изменилась ни на йоту. Продолжает даже жить по старому стилю. Соответственно наука ничего не может взять от абсолютно косного института, каким является религия (а все разговоры о взаимодополнительности религии и науки ведутся исключительно ради протаскивания в систему образования религиозно ориентированных курсов). Вместо «ясного, как солнце» научно-исторического подхода В.Н. Сагатовский предпочитает напустить словесный туман «определенного понимания», при котором, как он с осторожностью выражается, «можно говорить» об указанной взаимной дополнительности.

«Определенное понимание» состоит в том, что в нашей душе пребывает дух, т.е. трансценденция. О ней мы можем знать лишь то, «что она ЕСТЬ и присутствует в нашей душе». Сразу же возникает вопрос: на каком основании мы должны так считать? Но приводить основания – это удел научного подхода, а научное познание «не может сделать объектом… трансцендентную реальность, которая открывается вере». А если мы не поверим В.Н. Сагатовскому на слово? Тогда не станем «сопричастными духовной целостности мира», не испытаем «особого рода переживаний, именуемых религиозным чувством», не ощутим «святости бытия», не достигнем «отождествления себя с высшим Я». Что ж, на почве «знания о незнании», которое адекватно выражается только «мудростью молчания», можно говорить о чем угодно, включая взаимную дополнительность религиозного и научного отношения к миру. Это, вероятно, преумножит благорасположение к ней чиновников от науки, подыгрывающих клерикализму, но не добавит философии авторитета в глазах ученых.

А.Б. Шулындина, приветствуя сам факт признания В.Н. Сагатовским трансцендентной реальности, не соглашается, что эта реальность не поддается никакому объективному исследованию. Дескать, за решение этой проблемы брались люди не той квалификации, и использовался не тот «терминологический язык». К сожалению, рекомендации автора по исследованию «единой внутренней сущности мироздания», каковая и «являет себя человеку в «опыте трансцендентного»», выглядят противоречивыми. «Это Начало, не смотря на всю невозможность его адекватного познания силами человеческого разума, может быть познаваемо…». «Задачей философии является в первую очередь познание непостижимого трансцендентного Начала…». Познание непостижимого! Впрочем, дело известное: если нельзя, но очень хочется, то можно.

Позволю себе высказать свой «партизанский» подход к проблеме трансцендентной реальности. Философы любят разрывать парные категории, а потом мучительно решать проблему их соединения. Наиболее наглядный пример – проблема идеального и материального: как они соотносятся? Да, Дубровский, да, Ильенков, но их противостояние показывает, что проблема-то осталась. И не мудрено, ибо еще Гегель заметил: «Скорее разобщение материального и имматериального может быть объяснено только на основе первоначального единства их обоих». Т.е. нет материального и нет идеального, а есть одно только материально-идеальное (или идеально-материальное). Как это понять? Нет материальных движений: любое движение материально-идеально. Падает камень. Говорят: это материальное движение. Но позвольте, движение имеет траекторию, а ведь она не состоит из материи. Однако траектория не только идеальна: в каждой ее точке одно мгновение пребывал центр масс камня, и без этого не было бы траектории. Траектория идеально-материальна. Ну, а скорость? Это длина пути, пройденного за единицу времени. С длиной пути мы уже разобрались, но и единица времени – это не кусок материи. Значит, скорость (и ускорение!) идеально-материальный параметр. Все параметры, так называемых материальных движений идеально-материальны!

Считается, что сферу идеального образуют разные формы отражения в человеческом мозгу. Образ камня в нашем восприятии тоже материально-идеален, но идеальность образа иного рода, нежели идеальность фактического движения камня. Идеальность того же образа как предмета мышления имеет еще более высокий уровень абстрактности.

Подобно тому, как мир материально-идеальный, он имманентно-трансцендентный, но следует различать разные виды трансцендентного. Выше мы видели, что трансцендентное связывается с божественным, с «глубинным общением души с духом». Отсюда вытекают два признака трансцендентного: запредельность в смысле пребывания за пределами познания и в смысле исключительной значимости, запредельной ценности трансцендентного. Этот второй признак делает трансцендентное разновидностью субъективного: что для верующего имеет исключительную значимость, то для атеиста пустой звук, в котором для него нет ничего непознаваемого, а значит, и нет трансцендентного.

Таким образом «опыт трансцендентного» состоит из мысли о боге и переживаний в связи с этой мыслью. Форма (мысль и переживания) имманентна, содержание (бог) трансцендентно. Поскольку форма неразделима с содержанием, постольку мысль о боге логично считать имманентно-трансцендентным образованием.

Но все сказанное о трансцендентном веры, справедливо для любви: возлюбленная исключительно значима и непостижима только для любящего (как бог для верующего). Если бы не эта трансцендентность любви, насколько меньше было бы браков, кончающихся разводами! О любви можно сказать словами В.Н. Сагатовского: «Все, что мы можем знать о ней, это то, что она ЕСТЬ и присутствует в нашей душе». А разве не то же самое можно сказать про любовь матери к ребенку? Про экстаз человека, слушающего в консерватории любимую симфонию? Все это трансцендентное разных видов.

Имманентно-трансцендентны не только многие наши мысли, но также наши ощущения, ибо их субъективный аспект непостижим и исключительно значим. Возьмем, например, ощущение цвета. Пытались ли вы выразить словами, чем красный цвет отличается от зеленого (синего и т.д.)? Попытайтесь, и вы с удивлением обнаружите, что нет ни одного слова, которое позволило бы описать это различие. А чем кислое отличается от сладкого? А как описать вкус пищи человеку, который эту пищу не пробовал? Нет и быть не может «терминологического языка», адекватного этим задачам.

Субъективный аспект ощущений имеет и второй признак трансцендентного – исключительную значимость. Зрительные ощущения позволяют ориентироваться в мире, а также наслаждаться произведениями искусства и пейзажами природы. О значимости сексуальных ощущений нечего и говорить: когда мы их переживаем, познание отдыхает. Таким образом, введя понятие вещи в себе, Кант «ошибся адресом». Причина ощущений – это не вещь в себе. Например, мы точно знаем причину разноцветности мира: наши рецепторы по-разному воспринимают свет с разной длиной волны. Но «вообще недоступен познанию» ощущаемый нами цвет, так как никто не может взглянуть на мир глазами других людей. Удивительный парадокс мироустройства! Научному познанию недоступно то, что мы знаем лучше всего: субъективный аспект наших ощущений.

Любопытно, что авторы двух последних статей заявляют о своей готовности к нападкам коллег: В.Н. Сагатовский готов к обвинениям в зауми, а А.Б. Шулындина – даже к тому, что некоторые положения ее статьи будут отнесены «к разряду «откровенной чертовщины»». На самом же деле эти статьи тем и хороши, что при всей их спорности, они заставляют задуматься о познании «единой внутренней сущности мироздания», над чем билась и будет биться мировая философия.

 

Письмо к.ф.н. Е.И. Рогальского

(Публикуется с любезного разрешения Е.И. Рогальского)

 

Открыть

Это письмо можно открыть в приложении "". Приложение получит доступ к информации из этого письма.

Уважаемый Сергей Серафимович!
С удовольствием ознакомился с Вашей статьей в Вестнике РФО, №3, 2010г. Понимая, что автор статьи далеко не всегда нуждается в каких-либо комментариях к его работам, хочу поделиться с Вами лишь некоторыми соображениями.
Пока я почти не вижу разночтений между Вашей и моей позициями: 1. Подхода к дилемме "светское - религиозное" (секулярное - сакральное) - Вы, пожалуй, один из немногих авторов, которые грамотно и наступательно!, с моей трения, раскрывают роль и место религии в системе сегодняшних ценностей; 2. Подхода к вопросу о материальности - идеальности физических параметров, к трансценденции, далее – к имманентности-трансцендентности.
Я был знаком с В.Н.Сагатовским и был также свидетелем непростых дискуссий В.Н. Сагатовского с М.С.Каганом, в том числе и относительно правомерности раскрытия В.Н. Сагатовским составляющих предлагаемой последним "клеточки философии" в виде: субъект-объект-трансценденция

(С-О-Транс).
Не мне говорить Вам, что сам В.Н. Сагатовский - глубокая и самобытная философская личность. И не исключено, что некоторые, выношенные и даже выстраданные (применю такой термин) им подходы к пониманию им материально-идеальных явлений, исходят из его же весьма неординарных интуитивных прозрений: нечто, ещё не осознанное и пока не закреплённое в слове, является всё же следствием определённых объективных! процессов в универсуме (бытии, мироздании и т.д). И это нечто находит своё выражение, в частности, в таком построении его клеточки философии "С-О-Транс". Остаётся выйти к пониманию того, чем же может быть это нечто?
Моя итоговая мысль состоит в возможном сопоставлении такого современного направления в фундаментальной физике, как эвереттика (допускающего, как известно, наличие в универсуме многомирия) и обсуждаемой нами трансценденции, обретающей (при наличии параллельных миров) свою объективацию! и в нашей физической реальности. Я не останавливаюсь на более подробной характеристике эвереттики, полагая, что содержательное основание её Вам знакомо.
Сергей Серафимович, могли бы Вы (при наличии у Вас времени и желания) высказать Ваше мнение на предложенное выше раскрытие идеи трансценденции и её интуитивного предощущения "через" эвереттическое многомирие как прохождение в наш мир реальностей иного мира (миров)?

С глубоким уважением,
Рогальский Евгений Иванович, килос.н.,
Москва, 05.03.11г.
P.S. Кстати, ещё раз убеждаюсь в том, насколько полезно и важно предваряющее естественнонаучное базовое образование для грамотного философствования.

 

ОТВЕТ

На письмо Е.И. Рогальского

Уважаемый Евгений Иванович!

Извините, что долго не отвечал. Среди прочих дел был повторный тщательный анализ статьи В.Н. Сагатовского и составление новых комментариев. К этому пришлось вернуться, потому что он прислал в "Вестник" довольно ироничный отклик, с которым я согласился. Это будет отражено в короткой реплике к его письму. В той же реплике я сообщаю, что критический анализ статьи с новой, корректной позиции будет приведен на сайте social-gumanizm.narod.ru на странице "На свежий взгляд" (в "Вестнике" этого анализа не будет). Все эти материалы уже можно посмотреть на сайте. Среди этих материалов очень хорошо смотрелось бы Ваше письмо, в котором Вы информативно изложили позицию В.Н. Сагатовского, и я прошу Вашего разрешения поместить Ваше письмо на сайте.

Теперь об эвереттике. Я благодарен Вам, что Вы открыли для меня эту сферу знаний. К сожалению, я практически не знаю квантовой механики, поэтому не могу квалифицированно судить об этой проблеме. Могу высказать лишь отдельные субъективные мнения. Некоторые положения мне нравятся, например положение о наличии "памяти" у элементарных частиц. Но это субъективизм. Дело в том, что я и сам пришел к мысли, что электрон, побывавший в структуре растения, откуда он попал в организм животного, а оттуда в организм человека, после чего снова стал свободным электроном, это уже другой электрон, чем тот, у которого не было такой "биографии". Но, во-первых, правильно ли здесь говорить о памяти, а не об иной программе потенциальных возможностей, заложенной в этом электроне. Во-вторых, почему память приписывается функции, описывающей систему, а не самой системе? Этим функция гипостазируется, а зачем нам это надо? По этой же причине мне непонятно намерение измерять волновую функцию. Логарифмическая функция тоже в некоторых случаях описывает реальность. Что же, будем измерять логарифмы?

При определении статуса эвереттики меня смущает ряд обстоятельств.  Название науки выносит в название предмет своего изучения. Чье-то имя выносят в название религиозных учений. Понятно и естественно название "магометанство". Поэтому правильно говорит Лебедев, называя эвереттику мировоззрением, определенным взглядом на вещи, а не наукой.

Но и как мировоззрение она вызывает вопросы. Лебедев пишет: "Почему же у авторов "Квантовой    магии" теория Эверетта уже не играет роли? Можно предположить, что это связано с таким мнением М.Заречного: "...и копенгагенская, и многомировая интерпретации КМ вступают в конфликт с религиозно-мистическим мировоззрением". Правда, эвереттика это мировоззрение, которое не создает, а разрешает конфликты, но это ещё не осознано автором цитаты". Т.е. эвереттика не вступает в конфликт с религиозно-мистическим мировоззрением? По моим понятиям, это не делает ей чести.

Компрометирует ее в моих глазах и то, что она не вступает в конфликт, а, наоборот, союзничает с темпорологией. Если я мало что могу сказать о многомирии как интерпретации квантовой механики, то вопросы времени я продумал основательно по той причине, что многие годы преподавал сферическую астрономию, где есть раздел "Измерение времени". Все начинается вот с этой бессмыслицы: "измерение времени". Каждый сразу понимает, что выражение "измерение пространства" - было бы чистой глупостью. А вот измерение времени - это пожалуйста. Сначала говорят "звездное время", "солнечное время", "атомное время" вместо точного "звездная шкала времени", "солнечная шкала времени" и т.д. (ведь не говорим же мы железная длина, деревянная длина, глядя на линейки, сделанные из разного материала). Дурной пример заразителен, и вслед за астрономами и другие начинают морочить себе голову аналогичными терминами: "биологическое время", "социологическое время" и т.д. Потом говорят: равномерно текущее время, неравномерно текущее время вместо: равномерная шкала времени, неравномерная шкала времени (ведь не говорим же мы равномерная длина, неравномерная длина глядя на равномерно разделенную линейку и на плохо разделенную линейку). Наконец, находится умник, который провозглашает: солнечное время и атомное время имеют совершенно разную природу! Из такого-то жаргона рождается интерпретация "парадокса близнецов" как реального замедления времени, которую поддерживал не кто-нибудь, а сам Эйнштейн! Ну, а отсюда уж рукой подать до "изучения" перемещений во времени – темпорологии (так определяет это слово Яндекс, который знает все). Слово "наука" употреблять стесняются, а уклончиво говорят: изучение. А это "изучение" даже и не шизометрия, ибо никакой "метрии" нет, а чистое шизословие. И заметьте: ведь и длины "сокращаются" при больших скоростях. Но никому не хочется прилететь сплющенным, а более молодым - очень хочется. Поэтому нет какой-нибудь пространствологии, а вот есть темпорология.

Мне нравится позиция одного из сторонников многомирия: Л. Вайдмана: "ММИ не является теорией о множестве объективных "миров". Никакой математический формализм сам по себе не дает определения понятия "мир". "Мир" - это субъективное понятие сознающего (sentient) наблюдателя". Если многомирие - это лишь образная иллюстрация математического формализма, то это солидная интерпретация. Но, назвав интерпретацию Вайдмана очень точной, Лебедев говорит о многомирии как о множестве объективных миров. Поэтому многое в эвереттике выглядит весьма подозрительным с точки зрения научности, но, повторяю, ничего определенного утверждать не могу, в виду поверхностного знакомства с этой областью знаний.

С искренним уважением С. Перуанский.

ПИСЬМО В «ВЕСТНИК РФО» В.Н. Сагатовского

 

Не надо партизанить в философии!

Я хочу ответить на критику в мой адрес, содержащуюся в статье к.ф.-м С.С. Перуанского «На свежий взгляд (Заметки философского партизана)»?, опубликованной в «Вестнике РФО», 2010, № 3. А точнее подвергнуть критике некоторые его взгляды, представляющиеся мне отнюдь не свежими.

Прежде всего, хочу возразить против обвинения в том, что я предпочитаю «напустить словесный туман». Естественно, я могу быть неправ, но я ручаюсь именно за определенность употребляемых мной терминов. Более того, я сам терпеть не могу модной ныне псевдофилософской болтовни. Постараюсь показать, что «туман» возник не по моей вине, а потому, что автор что-то прочитал невнимательно, а что-то - в силу обстоятельств, о которых скажу ниже – просто не смог понять. Во-первых, я не отождествляю традиционную религию, основанную на вере в сверхъестественное и догматы, полученные как откровение, и религиозное чувство. Именно последнее для меня на первом плане. Это переживание индивидуальной душой, экзистенцией своего отношения к трансценденции, вечности и бесконечности духовной основы мира, «объемлющей» по выражению К.Ясперса отдельные души. Дал ли я рациональное определение? Нет, конечно, ибо этого в принципе нельзя сделать для глубинных основ субъективной и тем более трансцендентной реальности. Но в моих словах нет никакого тумана, если вдуматься в то, что писали задолго до меня многие мыслители, видимо, просто неизвестные автору. Во-первых, я описываю то, что сам переживаю, и что переживают многие другие (а весьма популярная в постсоветской России феноменология только такие констатации и считает допустимыми и аподиктическими). Но я иду дальше. Ведь мы не утверждаем, что видим Бога, сидящего на облаке и дающего нам конкретные откровения. Автор в конце статьи хорошо понимает, что мы не можем выразить в понятиях свое отличие видения красного и зеленого цвета. Но мы можем по поведению человека судить, различает ли он эти цвета, какой из них предпочитает и как это сказывается на его образе жизни. И потому гипотеза о существовании в разных субъектах чего-то необъективируемого, даже если мы лично ничего подобного не переживаем, вполне законна. Пожалуйста, если вы не верите, что религиозное чувство у кого-то существует («Пойми, коль сможет / Органа звук глухонемой»- Ф. Тютчев), примите это как гипотезу и постарайтесь понять, в какую дедуктивную теорию она хорошо вписывается, и как оправдывается в практике понимания и формирования человека и его образа жизни. Пусть, к примеру, я не переживаю красоту математических уравнений так, как к.ф.-м.н. Но мне в голову не придет не верить в факт его переживаний и отказывать ему в попытке осмыслить этот факт

Если для вас «сопричастность духовной целостности мира», «святость бытия», «мудрость молчания» и «знание о незнании» - пустые общие фразы, то не о чем и разговаривать. Для начала полезно было бы поинтересоваться, откуда Сагатовский всего этого «тумана» набрался. Да, в учебниках диамата и в списке работ, рекомендуемых для былого кандидатского минимума по философии, таких авторов и работ не указано. Но, если Вы беретесь партизанить в философии , то желательно бы знать, в каком контексте «знание о незнании» употребляет классик мировой философии Николай Кузанский и «мудрость молчания» замечательный представитель классической русской философии С.Л. Франк.

Но попытаюсь все же предельно просто объяснить, почему я настаиваю на взаимном дополнении науки и вненаучного (не антинаучного!) отношения к миру, в том числе и религиозного чувства. Да потому, что мир таков, что в нем, кроме объективной реальности, адекватным инструментом для которой является наука и техника, существуют глубины субъективной реальности, выражаемые не в однозначных понятиях и формулах науки, но в полиинтерпретируемых символах искусства и нравственном чувстве, которое тоже не выразишь в статьях закона. Но, кажется, насчет субъективности вы понимаете, хотя и смешиваете с трансцендентностью. Однако, кроме нашей неповторимой субъективности и подчиненной регулярным зависимостям объективности, есть еще «на донышке души» переживание сопричастности к духовному единству мира, переживание себя не просто как «себя любимого» в неповторимости самовыражения, но как органической части духовного целого. А вот об этом и в символах не скажешь. Эта основа в принципе непредикативнвна. Так что не надо смешивать субъективную и трансцендентную реальность.

Основание для принятия того, что руками не пощупать и в формулах не записать? Об этом уже было сказано выше: реальность переживания и гипотеза об основании этого переживания, которая хорошо вписывается в общую теорию, и результаты принятия или непринятия которой ощутимо дают себя знать на практике. И чтобы обо всем этом рассуждать, надо ознакомиться с такими теориями не методом партизанских рейдов.

А практика такова, что человек, не сводящий мир к объективной реальности, а свою деятельность к её познанию и преобразованию, гораздо богаче внутренне и менее агрессивен по отношению к внешней среде. В сущности, я говорю о простых вещах: наука и техника – это хорошо, но не ими одними жив человек. И если философия очертит границы того, что рациональному познанию не поддается, но, тем не менее, существует и требует других способов освоения (в том числе религиозного чувства), то, что же в том плохого и «туманного»? Но вернемся к началу: автор же не различает официальной религии и соответствующих социальных институтов с одной стороны и религиозного чувства с другой. Это мне напоминает известный анекдот. Начальник обращается к подчиненному: «Доктор, помогите мне вылечить насморк». – «Но я доктор философии». – «Неважно, доктор есть доктор!». Неужели мой оппонент серьезно верит в то, что все это туманные отговорки, скрывающие личную выгоду и желание услужить чиновникам (именно так он и пишет)? Разумеется, и такое имело и имеет место. Но сводить к этому духовность, не умещающуюся в рамки научного исследования, это, простите, совсем несвежий вульгарный материализм.

В.Н. Сагатовский, д.ф.н. проф. (Белгород). E-mail: vn-sagat@yandex.ru

 

РЕПЛИКА

Увы, надо признать ошибочность моих комментариев к статье В.Н. Сагатовского. Мне так опротивели хитроумные аргументы явных и завуалированных сторонников клерикализации образования, что я начал подозревать их происки даже там, где этого вовсе нет. Это объясняет, но не оправдывает. Нельзя было упускать из вида, что сравнение религиозного и научного отношения к миру – это не то же самое, что сравнение религии и науки, тем более что автор предупредил открытым текстом: он абстрагируется от соотношения науки и религии как социальных институтов. И я приношу мои извинения В.Н. Сагатовскому за несправедливые комментарии к его содержательной, интересной статье, возникшие из-за ее неверного прочтения.

Критический анализ статьи В.Н. Сагатовского с новой, корректной точки зрения можно найти на сайте social-gumanizm.narod.ru на странице «На свежий взгляд».

Да, у партизан случаются неудачные сражения. А что, регулярная армия без греха?

Перуанский С.С., к.ф.-м.н., член РФО (Москва) ivan534@mail.ru

 

РЕАЛЬНА ЛИ ТРАНСЦЕНДЕНТНАЯ РЕАЛЬНОСТЬ?

Из-за ошибочности своих комментариев к статье В.Н. Сагатовского, я уделил ее изучению столько внимания, сколько никакой другой. Правда, по ходу дела я начал вникать в нее не из-за новых комментариев, а по существу рассматриваемых проблем, ибо правильно я написал в конце своего неудачного анализа: статья В.Н. Сагатовского хороша тем, что при всей ее спорности она заставляет задуматься о познании «единой внутренней сущности мироздания», над чем билась и будет биться мировая философия.

В.Н. Сагатовский точно описывает свою задачу. «В сущности, я говорю о простых вещах: наука и техника – это хорошо, но не ими одними жив человек. И если философия очертит границы того, что рациональному познанию не поддается, но, тем не менее, существует и требует других способов освоения (в том числе религиозного чувства), то, что же в том плохого и «туманного»?" В этом нет ничего плохого. Но, обсуждая это, сначала уточним задачу философии. Любой человек, занимающийся философией, имеет какое-то рабочее определение философии. Для меня философия – мыслительная деятельность, изучающая логику вещей. Заметьте: не наука, а мыслительная деятельность. Дело в том, что есть философия научная (Платон, Кант, Гегель, в общем, «системщики») и философия очень глубокая и мудрая, но не претендующая на научную системность (Ницше, постмодернизм и т.д.). Научная философия осмысливает субъективно-объективную реальность, опираясь на науку. Философия вненаучная (беру этот термин у В.Н. Сагатовского, тем более что положительный термин подобрать пока не удалось) имеет своим предметом глубинные субъективные состояния, трансцендирование и т.п., одним словом, все то, что «рациональному познанию не поддается». Она ближе к поэзии, чем к науке. Вот к этой вненаучной философии и относится статья В.Н. Сагатовского.

В.Н. Сагатовский выделяет три вида реальности: объективную, а также «субъективную реальность (в основе которой лежит неповторимость индивидуального) и трансцендентную реальность (которая лежит за пределами деления на объективное и субъективное, является самотождественной и обладает только одной характеристикой: она ЕСТЬ)». На мой взгляд, нет двух реальностей – объективной и субъективной. Общеизвестные положения «без субъекта нет объекта» и «без объекта нет субъекта» (без внутреннего нет внешнего и наоборот, без закономерного нет случайного и наоборот и т.д.) приводят к естественным выводам, что есть одна только объективно-субъективная (внутренне-внешняя, случайно-закономерная и т.д.) реальность. И точно также есть одна только имманентно-трансцендентная реальность. В.Н. Сагатовский смотрит на эти вещи иначе и настаивает на существовании особой трансцендентной реальности, которая представляет собой дух, пребывающий в нашей душе. Другим наименованием этого духа, очевидно, является «вера», так как автор пишет, что трансцендентная реальность открывается вере.

Далее следует череда странных утверждений. «Что же тогда имеют в виду, когда утверждают, что, к примеру, сложность строения живой клетки, служит доказательством существования Творца? Я думаю, что факты такого рода не доказывают ничего больше, чем то, что в основе развития любых явлений лежат не только массово-энергетические процессы, но и информация». Из факта умиленного восхищения сложностью строения клетки и объяснения этой сложности вмешательством Творца нельзя делать никаких выводов об объективной реальности, о «развитии любых явлений». Умозаключать от чьих-то субъективных мнений к закономерностям объективных процессов – это что-то новое в науке. «Факты такого рода не доказывают ничего больше, чем то, что» данный человек не знает о законах естественного отбора, а если знает, то не умеет пользоваться этим знанием. Только и всего.

В.Н. Сагатовский пишет о трансценденции-духе, обитающем в «нашей душе»: «Что же касается реальности духа (трансценденции), то я разделяю последовательно апофатический подход: все, что мы можем знать о ней, это то, что она есть и присутствует в нашей душе».

Апофатический подход – это очень лукавый подход. Он состоит в отрицании всех конкретных представлений, связанных с богом, как недоступных нашему пониманию кроме одного: бог есть (непонятно, где и в какой форме он существует, но эти-то вопросы и надо отбросить: бог есть и все тут). В.Н. Сагатовский, однако, прямо указывает, что трансцендентный дух пребывает в нашей душе. Но ведь апофатический подход отбрасывает представление обо всех конкретных признаках Бога. Поэтому, чтобы быть последовательными, надо отбросить и представление о конкретном месте пребывания обсуждаемой трансценденции, т.е. отбросить представление о нашей душе, а тогда решение теряет смысл.

Непознаваемый трансцендентный дух – это та же вещь в себе, но только перемещенная из внешнего мира в нашу душу. Но на то она и непознаваемая вещь в себе, что о ней можно говорить все, что угодно. И весь разговор о «мудрости молчания», «знании о незнании» и т.д. – это уже не наука, а философская поэзия, которая справедливо не берется «претендовать на однозначность выражения» «глубинного общения души с духом». (Кстати говоря, Николай Кузанский пишет: «Для самого пытливого человека не будет более совершенного постижения, чем явить высшую умудренность в собственном незнании, всякий окажется тем ученее, чем полнее увидит свое незнание». Т.е. его термин «знание о незнании» относится к области научной философии, а не к философии-поэзии, воспевающей непознаваемые трансценденции).

В области этих сверхтонких материй цена точности выражений особенно велика. Мне кажется сомнительным употребление термина «взаимодополнительность» применительно к научному и религиозному отношениям к миру. Взаимодополнительность ассоциируется с взаимовлиянием, взаимообогащением, а тут идет «игра в одни ворота». Легко представить, что приобщение к тайнам природы может усилить и обогатить религиозное чувство (наряду с воздействием произведений искусства, вида звездного неба, и т.д.). Но ученый (крестьянин и т.д.), отдавшийся религиозному чувству, уже не ученый (крестьянин и т.д.), а просто верующий человек. Когда же ученый возвращается к себе, т.е. к науке, он возвращается в "мир объективной реальности", а свою деятельность направляет на его "познание и преобразование", и здесь он неизбежно становится хотя бы стихийным материалистом (а если не становится, значит, это не ученый, а проповедник, идеолог). Поэтому решительно непонятно, чем может дополнить научную деятельность то, о чем «и в символах не скажешь» (разве что всеобщим «без бога не до порога»). Поэтому осторожности ради, я говорил бы не о взаимодополнительности, а о сосуществовании в душах верующих ученых, религиозного чувства и научного отношения к миру. (А всего лучше, чтобы "научные" и "вненаучные" философы осознали бы свое различие и мирно сосуществовали бы, не путая, кто есть кто).

И определенно неприемлема для меня идея В.Н. Сагатовского разрушить сразу две пары взаимополярных категорий объективное-субъективное и имманентное-трансцендентное и из их обломков создать трехглавое чудище объективное-субъективное-трансцендентное. Для моей «экзистенции» эта «трансценденция» неэстетична, а на жаргоне физиков один из признаков правильной теории называется красотой (читай: простотой). Правда, В.Н. Сагатовский утверждает, что я субъективное смешиваю с трансцендентностью. Такие утверждения характерны для профессиональных философов. Каждый из них считает, что именно его терминология единственно правильная. Ну, а "физматчики" хорошо усвоили, что терминология – вещь условная (вспомним хоть Гегеля с его "понятием в другом и высшем смысле"). И сейчас все так же: в одном обзоре я приводил пример диаметрально противоположных значений одного и того же термина у двух философов. Поэтому можно сказать так: С.С. Перуанский понимает термин "трансцендентное" в ином (более широком) смысле, нежели В.Н. Сагатовский. И все! Любые претензии на единственно правильное использование термина ведут к бесконечным бесплодным спорам о словах, которыми изобилуют гуманитарные науки (и, конечно же, философия в их числе).

Тем не менее, я возьму пример с моего оппонента и «попытаюсь все же предельно просто объяснить», мое понимание трансцендентности. Мир объективно-субъективен, и нет ни щелки, ни дальних окраин, в которых могло бы обретаться трансцендентное вне этого мира. Эпикур, правда, поместил богов в порах между мирами, но он не знал, что эти «поры» заполнены полями (гравитационными и т.д.). Трансцендентное непознаваемо научными методами: «Бог как объект это нонсенс», - говорит В.Н. Сагатовский. Но это очень неточно! Бог как объект научного исследования, действительно, нонсенс, но объект имеет более широкое значение. Каждое представление и каждая мысль имеет свой объект (даже если это мысль о мысли). Бог является объектом наших представлений и мыслей. Представления и мысли рождают чувства: радость, страх, грусть и т.д. Мысли о Боге и представления о нем (пусть смутные) рождают религиозное чувство (хотя тут все сложнее). И вот здесь концепция особой трансцендентной реальности терпит полное фиаско. В.Н. Сагатовский пишет: «Суть религиозного отношения к миру… в особого рода переживании, именуемым религиозным чувством… Содержанием религиозного чувства является именно глубинное общение с бесконечностью и вечностью как атрибутами трансценденции». Как же это так? Особая трансцендентная реальность пребывает в переживании, именуемом чувством? Переживания, чувства – это атрибуты нашего субъективного мира. А ведь В.Н. Сагатовский вынес трансцендентную реальность за рамки субъективности, сказав, правда, что трансцендентная реальность открывается только вере. Этим утверждением вера вынесена за рамки субъективного и объявлена, используя термин Ньютона, совершенно особым «чувствилищем Бога». Но как выяснилось, все проще: трансцендентное благополучно бытийствует в переживаниях и чувствах (видимо, снимает квартиру у субъективности). Так кто же из нас смешивает субъективную и трансцендентную реальность: я или мой оппонент?

Постараемся теперь выявить признаки трансцендентного. Стараясь объяснить различие между трансцендентным и субъективным, автор пишет: «Есть еще «на донышке души» переживание сопричастности к духовному единству мира, переживание себя не просто как «себя любимого» в неповторимости самовыражения, но как органической части духовного целого. А вот об этом и в символах не скажешь. Эта основа в принципе непредикативнвна». Как видим, даже и на «донышке души» мы не обнаруживаем ничего иного, кроме переживания. Предмет переживания, правда, особый, так ведь у каждого переживания особый предмет. А то, что переживание себя «как органической части духовного целого» в принципе непредикативно, так эка невидаль! Ведь похвалил же меня В.Н. Сагатовский (О, радость! И это не ирония; партизанам, действительно, приятно одобрение профессионалов), написав: «Автор в конце статьи хорошо понимает, что мы не можем выразить в понятиях свое отличие видения красного и зеленого цвета». А разве предикативны переживания, вызываемые симфонической музыкой? Нет более нелепого выражения, чем «понимать музыку». Музыку не понимают, а переживают, не пытаясь выразить словами содержание этих переживаний. И слушатель-атеист может сказать верующим: музыка божественна! Что в сравнении с ней ваши скучные литургии? //Примечание. Если уж речь зашла о «глубинном общении души с духом», то скажу несколько слов о воздействии на душу внутреннего убранства храмов. Пестрота убранства православных храмов, от которой глаза разбегаются, наверное, меньше содействует глубине религиозного чувства, чем строгость готических соборов. Здесь вертикальные линии оформления стен устремляются ввысь и сходятся под куполом, словно параллельные линии в бесконечности. А если к этой величественной простоте добавить возвышенные звуки органа, то можно только позавидовать симфонии переживаний, звучащей в душах искренне верующих прихожан готических соборов//.

Но непредикативность сама по себе не может вызвать особых переживаний. Другим признаком трансцендентного является его особая значимость для субъекта. И вот, если чисто логически подводить атрибуты нашего духовного мира под эти два признака, мы найдем, что существует трансцендентное разных видов, и что не одна только вера вмещает в себя трансцендентное.

Таким образом, само понятие «религиозное чувство» доказывает, что мир имманентно-трансцендентный: форма (чувство) имманентна, содержание (Бог) трансцендентно. Следовательно, нет трансцендентной реальности, находящейся за рамками субъективности; есть имманентно-трансцендентная реальность как один из моментов (аспектов) субъективно-объективной реальности.

Резюме: в статье В.Н. Сагатовского за вычетом антинаучного «суперсубъекта», остаются интересные вненаучные положения, которые дают обильную пищу для размышлений. Вненаучность этих положений не является их недостатком, поскольку статья относится не к научной, а к вненаучной философии.

* * *

Что же касается «былого кандидатского минимума по философии», то с моим нынешним багажом я с треском провалил бы его без права пересдачи. Ведь я доказывал бы, что вопреки мнению таких корифеев, как Асмус и Лосев, Платон это не злой гений, а великий гуманист; что не диалектика у Гегеля стоит на голове, а Маркс смотрит на Гегеля, как бы сквозь оптическую трубу, которая все переворачивает вверх ногами; что Гегель не идеалист, которого надо читать материалистически, а материалист, которого не надо читать идеалистически; что взгляды Энгельса на происхождение человека нуждаются в существенной корректировке, и еще многое-многое другое, чего в наше время мы не проходили и чего нам не задавали.

Перуанский С.С., к.ф.-м.н., член РФО (Москва) ivan534@mail.ru

 

 

 

 

 

Переписка с Е.И. Рогальским

 

Уважаемый Евгений Иванович!

Вы написали: «Сергей Серафимович, в Вашем тексте "Реальна ли трансц..." говорится: "Для меня философия - мыслительная деятельность, изучающая логику вещей". Независимо от последующих Ваших рассуждений, такое понимание философии более чем, скажем мягко, своеобразно (разве бомж, к примеру, изучающий маршрут подхода к мусорнику с мешком для взятия остатков, т.е. изучающий "логику вещей", тоже занимается философией?). Наверное, более целесообразно считать, что "философия (система знаний) исследует предельные основания мироздания и место человека в нём". А уже в таком определении можно находить аспекты философии как науки (напр, эстетика, этика и тд) и "собственно" философии, не претендующей на "научную системность". Мне кажется, Вам стоило бы изменить уже в указанном тексте вышеназванное Ваше определение, иначе Вам не будет прохода от философствующих юмористов всех мастейазумеется, моё предложение дискуссионное. Насколько оно кажется Вам уместным?

С уважением, ЕИ 06.04.11г.

Из этого письма я заключаю, что Вы философ не только по званию, но и по существу дела, поскольку у Вас есть чутье на проблемы: из всего текст Вы выделили самый существенный и сложный момент. А то, что Вы заботливо предостерегаете меня от насмешников, – это просто трогательно.

Прежде всего, поясню «методологию» моего рассуждения. В поисках рабочего определения философии я исходил не из каких-либо абстрактных принципов, а задался вопросом: что содержат в себе произведения великих философов? Главная книга Гегеля названа «Наука логики», а в главном сочинении Канта разработана трансцендентальная логика. Платоновский Сократ озабочен тем, как дать логически непротиворечивые определения философских категорий и т.д. Т.е. философия – это всегда логика. Логика чего? Наиболее прямолинейно на этот счет высказался Гегель. Сначала он однозначно связал философию с мышлением: «Философию можно предварительно определить вооб­ще как мыслящее рассмотрение предметов». (Заметьте: предметов, а не каких-либо заоблачных далей, хотя и эти дали – тоже предмет). А дальше он характеризует мышление: «Мышление и определения мышления не нечто чуждое предметам, а скорее их сущность, иначе говоря, что вещи и мышление о них сами по себе соответствуют друг другу, …мышление в своих имманентных определениях и истинная природа вещей составляют одно содержание» (НЛ1 98). Вы скажете: ну да, это известное идеалистическое положение Гегеля о единстве бытия и мышления. Но вот что писал этот «идеалист»: «Философствование по крайней мере нельзя обвинять в гордыне, так как мышление по своему содержанию истинно лишь постольку, поскольку оно углубилось в предмет, а по своей форме оно не есть особенное бытие или действие субъекта, а состоит лишь в том, что сознание ведет себя как абстрактное, как освобожденное от всякой партикулярности частных свойств, состояний и т. д. и производит лишь всеобщее, в котором оно тождественно со всеми индивидуумами… Достоинство, которое придает себе сознание, состоит именно в том, что оно отказывается от своего частного мнения и убеждения и отдает себя во власть предмета (выделено мной.С.П.)» (Э1 120). Таким образом, Гегель подчеркивает, что по своей форме мышление «не есть особенное бытие или действие субъекта», а есть отражение предмета. Мышление, которое отдает себя во власть предмета, это мышление постигающее логику вещей. А один мыслитель, материалист до мозга костей, писал: «Гегель гениально угадал в движении понятий ИМЕННО ТАКОЕ ОТНОШЕНИЕ ВЕЩЕЙ, ПРИРОДЫ». Следовательно, философия Гегеля представляет собой отражение логики вещей. Философию Гегеля упрекают в панлогизме, но чем же он виноват, если панлогична сама природа? Мы высказываем суждение «роза красна». Но оно имеет значение лишь постольку, поскольку роза действительно красна. «Все есть суждение»! Наша логика – лишь отражение логики природы. Философия Гегеля отражает панлогизм природы, т.е. является панкосмизмом.

Нетрудно показать, что и философия Канта, и Платона – настойчивый поиск объяснения логики вещей.

Что касается «философствующих юмористов», то юморист, усмотревший, что логику вещей постигает и бомж, это еще не самый остроумный юморист. Наиболее остроумный заметит, что логику вещей постигают и животные. Когда только что вылупившийся птенец, слыша крик ястреба, забивается под скамейку, это результат познания логики вещей многими поколениями, вследствие чего она (логика) записана на генетическом уровне. Но и в онтогенезе познается логика вещей. Подопытная собака «знает», что, если прозвучал звонок, то (как гласит анекдот) сбегутся люди в белых халатах и начнут наблюдать за ней. Юмористы должны понять, что философствование «не есть особенное бытие или действие субъекта». Философы делают не что-то исключительное, чего не делают нормальные люди: в этом случае философия была бы совершенно никчемным занятием. Они, как и все, постигают логику вещей, но в другой форме, в другом аспекте. Об это хорошо написал Шопенгауер: «Способность к философии и состоит именно в том, в чем полагал ее Платон, – в познании единого во многом и многого в едином. Философия, таким образом, является суммой очень общих суждений, основой познания которых служит непосредственно самый мир во всей своей целостности, без какого-либо исключения, то есть все, что существует в человеческом сознании; философия является совершенным повторением, как бы отражением мира в абстрактных понятиях, которое возможно только посредством объединения существенно тождественного в одно понятие и выделение различного в другое понятие». Юмористы могут посмеяться и над Платоном, и над Шопенгауэром, заметив, что бомж ведь тоже в мусорном баке ищет единое во многом и многое в едином. Чтобы провести границу между ним и философом, вновь обратимся к Гегелю: «Философия как фи­лософия располагает вообще другими категориями, чем обычное сознание; все различие между различными уров­нями образования сводится к различию употребляемых категорий».

Что касается определения предмета философии как предельных оснований мироздания, то возникает вопрос: что это такое и с чем его едят? И как подступиться к этим основаниям? И наоборот, постигая логику самых обычных вещей, мы, отыскивая единое во многом, подойдем и к указанным основаниям.

Таким образом, мое определение философии взято не с бухты-барахты. Я просто присмотрелся к тому, чем наполнены книги великих, и оказалось, что великие осмысливают логику вещей, отражая ее в философской логике.

А философствующим юмористам могу посоветовать одно: читать классиков не только для кандидатского минимума, но и для повседневного осмысления и их самих, и с их помощью любого философского материала.

 

С уважением С. Перуанский

 

Hosted by uCoz
Hosted by uCoz

 

Письмо В.Н. Сагатовского.

Уважаемый Сергей Серафимович!

Благодарю Вас за столь редкий случай признания собственной неправоты. Но Ваша статья на сайте снова повергла меня в состояние безнадежности. У меня нет ни сил, не желания спорить с вами (судя по вашей кипучей энергии, вы все же моложе, чем я). Я мог бы рекомендовать вам заглянуть на мой сайт: http://vasagatovskij.narod.ru,чтобы посмотреть там, ну хотябы, "Философские категориивторский словарь. Ч.1: Онтология" или Триаду бытия", где я обосновываю сое трехглавое "чудище". Но понимаю, что это бесполезно: как Вы сами пишите, у каждого философа своя терминология. Но надо же с чего-то начинать, какую-то терминологию взять за основу, а потом уже заняться мозговым штурмом. Поскольку моя терминология дана в единой системе, я предлагаю себя. Но кто же на это пойдет?! Вот так и будем продолжать препираться веками, а жизнь будет двигаться своим чередом и явно не туда.

Единственное, в чем не утерплю Вам возразить, так это по поводу того, что моя философия вненаучна (или, как сказал бы Хайдеггер, я, мол, работаю не с категориями, а с экзистенциалами). Да, в своих эссе и в философской поэзии я так и поступаю. Но не в своей системе. Философия остается наукой (формальной и дедуктивной), когда она не только дает четкие определения понятий (например, материи), но и в том случае, когда она столь же четко определяет границы научного познания. Здесь рассматриваемый феномен, так сказать, на выходе, по его функции в мировом и человеческом бытии. Но, повторяю, понять все это можно только системно ознакомившись с моей системой. Но кто же это будет делать? Хорошо, что ещё остаются люди, ищущие в философии истину, а не саморекламу. Но, похоже, что этот поиск препирающихся о словах одиночек ужасно затянулся, а жизнь-то идет и явно не туда.

Желаю Вам успеха в партизанской войне. Это, по крайней мере, нескучно.

В.С.

 

Ответ на письмо В.Н. Сагатовского

 

Уважаемый Валерий Николаевич!

Как я и предполагал, написать Вам удалось очень не скоро. Читать Ваши произведения между делом трудно, и пришлось выкраивать для этого немалую паузу в других делах. Но читал с большим интересом и пользой. Мои соображения по поводу прочитанного размещены сайте social-gumanizm.narod.ru на странице «На свежий взгляд». Понятно, что они подобны критике пушкинского сапожника, который нашел в картине художника неточность в изображении обуви. Но чтобы «судить свыше сапога», нужно затратить слишком много времени на уяснение Вашей системы.

В связи с этим могу сказать, что Вы напрасно переживаете из-за невнимания коллег к Вашим произведениям. Вы работаете в области, так сказать, фундаментальной философии, в которой кроме Вас сейчас, быть может, уже/еще не работает никто. Добавьте к этому сложность рассматриваемых Вами проблем. А в «Триаде бытия» Вы поставили и вовсе противоестественную задачу: изложить Вашу систему на языке Гуссереля и Хайдеггера. И чего ради? Вы объясняете: «Меня всегда интересовало, прежде всего, решение проблем. Но сложилось так, что многие ставят на первое место не критерий решил / не решил, но другой критерий: читал / не читал. И не найдя у меня в достаточном количестве модных (простите, принятых в продвинутом научном сообществе) ссылок, искренне полагают: «Да что он там мог решить, ежели не читал?!». «Но лучше поздно, чем никогда. Попробую эти ошибки исправить: хочется, все-таки, чтобы тебя понимали. Попытаюсь осмыслить свою концепцию в историко-философском контексте, что, кстати, позволит внести в неё ряд существенных уточнений». На что Вам сдались читатели, которые судят по принципу читал/не читал? Не растет трава зимою, поливай не поливай. Желая, чтобы Вас понимали, Вы достигли обратного: сделали совершенно недоступной книгу для тех, кто придерживается принципа решил/не решил, но у кого еще не дошли руки до Гуссерля и Хайдеггера. Но и тем, кто их читал (но давно, а не только-только вчера), наверное, трудно понимать. Вот если бы Вы сначала изложили свою концепцию на своем языке, а уж после этого сопоставляли ее с взглядами указанных философов, все было бы гораздо проще. А так Вашу книгу осилит лишь человек, поставивший своей целью изучить ее для диссертации или для монографии о Вашем творчестве.

Одним словом, когда появятся философы с соответствующими интересами в области фундаментальной философии, тогда и будут востребованы Ваши работы.

Другое дело вот это: «К тому же, хотя я всегда определял употребляемые мной термины, но использовал их порой совсем не в господствующей ныне традиции, не делая необходимых сопоставлений и пояснений». Вот это серьезно. Лично мне не хватает рассмотрения Вашей системы на фоне монументальной гегелевской системы. Например, непонятно, почему Вы пишете: «Нет… никакой «вещи» вне соотношения с другими «вещами»», не упоминая Гегеля, который писал практически то же самое: «Эти многие разные вещи находятся благодаря своим свойствам в существенном взаимодействии; свойство есть само это взаимоотношение, и вещь – ничто вне этого взаимоотношения» (Гегель Г.В.Ф. Наука логики. В 3-х томах. Т. 2. М.: 1971. С. 124). Вполне возможно, что Вы смотрит на «вещи» иначе, чем Гегель, пошли дальше него. Ну, так об этом и надо писать! Пойти дальше Гегеля – большая честь для исследователя. А когда Вы пишете чуть ли ни дословно то же, что и Гегель, но не поясняете, в чем разница, это вызывает досадливое недоумение. Ясно, что главное для Вас соотнесение с Гуссерлем и Хайдеггером, но и Гегеля рано «сбрасывать с корабля современности».

А в целом, я убежден, что время для всестороннего анализа Вашей системы придет с появлением философов, которым по силам фундаментальная философия.

Желаю Вам новых творческих успехов в философии и в поэзии! (Кстати, в электронной версии приведены строчки из песни «Дон-Кихоты двадцатого века». В приложенном файле посылаю полный текст. Возможно, эти стихи Вам понравятся).

 

С уважением Сергей Серафимович Перуанский.

 

НА СВЕЖИЙ ВЗГЛЯД

(Заметки философского партизана)

 

В «Вестнике РФО» №2011/2, как всегда, много интересного. Впечатляет статья А.Н. Чумакова «Гуманитарная стратегия Китая – прорыв в будущее». Здесь рассказано об идее Мирового Культурного Форума и о его Первой конференции под названием «Диалог и сотрудничество в целях мировой гармонии и общего развития». Главное в том, что вскрывается сущность нового явления, находящегося на начальной стадии, и ей дается оценка как прорыва в будущее: «Китайцы с их умением не суетиться и смотреть на века вперед поняли главное… Проблема в человеке, его поведении, ментальности и его качествах, которые не согласуются с современным, стремительно глобализирующимся миром». А.Н. Чумаков выражает надежду, что руководство России «обратит должное внимание на новейшие тенденции мирового развития». Хорошо бы, конечно, но человек никогда, начиная с княжеских времен, не был приоритетом российских правителей.

Подтверждение этого печального обстоятельства находим в ряде статей. Так в статье Б.И. Зеленко «Согласие власти и общества: шаг к деалиенации?» ярко описана тенденция к усилению отчуждения власти от общества (мудреное слово «деалиенация означает преодоление отчуждения). А подтверждением факта отчуждения общества от власти является написанная с болью за Россию статья Х.Г. Тхагапсоева «Исповедь россиянина: почему не голосую за партию «ЕР»». В короткой, но выразительной статье Г.С. Смирнова ««Газпром» и «Ноосфера»» отмечено, что идеологи Газпрома «не ощущают раздражения внутри страны», по поводу того, что Россия, обеспечивая газом Европу, не газифицировала собственную территорию. Политику Газпрома (а это политика государства) Г.С. Смирнов характеризует как «идеологический синдром государственно-олигархического монополиста, теряющего не только социальную, но и интеллектуальную ответственность перед народом страны». Или взять статью Г.В. Сориной., содержащей интервью с двумя видными учеными Б.А. Якимовичем и Н.И. Кузнецовой. Здесь отмечается, что решения в сфере образования «принимаются в основном «на бумаге»», и «надо выяснить, насколько новации выгодны нашему современному административному Центру, не является ли он главным препятствием инновационному развитию». И вот так из номера в номер: немало статей, настраивающих на пессимистический лад, а статей, внушающих оптимизм, что-то нет.

Вечно зеленая проблема, как понимать природу целесообразности в системах, обсуждается в статье В.В. Юсупова «Целеустремленность социальных систем». Выделив совокупность признаков социальной системы, автор отмечает, что в определении через признаки «отсутствует определение внутренней сущности, «души» социальной системы». Справедливо отметив, что «целесообразность в биологическом мире вполне объективна», он, вдруг, заявляет, что «использование этого термина допустимо только метафорически. Общая метафора, применимая в данном случае – «душа системы»». Метафоры – оживляют поэзию и убивают науку. Не будем гадать, почему автор вместо устоявшегося научного термина «системообразующий принцип» хочет непременно использовать поэтическую метафору «душа системы». Системообразующий принцип биологической системы – оптимальное удовлетворение потребностей организма. Системообразующий принцип социальной системы – оптимальное удовлетворение потребностей ее членов. Еще Платон писал: «Государство возникает, когда каждый из нас не может удовлетворить сам себя, но во многом еще нуждается». Потребностный подход к пониманию сущности биологических и социальных систем дает простое объяснение их целеустремленности.

Очень содержательна статья Г.Н. Гумницкого и М.Г. Зеленцовой «Капитализм и социализм: к вопросу о моральном прогрессе». И не удивительно: ведь они полемизируют с одним из мэтров нашей философии Д.И. Дубровским. В одной из его статей написано, что «коммунизм противоречит человеческой природе. Поэтому «коммунистический проект в СССР потерпел крах»». Авторы возражают, что это произошло отнюдь не из-за недостаточно высокой степени альтруизма массового человека. Поразительно! Ни та, ни другая сторона не видит, что не было в СССР никакого коммунистического проекта, и крах потерпел не «проект», а миф об этом проекте. Козьма Прутков учил при виде клетки со львом, на которой написано «Буйвол», не верить глазам своим. Но он не уточнил, чему не верить: тому, что написано, или тому, что видишь в клетке? История показала, что люди дружно верят табличке, и не верят тому, что они видят в клетке. Говорили, писали, пели, что в СССР строят коммунизм. Факты кричаще опровергали это. Бессмысленные массовые репрессии. Насильственная коллективизация, тогда как Энгельс писал: «Развитие масс не допускает декретирования». Фактически рабский труд колхозников. Основной принцип экономики – производство средств производства (продукция группы «А») и финансирование образования, медицины, культуры по остаточному принципу. Но Маркс писал, что основной производительной силой является сам человек, т.е. человек является «продукцией» группы «А». Следовательно, основной экономический принцип был антимарксистским, антикоммунистическим. Номенклатурный принцип распределения: каждому по его номенклатурному статусу (директорам заводов независимо от того, производит ли завод полезную или никому не нужную продукцию; кандидатам и докторам наук независимо от их успехов в науке и т.д.). Неизменные рапорты о перевыполнении плана – это прямое доказательство того, что план – это миф, что никакого реально просчитанного плана нет вообще, и что не плановая экономика была в СССР, а «сверхплановая» (да и как для такой огромной страны просчитать план на счетах и арифмометрах?). Что общего во всем этом с коммунизмом или хоть с социализмом, как, якобы, первой стадией оного? Но вот магия таблички! Только и слышишь о коммунистическом проекте (или эксперименте) в СССР. Недаром Ф. Бэкон, говоря о врагах разума, писал: «Тягостнее всех идолы площади, которые проникают в разум вместе со словами и именами. Люди верят, что их разум повелевает словами. Но бывает и так, что слова обращают свою силу против разума». Тысячекратно слышанные и читанные пропагандистские штампы затмили разум и заставили не верить глазам своим. За все постсоветское время мне попалась лишь одна книга, где преодолена магия таблички и отрицается фактическое существование «коммунистического проекта» в СССР: В.М. Межуев. «Маркс против марксизма» (наверное, такие книги есть, но, видимо, их немного, раз мне попалась только одна).

В статье высказана интересная мысль: «Коммунизм… не может противоречить природе человека, иначе его не было бы в первобытном обществе». По аналогии: частная собственность не может противоречить природе человека, иначе она никогда бы не возникла, и человечество застыло бы на стадии первобытного коммунизма. Для обоснования этого начнем с примера. Человечество прошло через стадию каннибализма. Вероятно, он возник в связи с тем, что применение орудий во внутривидовой борьбе привело к большому разбросу в боеспособности сообществ, а орудия были не настолько совершенными, чтобы охота могла прокормить сообщество. Нападать на слабые сообщества было безопаснее, чем охотиться на крупных животных. Если бы в те времена были философы, размышлявшие о причинах каннибализма, они заключили бы, что беда в применении орудий и от них надо отказаться. Но по мере совершенствования орудий уровень боеспособности сообществ выровнялся, и охота стала менее опасным делом, чем нападение на соседей. Тогда и стал исчезать каннибализм. Моральные рассуждения и проповеди не могли победить чувство голода, и если в те времена были моралисты и проповедники, их, наверное, съедали в первую очередь. Применение орудий на первых порах породило каннибализм, а их совершенствование устранило его.

То же самое можно сказать и о частной собственности. Чудовищная эксплуатация рабочих на первых стадиях капитализма объясняется несовершенством средств производства: рабочие были придатками машин, поворачивая рычаги, нажимая педали и т.д. Это позволяло усиливать эксплуатацию взрослых еще и за счет детского труда. Рабочих такой квалификации можно было содержать на уровне физиологического выживания. (Заметим, что эксплуатация того времени – это ведь тоже каннибализм, только поедалось не тело людей, а их человеческое достоинство). Почему же не оправдалось предсказание Маркса о росте абсолютного обнищания пролетариата? В литературе встречаются утверждения, что это связано с ростом гуманистических идей в среде капиталистов. Как бы ни так! Держи карман шире… Дело в том, что стадия замены ручного труда машинным трудом завершилась, и конкурентная борьба закономерно потребовала применять более совершенные технологии, требующие сложного труда. Квалифицированных специалистов не будешь держать впроголодь. Потребовались инвестиции в повышение качества рабочей силы, следовательно, в повышении уровня жизни рабочих. Рост стоимости рабочей силы – вот прозаическая истина высокого уровня жизни в развитых капиталистических странах. В связи с этим пора бы прекратить противопоставление социализма и капитализма как двух несовместимых систем: вот в этой стране социализм, а пересекли границу, и мы уже в капиталистическом мире. В капиталистических странах развивались социалистические моменты (бесплатное медицинское обслуживание, бесплатное образование и т.д.) по причине их выгодности для капиталистов: последние заинтересованы в здоровых, хорошо обученных работниках. Логика конкурентной борьбы, логика развития частной собственности социализирует капитализм. Поэтому не частная собственность как таковая порождает бесчеловечную эксплуатацию, а возможность извлекать выгоду из дешевой неквалифицированной рабочей силы (это мы повсеместно наблюдаем и сегодня).

Hosted by uCoz

В.Ф. Дружинин в своем традиционном обзоре отметил «исключительно корректный характер изящной полемики» В.Н. Сагатовского. Подтверждением правоты этих слов является письмо, от В.Н. Сагатовского, в котором он благодарит меня «за столь редкий случай признания собственной неправоты», и, что особенно трогательно, в заключение желает «успеха в партизанской войне». Не скрою, написал он и такое: «Ваша статья на сайте снова повергла меня в состояние безнадежности. У меня нет ни сил, не желания спорить с вами (судя по вашей кипучей энергии, вы все же моложе, чем я //да, но на каких-то пять лет, что на восьмом десятке «не играет значения».С.П.//). Я мог бы рекомендовать Вам заглянуть на мой сайт: http://vasagatovskij.narod.ru, чтобы посмотреть там, ну хотя бы, «Философские категории: авторский словарь. Ч.1: Онтология» или «Триаду бытия», где я обосновываю свое трехглавое "чудище"».

А меня, напротив, порадовала новая статья В.Н. Сагатовского «Многокачественное бытие» («Вестник РФО №2011/2): там высказаны положения, созвучные с теми, о которых я писал в злополучном обзоре в «Вестнике РФО» №2010/3. В том, что В.Н. Сагатовский писал о «трансцендентной реальности» ранее, просматривались черты ее традиционного понимания: она «открывается вере», мы знаем о ней только то, что «она ЕСТЬ», она пребывает «на донышке души». Теперь трансцендентная реальность понимается более широко: говорится о наличии разных уровней трансцендентности (правда, я говорил о разных видах трансцендентности); утверждается, что трансцендентная реальность (наряду с объективной и субъективной) является атрибутивной стороной любого сущего. Но если трансцендентная реальность открывается вере, то непонятно, как она может быть атрибутивной стороной любого сущего, если вера присуща только человеку? И вот, видимо, для того, чтобы сделать трансцендентную реальность сопоставимой по всеобщности с объективной и субъективной реальностью, В.Н. Сагатовский связывает ее с тождеством целого и части «в том отношении, что часть сопричастна целому, а целое присутствует в части». Такое определение трансцендентной реальности, действительно, делает ее «атрибутивной стороной любого сущего», но это определение лишает трансцендентную реальность ее… трансцендентности! Ведь, отношение целого и части не содержит ничего запредельного для опыта и знания, и оно открывается не только вере. Здесь налицо попытка описывать трансцендентное «как своего рода объективное», против чего возражает и сам В.Н. Сагатовский («Вестник РФО» № 2009/4, с. 107). Вероятно, для искушенного читателя тут нет вопросов, но на свежий партизанский взгляд все это выглядит противоречивым.

Я внял рекомендациям В.Н. Сагатовского и прочитал некоторые его произведения на указанном сайте. Настоятельно рекомендую сделать то же самое всем читателям «Вестника». Возможно, вы не согласитесь с категориальной системой, разработанной В.Н. Сагатовским, но обдумывая ее, вы лучше осознаете свою систему или… сформируете ее впервые. Ведь что греха таить, в «Вестнике РФО» бывает немало статей, интересных и актуальных, но начисто лишенных философского категориального аппарата. Только не начинайте с «Триады бытия» – это для небожителей. Для нас, грешных, лучше «Философия антропокосмизма в кратком изложении» (и не пройдите мимо написанных «кровью сердца» стихов В.Н. Сагатовского!).

На мой взгляд, удачные моменты категориальной системы В.Н. Сагатовского – очень емкий термин «антропокосмизм» и попытка вернуть в философский язык категорию «гармония». Перспективными выглядят онтоантропологический и онтогносеологический принципы (ну, очень интересно, как последний соотносится с гегелевским принципом единства бытия и мышления). И вообще система В.Н. Сагатовского очень поучительна и эвристична.

Но есть в ней (в системе) моменты, от которых лучше уйти: наблюдаются попытки дать старым терминам новые значения. Так, религиозное отношение к миру В.Н. Сагатовский сводит к религиозному чувству, понимая последнее как особого рода переживание «своей сопричастности к духовной целостности бытия». Но благоговение такого рода может переживать и атеист. Содержание религиозного отношения к миру надо искать не в собственной душе и не в высказываниях Ясперса, а в социальной реальности. Здесь это отношение отражено в языке, в пословицах, в учениях церковных авторитетов высшего уровня. Религиозное отношение к миру запечатлено в том, как мы благодарим людей: мы говорим «спасибо», т.е. желаем человеку: «спаси бог». Мы знаем, что «без бога не до порога, а с богом хоть за море», «бог-то бог, да сам не будь плох» и т.д. Апостол Павел более циничен: «Так и Давид называет блаженным человека, которому Бог вменяет праведность независимо от дел: «Блаженны, чьи беззакония прощены и чьи грехи покрыты»» (Рим. 4, 6-7). Как видим, реальное массовое (а не вымышленное философами «для личного пользования») религиозное отношение к миру замешано на утилитаризме. (Конечно, «особого рода переживание» окрашивает религиозное отношение к миру. Иногда. У некоторых людей).

Новое значение В.Н. Сагатовский придает даже термину «правда», а в статье «Istina» он непривычно трактует термин «абсолютная истина». Библия учит не наливать новое вино в мехи ветхие. Есть более близкий урок: никто не принял «другой и высший смысл» термина «понятие», который придал ему Гегель, что обрекло его философию на тотальное непонимание. Но если философы не стали переучивать терминологию с подачи Гегеля, то почему они вдруг начнут это делать с подачи В.Н. Сагатовского? Не проще ли В.Н. Сагатовскому назвать разновидность истины, которую он предлагает называть абсолютной, скажем, достоверной истиной или как-то еще, оставив абсолютную истину при ее прежнем значении? Надежда на то, что приживутся новые значения вместо привычных значений устоявшихся терминов, – это философское донкихотство. (Кстати, о донкихотстве. Стихи В.Н. Сагатовского показывают, что моя любимая бардовская песня относится и к нему: «На карманы худые не нужно заплат, чтобы там медяки не копились. И возвышенных истин сомнительный клад все они отыскать подрядились. Синяков не считают, не слазят с коня, и смеются, когда не до смеха. Так примите же в братство свое и меня, Дон-Кихоты двадцатого века!»).

Трудно согласиться, что «коррелятивная онтология» радикально порывает с метафизикой. Такой разрыв осуществится, когда указанная онтология вполне ассимилирует диалектическое понимание мира, развитое в немецкой классической философии (в особенности Гегелем и Шопенгауэром). «Коррелятивная онтология» порвет с метафизикой, когда будет видеть мир объективно-субъективным, трансцендентно-имманентным, идеально-материальным. А пока что в «Словаре» В.Н. Сагатовского читаем: «Материя (объективная реальность) и идеальное (как субъективная реальность) – противоположные друг другу два базовых вида бытия». Но два эти вида бытия сколь противоположны, столь и тождественны. Акцент только на одну сторону (противоположность) – это и есть метафизика. Правда, внутри текста говорится о взаимодополнительности материального и идеального, но взаимодополнительность – это не антоним противоположности. Согласно тому же «Словарю», «Взаимодополнительность – вклад каждого из взаимосоотносящихся сущих в образуемую ими целокупность». Но материальное и идеальное – это не отдельные сущие, и распространение на них категории «взаимодополнительность» приведет к путанице.

Я, было, загорелся идеей написать об упомянутой книге В.Н. Сагатовского статью, сделал даже фрагментарный конспект с комментариями. Но времени не хватает. Ограничиваюсь тем, что помещаю этот конспект на сайте social-gumanizm.narod.ru на странице «На свежий взгляд». Там же помещен полный текст письма В.Н. Сагатовского и мой ответ на него.

 

Перуанский С.С.,к.ф.-м.н., член РФО (Москва). E-mail: ivan534@mail.ru

 

Конспект произведений В.Н. Сагатовского

 

Триада бытия

высшая цель все же в возрастании гармонии через развитие, а не развитие как «высший судия». Философия призвана построить такую категориальную картину мира, человека и сущностных человекомирных отношений, которая обосновывает этот идеал. На долю онтологии выпадает построение такого категориального каркаса картины мира, в котором укоренены атрибутивные характеристики человека (онтоантропологический принцип).

 

Суть гуманитарной «добавки» в том, что, наряду с повторяющимися закономерностями объективности, гуманитария имеет дело с уникальностью субъективного, а потому не может ограничиваться рациональным понятийным знанием… По отношению к онтологии это означает, как будет показано дальше, что экзистенциалы в ней уместны, но они не только не исключают категорий , а должны быть определенным образом вписаны в целостный категориально оформленный текст.

Онтология имеет дело с такими характеристикам (атрибутами), которые присущи всему, что существует и может существовать в мире, организованном подобно нашему миру.

«Начало» как предмет философской онтологии может быть только структурным , даже если речь идет о становлении, событии (указывается его место в общей структуре). В этом смысле онтология есть формальная наука: формальная онтология, как отмечает Гуссерль, это «эйдетическая наука о предмете вообще»[ 9] . Напомним, что для Гуссерля предметом может быть что угодно – любое, на что направлена интенция.

Таким образом, предметом онтологии оказывается всеобщая структура предмета любой природы (материальной, идеальной, наличной, событийной, актуальной, потенциальной и т.д.). Естественно, что в своей основе такая структура является категориальной.

Содержание всеобщих категорий задается двояко. Во-первых, через отношение друг к другу категориальных противоположностей: они всеобщи, но не во всех отношениях . Так одно и то же явление обладает качеством или количеством, существует или не существует не «вообще», т.е. не безусловно , но в разных отношениях; в том отношении, в котором оно обладает одной из противоположных характеристик, оно же лишено другой противоположности. /Непонятно, как это: качеством или количеством? Одним без другого что ли?/.

Система онтологических категорий, таким образом, описывает структуру любого предмета, которая как будет показано дальше, предстает как общая структура его отношения с другими предметами (взаимодействия). Знание такой структуры дает нам общую парадигму познания мира, при системной спецификации которой все человеческие знания могут быть представлены в виде единой системы (разумеется, развивающейся, что относится и к познанию в целом, и к категориальному каркасу)[ 11] .

атрибуты человека могут быть поняты как определенная ступень развития атрибутов бытия в целом, и, стало быть, антропология должна получить общее онтологическое основание. /Об этом же говорил и Гегель, и Шопенгауэр и т.д./.

 

 

 

 

 

 

 

Философия антропокосмизма в кратком изложении

 

13 Мыслители, идущие по пути синтеза показали также взаимодополнительность душевной реальности субъекта (экзистенции) и духовных основ бытия в целом (трансценденции).

 

14 Я попытаюсь обосновать такую концепцию единства, где материя, душа и дух выступают паритетными и самоценными началами, каждое из которых вносит свой необходимый вклад так, что вместе эти вклады оказываются достаточными для достижения целостности человека и мира.

 

Что такое мудрый человек? Это тот, кто умеет связать в одно целое всё разнообразие жизненных ситуаций, так применить свои принципы и стратегию, чтобы всегда быть близким к оптимальным решениям и их реализации. Но для этого он должен в той или иной форме знать, что он хочет от жизни и как этого достигнуть. Образно говоря, он видит Храм (общий идеал жизнеустройства), к которому он идет, и знает Путь к этому Храму. Ответ на эти два вопроса (смысл жизни в целом и способ его реализации) составляют ядро мудрости, называемое мировоззрением.

 

Для меня мировоззрение есть совокупность представлений о должном жизнеустройстве в целом (человека, мира и человекомирных отношений) и должных способах достижения этого жизнеустройства. Такие представления о должном называются идеалами. Поэтому можно сказать, что мировоззрение суть идеал человеческого и мирового бытия в целом, взятого в аспекте результата и процесса его достижения.

 

16 Базовые ценности организуют мировоззренческие знания. В свою очередь, системообразующим ядром для совокупности базовых ценностей является ответ на вопрос о смысле жизни: во имя чего и как строит человек своё отношение к миру. Разные мировоззрения по разному видят смысл жизни: служение Богу, максимальное удовлетворение растущих потребностей, наслаждение новизной, власть, созидательное творчество во имя развивающейся гармонии и т.д. Назовем этот вопрос основным вопросом мировоззрения (ОВМ): Человек « Мир

 

20 Формулировка ОВФ, соответствующая ОВМ, следовательно, предполагает учет отношения человека (носителя субъективной реальности) к миру, в котором допускается существование объективной и субъективной реальности, а также реальности духа, которую назовем трансцендентной реальностью. Самая предварительная характеристика этих трех реальностей может выглядеть следующим образом: объективная реальность (материя) – всё то, что подчиняется регулярным отношениям (законам), определяемым внешними взаимодействиями; субъективная реальность – то, что определяется внутренней программой, содержащей в себе неповторимую индивидуальную основу; трансцендентная реальность – нечто лежащее за пределами членения мира на объективную и субъективную реальность и задающее его целостность

 

21 Базовая ячейка философии включает в себя отношение к объективной, субъективной и трансцендентной реальности. Наиболее адекватными формами духовного освоения этих трех уровней бытия являются соответственно наука, искусство и религиозное чувство. Мировоззрение может существовать на каждом из этих уровней и, следовательно, философия должна отрефлексировать их соотношение друг с другом. Но для этого, в свою очередь, философу необходимо понять каждый из них изнутри, т.е. уметь говорить на языке ученого, художника, субъекта религиозного чувства, а затем перевести всё это на свой – категориальный - язык.

Самая предварительная характеристика этих трех реальностей может выглядеть следующим образом: объективная реальность (материя) – всё то, что подчиняется регулярным отношениям (законам), определяемым внешними взаимодействиями; субъективная реальность – то, что определяется внутренней программой, содержащей в себе неповторимую индивидуальную основу /это определение вполне можно отнести к программе ЭВМ/ ; трансцендентная реальность – нечто лежащее за пределами членения мира на объективную и субъективную реальность и задающее его целостность [8] . /Определение через «то», «нечто» - это не полноценные определения, должны быть указаны определяющие слова – существительные. Разделение на три реальности, да еще и разделение сферы познания на науку, искусство и веру – это резать по живому/. К трансцендентной реальности В.Н. Сагатовский относит абсолютную идею Гегеля и ставит ее на одну доску с богом в теологии! Не очень-то он вник в Гегеля/. В истории философии она предстает как брахман в индийской философии, дао – в древнекитайской философии, Бог в теологии, вещь-в–себе Канта, абсолютная идея Гегеля, Непостижимое С.Л.Франка и т.д. Этот список говорит лишь о том, что данная идея является непреходящей. Содержание же её требует очень серьёзного анализа, который будет дан в разделе «Онтология». /Тут для повышения статуса трансцендентной реальности свалены в одну кучу совершенно разные вещи: вещь-в себе Канта, бог в теологии и абсолютная идея Гегеля/.

 

 

18 Базовая ячейка философии включает в себя отношение к объективной, субъективной и трансцендентной реальности. Наиболее адекватными формами духовного освоения этих трех уровней бытия являются соответственно наука, искусство и религиозное чувство. Мировоззрение может существовать на каждом из этих уровней и, следовательно, философия должна отрефлектировать их соотношение друг с другом. Но для этого, в свою очередь, философу необходимо понять каждый из них изнутри , т.е. уметь говорить на языке ученого, художника, субъекта религиозного чувства, а затем перевести всё это на свой – категориальный - язык. Что представляют собой эти четыре языка?

Наука стремится отразить объективную реальность, познать регулярные соотношения объектов (законы) и выразить это знание в общезначимой, доказательной, проверяемой и систематизированной форме (в понятиях, формулах, теориях). Искусство ориентируется на самовыражение субъективной реальности и сопереживание различных субъективных реальностей. Оно говорит символами [10] , метафорами, в которых проявляется видение мира с позиций базовых ценностей субъекта, его неповторимых жизненных смыслов. В религиозном чувстве человек переживает свою сопричастность к бесконечности и вечности бытия, самоценность его целостности. Это переживание вообще несказанно, невыразимо ни в понятиях, ни в символах. [11]

Философия в своей целостности выступает и как наука, и как искусство, и как религиозное чувство, т.е. может говорить языком понятий, метафор [12] , переживать «глубинное общение» [13] с трансцендентной реальностью, не сводясь, однако, ни к одной из этих форм. Несводимость философии к другим формам духовной жизни, её «нередукционистский статус» проявляется двояко. Во-первых, она имеет дело не с любыми проявлениями указанных форм, но лишь с их предельными основаниями , т.е. с универсально-сущностными (категориальными) характеристиками, выражающими специфическую природу объективной, субъективной и трансцендентной реальности. Во-вторых, она соотносит эти предельные основания друг с другом, проникая таким образом в целостность мировоззрения.

20 Философское учение о категориальной структуре мира называется онтологией. Человек занимает по отношению к онтологии двоякое положение. С одной стороны он тоже часть мира и онтология делает своим предметом те его черты, которые являются общими со всеми другими формами бытия. Так сущность, структура, развитие и т.п. присущи и неживой природе, и жизни, и социокультурному бытию человека. С другой стороны человек, когда речь идет об его отношении к миру, противостоит остальной части мира, и его сущностная специфика в этом противостоянии [18] становится предметом философского учения о человеке. Последнее обычно разделяется на социальную философию (выявляющую категориальную структуру совокупного человека, общества) и философскую антропологию (имеющую дело с целостностью отдельного человека, личностью) [19] .

33 Состояние переживания нельзя свести к информационным цепочкам – его можно только сопережить в той мере, в какой переживания являются общими для разных субъектов (В.А.Лефевр называет это явление «размножением состояний»). Но в глубине всегда остается нечто непередаваемое, определяющее неповторимую интенцию жизненного мира. И такой жизненный мир есть не только у человека, но и у животного, цветка, камня. Разумеется, есть качественное отличие идеального начала на уровне человека (и мы будем его рассматривать). Но откуда бы оно взялась, если бы в дочеловеческом мире не было бы для этого никаких предпосылок. И снова обратимся к Тютчеву: «Не то, что мните вы, природа./ Не слепок, не бездушный лик. / В ней есть душа, в ней есть свобода,/ В ней есть любовь, в ней есть язык». Для меня это не «вольная метафора», но краеугольный камень мировоззрения, требующий и за пределами общества видеть не только «оно», но и «Ты». /Но если В.Н. Сагатовский осознает это, то ему сам бог велел рассматривать реальность как субъективно-объективную (или как объективно-субъективную )/.

37 Как мы увидим дальше, присутствие или отсутствие трансцендентной реальности (трансценденции, духа, Мы) в субъективной реальности (экзистенции, душе, Я) является фундаментом Добра и зла в этом мире. /Не является, а объявляется фундаментом Добра и зла. Здесь В.Н. Сагатовский признает, что трансцендентная реальность входит в субъективную реальность/.

37 Трансцендентная реальность не создает объективную и субъективную реальность, но, присутствуя в последней, задает целостность субъекта и универсума. /Еще одно признание, что трансцендентная реальность часть субъективной реальности/.

Трансцендентная реальность есть атрибут не только универсума, но и любого сущего, поскольку любое сущее есть целое по отношению к своим частям и часть по отношению к целому. Это положение станет более ясным, когда мы детальнее познакомимся с соотношением целого и части, конечного и бесконечного. /С каких пор соотношение целого и частей стало трансценденцией??/.

40 Синергетика вплотную подошла к тому порогу, за которым возникает необходимость увидеть уникальное и в неживой природе: «Замечательная особенность рассматриваемых нами процессов заключается в том, что при переходе от равновесных условий к сильно неравновесным мы переходим от повторяющегося и общего к уникальному и специфическому» [22] . Но пока, и это надо честно признать, гипотеза о распространении субъективного начала за пределы жизни остается гипотезой, необходимой для обеспечения единства общей картины бытия (философия, не будем этого забывать, работает с помощью гипотетико-дедуктивного метода). /Почему нет ссылок на Шеллинга, Шопенгауэра?/.

45 Допустим, в нашем примере удалось рассмотреть, что приближается человек или животное. И больше мы пока ничего не видим. Или, нам нужно узнать в толпе человека по значку на его костюме. Во всех этих случаях мы отождествили выделенный предмет только с одним его проявлением: быть человеком, животным, иметь значок. Но это проявление в данной ситуации необходимо и достаточно для отличения этого предмета. Такое проявление предмета называется его качеством. Как мы увидим дальше, качество есть системообразующее ядро определенности. /наличие значка у человека – его качество?/.

49 В физическом мире пространство и время относительны силы тяготения и скорости движения физической материи (общая и специальная теория относительности А.Эйнштейна: в окрестностях тяготеющих масс материи меняется геометрия пространства, происходит его «искривление», т.е. изменение свойств по сравнению с Евклидовой геометрией, а время замедляется, как и в случае приближения скорости движения к скорости света). Но столь же объективно существуют биологическое, историческое и другие виды пространства и времени. Пространство и время биосистем относительно их способа реализации основной функции живого - приспособления в условиях изменения; пространство и время социальных систем относительно их основной функции – изменения бытия с помощью искусственных средств. /Выделенное предложение грамматически некорректно. Столь же непонятно предложение о пространстве и времени биосистем. Еще не пришло время для полемики о том, что выражения «пришло время», «течет время» и т.д. бессмысленны/.

Мы живем в трехмерном физическом пространстве, но социальное пространство (система отношений, в которых формируется и функционирует человек как участник социальной деятельности) многомерно. /Социальное пространство! Такие терминологические метафоры запутывают терминологию/.

время видообразования относительно человека остановилось, ибо качество вида осталось неизменным. /Время относительно человека остановилось! Терминологический шедевр! Но при нынешнем менталитете ученых бесполезно это объяснять. Объяснения отскочат от их сознания, как от стенки горох/. Надо понять, что мы объективно живем в многообразии пространств и времен. /Надо понять, что мы живем в многообразии реальных систем, а не в многообразии пространств. Но это будут понимать очень и очень нескоро /.

49 Время физики 50 (открытия могут «устареть» за три года) и время философии («вечные» проблемы) течет по-разному. /Еще один терминологический шедевр/.

50 Физическое время предстает как частота изменений относительно такого эталона как движение Земли вокруг Солнца; историческое время – как частота изменений относительно качества определенной эпохи. Историческое время объективно ускоряется по мере развития человечества, личное биологическое время – по мере старения человека (у пятидесятилетнего оно течет в четыре раза быстрее, чем у десятилетнего, поскольку для восстановления организма требуется в четыре раза больше усилий). Итак, объективно мы живем в разных системах пространственных координат и в разных временных ритмах. /Это написано на уровне современной науки! Но это не комплимент/.

/Трансцендентная реальность – это гипостазирование одного из субъективных переживаний. С таким же успехом можно говорить о любовной реальности. Нет и особой субъективной реальности, как и особой объективной реальности. Есть только субъективно-объективная (она же объективно-субъективная) реальность. В фундаменте материи есть субъективность в себе. (Не то, что мните вы, природа…) Любая система субъективно-объективна. Все отличие только в уровне развития субъективности. Поэтому можно условиться системы в неживой природе называть объективно-субъективными, а в живой – субъективно-объективными.

/То, что субъективная реальность есть реальность, подтверждается тем, что она существенна для людей всех мировоззрений. Объективная реальность и субъективная реальность настолько неразрывны, что материю определяют через субъективную реальность – через способность быть данной в ощущениях (что подчеркивает субъективно-объективный характер ощущений)/.

56 Условия делятся на внешние и внутренние. Внутренние условия входят в состав того сущего, к которому относится данный предмет. Так состояние организма может быть условием определенного психологического настроя и социального поведения, и наоборот. Внешние условия входят в состав других сущих. В нашем примере по отношению к человеку это могут быть экология, социальная среда, психологическая атмосфера и т.д. В детерминации проявлений того или иного предмета могут преобладать внешние или внутренние условия, но, в принципе, всегда имеет место их взаимодействие. /Болезнь желудка – это внешнее условие по отношению к социальному поведению, хотя желудок находится «внутри» действующего лица. Где-то выше об этом что-то было/.

Внутренние условия, необходимые и достаточные для наличия качества предмета, образуют его сущность.

57 Назовем полную причину, одновременную со своим следствием (действием) структурной причиной. Напомним, что ход времени мы всегда соотносим с определенным качеством: если качество осталось неизменным, то в этом отношении время остановилось (такие парадоксальные для обычного восприятия утверждения чаще пропускают мимо ушей, а потом и следующие из них выводы остаются непонятными). /А зачем выражать мысли на таком тарабарском языке? В непонимании виноват не тот, кто пропускает мимо ушей такие утверждения (это нормальная реакция здорового человека!), а тот, кто их делает/.

58 Структурный механизм, являющийся механизмом существования устойчивого качества, характеризуется определенным соотношением категорий состава (содержания), количества и структуры. Покажем это соотношение на примере закона Кулона, согласно которому одноименные электрические заряды притягиваются, а разноименные отталкиваются обратно пропорционально квадрату расстояния между ними. /Наоборот!/.

остановимся более детально на природе структурной причины. /Что такое структурная причина? Любая причина имеет структуру/.

69 В-четвертых, наши представления о таких рамочных формах существования нашего мира как пространство и время достаточно формальны. Мы не умеем пока перевести их понимание как отношений и свойств на язык их бытия в качестве самостоятельных субстанциальных носителей. Понимание относительности пространства и времени (их зависимости от тех процессов, соотношениями которых они являются) не отменяет подспудного стремления понять их как некие самостоятельные сущие. Наиболее ярко это стремление проявляется в идеях о существовании множества «параллельных» миров и возможности «путешествий во времени». Допускается, что уже на уровне физической реальности возможны многомерные пространства, в которых встроены различные миры, не пересекающиеся друг с другом или пересекающиеся только в определенных точках. На этом, в частности, построены некоторые гипотезы о телепортации предметов (мгновенном перемещении их в пространстве и времени), появлении эффектов типа НЛО и т.п. Возможность перемещения во времени основывается на допущении того, что прошлое, настоящее и будущее не исключают друг друга, но каким-то образом сосуществуют в разных измерениях бытия, также иногда пересекаясь друг с другом. Человеческий ум явно не удовлетворен уровнем существующих представлений о пространстве и времени, и их подлинная природа остается пока одной из самых интригующих тайн. И надо честно признать, что природа пространства и времени также далека от удовлетворительного понимания. /Вся тайна состоит в том, что неточные выражения гипостазируются. Сон разума порождает чудовищ. Если гипостазировать пословицу «чем черт не шутит, когда бог спит», получится и тайна, и целую теорию распорядка дня бога можно построить/.

71 Возможно и рассмотрение отдельного человека и общества в их взаимодействии. Предметом такого изучения оказывается новая целостность, которую я назвал социально-антропологической целостностью (САЦ). Такой подход был осуществлен мной в «Философии развивающейся гармонии». [1 ] /Так уже сделано в марксизме. В.Н. Сагатовскому не хватает должного внимания к его предшественникам. /.

71 Такие категориальные рамки должны представлять собой систему атрибутов, необходимых и достаточных для отличения человека от всех других известных нам систем. Но поскольку, как это будет видно дальше, внутри этой системы содержатся не структурируемые компоненты, постольку она выступает как целостность. /Странное понимание соотношения системы с целостностью. Система – это синоним целостности/.

72 В отличие от наших «двоюродных братьев» (шимпанзе и горилл) предки человека оказались плохо приспособленными к изменившейся природной среде (на этот счет имеется множество разнообразных гипотез). Их могла спасти либо мутация (возможно, следствием мутации явился «снежный человек»), либо использование своих особых природных задатков, позволивших перейти от биологического приспособления к среде к её социальному преобразованию. Такими задатками оказались:

• развитый мозг, 73

прямохождение,

• гибкая кисть руки, способствовавшая переходу к трудовой деятельности,

• длительное детство, ставшее периодом передачи искусственных (не обусловленных видовой наследственностью) знаний и навыков,

• постоянная готовность к половым сношениям (в отличие от периодической течки у других животных), что приводило к повышенной конкуренции между самцами и, как следствие, - к развитию воображения [2] . /Чудеса! Следствия антропогенеза названы его предпосылками (задатками)/.

74 Как происходит социализация, результатом которой является рождение человека как личности, удовлетворяющей требованиям определенного общества? Если воспользоваться схемой «черного ящика», то внутри – биологический индивид, на вход даются те общественные отношения, на пересечении которых происходит его социализация (между классами, профессиональными, конфессиональными и иными группами, в рамках которых протекает жизнь человека, внутри семьи, групп по интересам и т.д.), а на выходе имеют место освоенные индивидом социальные роли (его поведение в соответствии с социальными ожиданиями – в качестве специалиста, гражданина, члена семьи и т.д.). Совокупность этих ролей, как интериоризованных (переведенных во внутренний план, усвоенных) общественных отношений, и образует личность в социологическом смысле этого слова. /Это биологизация социализации. Социальная личность рождается не внутри черного ящика «биологического индивида»/.

79 2.3 Душа представляет собой уникальное внутреннее ядро субъективной реальности, задающее исходную интенцию её природному и социальному уровню. Стало быть, душа не синтез психики индивида и личности, но самостоятельное начало. Вопрос о природе её существования (проблемы уровня её самостоятельности, реинкарнации и т.д.) остается открытым (одна из тайн бытия). /Почему внутреннее ядро не может быть синтезом индивида и личности? Утверждения о душе голословны, ничем не обоснованы/.

3.1-3.3 Под духовностью понимается приобщенность души к духу (индивидуального начала к целостному, Я и Ты к Мы) как результат «глубинного общения»; присутствие духа в душе [10] . /И тут голословность. Что это за мистическое «глубинное общение»? Ничего не раскрыто конструктивно. Видно, это такая целостность, которую и раскрыть нельзя. Но такие глубины надо оставить для поэзии, а не для философии. Во всяком случае, это не научная, а вне научная философия/.

79 Эта таблица, в частности, хорошо иллюстрирует соотношение системы и целого. Человек в ней представлен как система, но в рамках этой системы выделены неструктурируемые компоненты (2.3 и 3.3), что превращает систему в целостность. /Почему душа и дух – неструктурируемые элементы? Самое сложное оказывается самым простым?/.

80 В самом деле, требования работы и интенсивной внутренней жизни часто идут вразрез с требованиями сохранения здоровья, духовная жизнь – с выполнением обязанностей, регламентированных обществом. Односторонний выбор в пользу одного из функциональных уровней порождает частичные типы людей. Кто-то предпочитает жить по принципу «плюй на всё, береги здоровье», другой превращается в трудоголика, а третий полагает, что его душевная жизнь превыше всего и предпочитает находиться в «башне из слоновой кости», переходя, в конечном счете, на эгоцентрическую позицию. /Перекликается с «теорией вполне человека» Ю.Л. Дюбенка/.

80 Объективный критерий в общем плане достаточно ясен: нормальный человек должен сохранять ч еловеческие качества. Но, во-первых, что это такое? И, во-вторых, почему он вообще что-то должен? (Марксистам легче: для них «долженствование» вытекает из объективного положения вещей, надо только его осознать; мы же исходим из того, что в актах выбора и творчества человек способен по новому доопределять бытие). /Тенденциозное понимание марксизма/.

81 Нормой человеческой целостности является, стало быть, развивающаяся гармония , или, по крайней мере, деятельность в направлении её достижения. При этом надо уточнить, что развивающаяся гармония человека, как существа, образом жизни которого является преобразование бытия, неразрывно связана с развивающейся гармонией мира как результатом его деятельности.

Но как возможно согласование противоречивых требований? Только путем взаимных уступок, добровольных компромиссов, основанных на признании примата развивающейся гармонии (оптимального соотношения различных тенденций) над максималистскими устремлениями отдельных сторон . Смена идеологии максимума (воли к власти, престижному потреблению, наслаждению новизной) на идеологию оптимума означает постоянную внутреннюю готовность к прохождению «по лезвию бритвы» (любимый образ в произведениях И.Ефремова), постоянное присутствие в душе и сознании чувства меры и контроля над его воплощением в деятельности. /Если отбросить престижное потребление, то окажется, что научно-техническим прогрессом человечество обязано максималистам. Один из самых ярких максималистов – Кант/.

81 Важно подчеркнуть, что речь идет не о рациональной конструкции (поняли – приняли – сделали), но о глубокой укорененности «оптималистского» настроя на всех уровнях человеческого бытия: в сознании и подсознании, в природных задатках (доминирование стремления к сотрудничеству над вожаческими инстинктами), в характере социализации (доминировании соответствующих образцов, норм, отношений и направленности формирования подрастающего поколения), в духовной атмосфере, способствующей диалогу души и духа, а не эгоцентрической самореализации. Так что надо со всей ответственностью признать: человек ещё не достиг своего нормального состояния. От одного берега (животного) он отплыл, но к другому (подлинно человеческому) ещё не доплыл. И сейчас находится на переломе: сделает решительный рывок или погибнет в им же вызванной глобальной катастрофе. /!/. /И никогда не доплывет, так как этот берег – горизонт!/.

81 Можно и нужно указать лишь общее направление, альтернативы выбора: достигать конкретную цель любыми средствами («план любой ценой», «героическая» воля) или корректировать цель и средства, поместив их в контекст целого. /Как бы ответили на этот вопрос горьковский Данко или реальный Данко – Александр Матросов?/.

81 Таковы объективные альтернативы. Однако немало людей и в такой ситуации предпочтут «спрятать голову в песок» (авось, пронесет), или идти к своим максималистским целям, не взирая ни на что («после нас хоть потоп»), или устраивать постмодернистский «пир во время чумы», или утверждать, что «всё к лучшему в этом лучшем из миров», поскольку развивается в соответствии с объективными законами (космическими, экономическими и иными циклами, объективными тенденциями развития производительных сил, дискурсивными практиками и т.п.). /В.Н. Сагатовский упорно связывает с максимализмом негативные установки. Это делает его концепцию обоснованием позиции благоразумного обывателя/.

82 в число «факторов» входят сверхсистемные неструктурируемые образования (душа и дух), что превращает систему в целостность. /А в концепцию В.Н. Сагатовского вносит мистику, делая ее вненаучной/.

82 В этом смысле прав Х.Плеснер, утверждавший, что единство человека «не образует самостоятельной сферы. Оно есть разрыв, зияние…» и «Его существование поставлено на ничто» . /Тут надо знать контекст, а вне контекста звучит как мистический вздор/.

82 самая глубокая сущность саморазвития человеческой целостности предстает как рефлексивное самотворчество . /!/. /Может, самосозидание?/.

82 Но решающее событие происходит в самопорождающемся «центре» взаимодействия – в точке «ничто». /Что за мистическая «точка ничто»? В.Н. Сагатовский упорно вносит в философию поэтические метафоры, а они размывают научную терминологию, если им отводится не роль иллюстраций, а самостоятельная роль/.

83 Все возможные человеческие выборы и акты свободного творчества располагаются между двумя полюсами: совершенствование себя и мира вместе с теми, кто занимает такую же позицию, (полюс добра) и эгоцентрическая самореализация против и за счет других, что, в конечном счете, приводит к разрушению и мира и себя (полюс зла). /Совершенствовать себя и мир «вместе с теми, кто занимает такую же позицию» может молодой бандит, коррупционер и т.д., по-своему понимая совершенствование. Поэтому совершенствование само по себе еще не определяет полюс добра/.

83 Только на таком пути можно умерить и примирить разнонаправленные требования духовного, душевного, социального и природного: мера их взаимного дополнения ( оптимум !) превыше максималистских претензий каждого из них. /Кант и многие, многие энтузиасты не согласились бы с этим. Мы можем пожалеть энтузиастов. Но они пожалеют нас. Одно дело выбор между добром и злом, другое – выбор между разными видами добра. И зачастую добро становится злом/.

86 Исторически данная возможность реализовала себя пока что на уровне духовной культуры и поведения отдельных личностей, как идеальный проект, мировоззренческим принципом которого является антропокосмизм. /Т.е. в соответствии со смыслом жизни живут отдельные личности, а жизнь большинства бессмысленна? Ответа на вопрос о смысле жизни В.Н. Сагатовский не дает/.

88 Истина субъективного идеализма в социальной философии состоит в том, что человеческой деятельности действительно предшествуют идеальные проекты, которые затем реализуются в объективной реальности. В этом смысле «сознание определяет бытие», т.е. субъективная реальность – объективную. /Умный материализм считает точно так же/. Но если принять данное положение за всеобъясняющее основание, то остаются открытыми два вопроса: 1) Откуда берутся наши идеи, есть ли у них объективное основание? 2) Существует ли объективное основание того факта, что некоторые идеи воплощаются в объективную реальность, а другие – нет? Принципиально разные ответы на эти вопросы дают материализм и объективный идеализм. Первый из них видит искомое основание субъективной реальности в различных видах объективной реальности (природе и обществе), второй - в трансцендентной реальности. /Гегель считается объективным идеалистом, но он однозначно заявлял, что философия занимается только тем, что есть и ее не касается ничего потустороннее. В.Н. Сагатовский однобоко понимает и материализм, и идеализм/.

89 Истину объективного идеализма в социальной философии я вижу в его апофатическом варианте, согласно которому на ход истории влияет само неизреченное присутствие духа, знаменующее сопричастность души, субъективной реальности к духу, трансцендентной реальности , или же отсутствие, покинутость души духом. /Вот тут В.Н. Сагатовский выразился точно: он видит объективный идеализм таким. Я что-то не встречал текстов таких объективных идеалистов, какими их видит В.Н. Сагатовский/.

В свою очередь до недавнего времени наиболее репрезентативной формой социологизма считался экономический материализм («материалистическое понимание истории», развитое в социальной философии марксизма). /О, господи! Ну, зачем В.Н. Сагатовскому дискредитировать себя термином «экономический материализм», от которого за версту разит непониманием марксизма. Видно, он заимствовал его у В. Соловьева/.

91 В то же время никак нельзя принять превращение одного из необходимых условий (экономики, техники, информации) или даже всей совокупности условий, составляющих мир искусственного («второй природы»), в необходимое и достаточное основание, способное объяснить образ жизни и ход человеческой истории в целом. Основание целого само должно быть целостным. /!!/.

92 Назовем жизнедеятельностью существование, функционирование и развитие социальной целостности в единстве любых форм и уровней. Жизнедеятельность социальной целостности на уровне объективной реальности предстает как естественноисторический процесс , на уровне субъективной реальности – как деятельность. /Непонятно, зачем подряжаясь показать целостность, вырывать деятельность из естественноисторического процесса. Что же тогда в нем останется? По-моему, главный методологический недостаток работы В.Н. Сагатовского установление искусственных границ между философскими школами: вот это по епархии субъективного идеализма, вот это – объективного, а тут материализм/.

92 Любое проявление жизнедеятельности в разных отношениях, в той или иной мере, в том или ином соотношении является и естественноисторическим процессом, и деятельностью, и глубинным общением. /Вот это верно! Зачем же предыдущее расчленение?/.

92 Ситуация же в обществе усугубляется исключительной динамикой его развития вкупе с ролью субъективного фактора. Люди способны не только выбирать сферы деятельности, в которых действуют разные законы, но и доопределять бытие таким образом, что там начинают действовать совершенно новые законы. И то и другое – выбор и творчество, - хотя и не могут реализоваться вопреки объективным законам, имеют своим непосредственным основанием субъективную реальность. Поэтому, скажем, экономика будет развиваться по таким-то законам при определенных политических условиях, отношении к труду, религиозных установках и субъективном выборе «лиц, принимающих решения». То же самое справедливо и относительно любой другой области жизнедеятельности. Честно говоря, мне неизвестны формулировки общих законов жизни общества, отвечающие таким требованиям. /Неужели В.Н. Сагатовскому неизвестно, что Маркс и Энгельс писали то же самое (в других словах, конечно)?/.

94 достижения все разговоры об объективных законах жизни общества остаются, повторяю, хорошей декларацией о намерениях, не более того (или за общую картину выдается калейдоскоп частностей, чем грешат, к примеру, различные варианты структурно-функционального подхода или геополитические конструкции). /Законы развития общества касаются филогенеза, а не онтогенеза/.

/Главный методологический недостаток наглядно виден из схемы на стр. 96: деятельность, глубинное общение и естественноисторическая формация поставлены как рядоположные/.

98 Как верно заметил В.М.Вильчек, начало человеческой истории – это «отчуждение, обусловившее переход от существования по видовой, заданной природой программе к существованию по чужому образу и подобию». /Вздор какой-то. Живое существо всегда живет «по программе» своих потребностей/.

106 Поэтому, не скрывая своих мировоззренческих позиций, я полагаю, что основная характеристика прогресса заключается в возрастании единства в многообразии как внутри общества , так и в его взаимодействии с природой. Рост многообразия, в котором проявляется единство, есть расширение объема бытия, охваченного прогрессивным развитием. Содержанием единства является развивающаяся гармония . /!/

107 Говоря предельно кратко, антропокосмистский идеал развития социальной целостности означает одновременное доопределение социального, личностного и природного бытия, созидание искусственного, увеличивающего гармонию между ними (и тем самым совершенствование естественного), и «вписывание» этого искусственного в уже существующее естественное с вынужденным отрицанием того, что противоречит такому доопределению-вписыванию. Пусть читатель представит себе в качестве иллюстрации, скажем, строительство дома, в процессе и результате которого разрушающее антропогенное вмешательство минимально, человек получает возможность жить в нормальной экологической среде и совершенствовать её (и для себя и для неё самой), а дом хорошо вписывается в окружающуюся обстановку.

111 Безусловно, человек живет в мире различных повторяющихся циклов – природных и социальных – и в этом смысле является их функцией. Но он, подобно занимающемуся виндсерфингом, способен прокладывать свой путь, «оседлывая» волны объективной реальности. Считаться с последней – не значит быть её «сознательной» марионеткой. /!!/.

112 Само по себе указание на творческие возможности говорит лишь об активности личности и консорции, но ещё не характеризует их направленности. Последняя, понятно, определяется их ценностями. /Ценности – это не что иное, как предметы ведущих потребностей/.

112 Если эти ценности противоположны, то неизбежными следствиями этого являются такие отношения между их носителями, которые характеризуются борьбой и/или мимесисом по отношению к внутренне чуждым ценностям. /Зачем эти консорции, мимесисы? Никто не захочет учиться использовать в речи эти слова. Это деструктивные элементы/.

114 Термин отношение имеет двойной смысл: объективное отношение «между» и субъективное отношение «к». Например: отношение равенства (допустим, между людьми) и приятие или неприятие равенства (положительное или отрицательное отношение к нему). Основанием объективных отношений являются отношения, регулярно повторяющиеся и существенные, т.е. законы; основание субъективных отношений - ценности. В каждом отношении человека к любому сущему в той или иной степени, с той или иной мерой значимости присутствуют обе стороны.

 

122 : можно ли объяснить косноязычность иных сильных мира сего только их объективной малограмотностью? Думаю, что дело обстоит сложнее. Основная причина в их отношении к слову: не обозначить что-то точно и честно, но скрыть, заморочить, внушить; они действуют в собственных интересах, а слова – не более чем камуфляж и орудие воздействия. Что уж тут «читать мораль»… /!!/

О потребности

123 следует разобраться в самом понятии потребности. Этот термин употребляется для обозначения разных вещей: и того, что объективно необходимо для функционирования какой-либо системы (машина не может двигаться без топлива, человек не может жить без пищи), и того, что является субъективным желанием. При этом объективная нужда и субъективное желание часто не совпадают: можно желать вредное и не желать объективно полезное. Как мы увидим дальше, в различных мировоззрениях преувеличивается та или другая сторона. Между тем объективная необходимость может отражаться в субъективном желании, а может и не отражаться. Поэтому, отложив пока обсуждение соотношения объективного и субъективного в потребностях, будем употреблять термин «потребность» для обозначения непосредственного импульса, провоцирующего переход субъекта от пассивного к активному состоянию и отражающего противоречие между образом желаемого и отсутствием реализации этого образа.

124 Так возникает кардинальный мировоззренческий вопрос о критериях разумных потребностей. В его решении с древних времен мы сталкиваемся с двумя крайностями. Сторонники одной из них полагают, что можно составить список «естественных», и потому разумных, потребностей. Представители другой убеждены, что постоянное изменение внешних возможностей и внутренних импульсов (а это действительно характерно для человеческого способа бытия) делает многообразие растущих потребностей самоценным. В свою очередь оба эти подхода различаются внутри себя по предпочтению объективного или субъективного основания неизменного списка или «цветущей сложности» разнообразия. /Достаточно делить потребности на здоровые и нездоровые (алкоголизм, наркомания и т.п.)/.

Сторонники неизменного списка либо видят основания его незыблемости в «природе человека», либо считают, что этот список могут спроектировать «мыслящие личности». Защитники многообразия либо усматривают его объективные основания в развитии многообразия самой социальной жизни (рост производства, согласно марксистской точке зрения, определяет рост потребления), либо стоят на позиции игрового отношения к жизни, жаждут «наслаждения новизной». Но, надо сказать, все эти подходы порой пересекаются самым неожиданным образом. Наиболее опасный вариант такого пересечения, это, пожалуй, допущение объективных (экономики в марксизме, дискурсивных практик в постмодернизме) оснований для масс и субъективных (пусть не в теории, но на деле) для тех, кто этими массами манипулирует. /Непонятная трактовка марксизма/.

 

126 Познание в узком смысле предстает прежде всего как отражение объективной реальности. Что касается субъективной реальности, то такое познание может констатировать, допустим, наличие у субъекта таких-то ценностей и переживаний, но их нельзя познать объективно, не пережив субъективно. Элементарный пример. Незрячему от рождения объясняют, что такое цвет. Но предел его понимания положен тем, что он сам переживал. Он может понять различие в длине волн или частоте их колебаний, но не пережить ощущение цвета как такового. Относительно трансцендентной реальности можно знать лишь то, что она есть. /Реальность, о которой известно только то, что она есть, известна лишь некоторым субъектам. Поэтому она является составной частью субъективной реальности этих субъектов/.

В познании истина выступает как соответствие образа объекту. /См. об этом мою статью «Что есть истина?»/.

126 Итак, идеальная деятельность не сводится к познанию-отражению, тем более к научному познанию, но простирается от истоков формирования исходной интенции субъективной реальности (через её отношение к реальности трансцендентной) до создания проектов доопределения бытия. /О трансцендентной реальности говориться редко, что и понятно: она ведь не сказанная. Впечатление такое, что тут о ней вспомнили, чтобы совсем уж не забыть. Фраза построена очень неудачно: непонятно, что относится к трансцендентной реальности: интенция или деятельность, или субъективная реальность – все они женского рода и все могут подразумеваться в словосочетании «ее отношение». Впрочем, это не важно, поскольку речь идет об отношении к фантому. В общем, трансцендентная реальность тут не по делу «путается под ногами»/.

126 Различие видов истинности заключается в том, что мы можем говорить об объективной истине отражения, субъективной истине выражения и особого рода истине воображения. Термин «истина» в узком смысле этого слова есть смысл сохранить за объективной истиной отражения. Для обозначения субъективной истины выражения примем термин « правда», а истинность воображения обозначим как правильность. /Не перестаю удивляться, что В.Н. Сагатовский не считает нужным упомянуть Гегеля в связи с разными смыслами слова «истина». Можно подумать, что он первым обсуждает эти терминологические нюансы/.

128 Конкретность истины есть единство её абсолютности и относительности. Истинное знание всегда относительно не в том смысле, что оно «в принципе» неточно, а в том, что его точность (совпадение с признаками отражаемого предмета) всегда относительна определенного коррелята. /Точность – не совпадение, а разность между образом и отражаемым предметом. Вот из таких некорректных выражений и рождаются фантомы типа «время», «биологическое время» и т.д./.

/Содержание раздела «Гносеология» не отвечает заглавию. Дано описание хорошо известных компонентов научной деятельности, а не философская теория познания»/.

128 В состав правды входят те ценности, которые необходимы и достаточны для выражения и понимания специфики жизненной позиции субъекта. Стало быть, имеются в виду доминирующие ценности. /Термин «правда» употреблен не в том смысле, к какому все привыкли. Это чревато непониманием/.

138 Что касается религии как веры в сверхъестественное, то марксизм прав в своей критике этого явления: это утешительная иллюзия, компенсация реальной неспособности людей решать свои проблемы, их слабости. «Три силы, пленяющие людей, - отмечал Достоевский – этих «слабосильных бунтовщиков»: чудо, тайна и авторитет»[ 19] . О таком потребительском отношении к религии хорошо сказал Ницше: «Мы должны были бы признать вполне абсурдным такого Бога, который лечит нас от насморка или подает нам карету в тот момент, когда разражается сильный дождь». /В.Н. Сагатовский-то, оказывается, атеист!/.

138 Однако в допущении Тайны, лежащей в основе бытия, есть «моменты истины». /Безусловно! Когда думаешь о материи, несущей субъективность в-себе, невольно восклицаешь с благоговейным восхищением: она божественна! При этом, однако, надо помнить песню Б. Окуджавы: «И никаких богов в помине, все только дело-гром кругом. Но комсомольская богиня? Ах, это, братцы, о другом!». Почему материя запрограммирована на порождение жизни, несет в себе духовное начало? «Тайна есть сия великая»/. Во-первых, тайна может быть воспринята не только как «авторитет», способный творить чудеса, но и в своей самоценности, как нечто, лежащее в основе мировой целостности и дающее опору индивидуальным душам уже самим фактом своего существования. И тогда она вызывает не страх и надежду на магическую помощь, но бескорыстную любовь и отношение как к святому (священному). Именно таковы ключевые ценности религиозного чувства – отношения человека к вечному и бесконечному (к самодостаточному бытию с «выключенным временем», предстающему как актуальная бесконечность). Во-вторых, «сверхъестественность» в таким образом понятой духовной основе бытия сохраняется лишь в том смысле, что религиозное чувство несказанно, невыразимо «естественными» конечными средствами, выступает как глубинное общение.

/Превосходно! Но, во-первых, «несказанно, невыразимо» любое субъективное переживание (извольте описать в словах чувство любви: одни только метафоры да сравнения получатся). Во-вторых, В.Н. Сагатовский совершенно ошибочно называет это чувство благоговения перед тайной бытия религиозным отношением к миру! Термин «религиозное отношение к миру» занят другим смыслом, а именно, «это утешительная иллюзия, компенсация реальной неспособности людей решать свои проблемы, их слабости». Да, молитвы, возносимые богу, тоже могут окрашиваться благоговением, но называть благоговение, вызванное Священной Тайной Мира религиозным чувством, значит, путать яровое с ячным, ибо благоговение второго вида вполне доступно и атеистам. Благоговение, окрашивающее (иногда!) религиозное чувство не надо путать с самим религиозным чувством /.

138 Благоговение перед духом – благодать от духа; такова связка, образующая основу подлинного религиозного отношения к миру. /Нет, это не так. Благодать от духа получает и тот, кто верит в дух без всякого благоговения, верит, что дух пошлет карету, когда разразиться дождь. Вера компенсирует неуверенность в благополучном исходе дела (см. псалмы царя Давида). О содержании религиозного отношения к миру надо судить по пословицам: без бога не до порога, а с богом хоть за море. На бога надейся, сам не плошай. Заставь дурака богу молиться, он и лоб расшибет. Бог не выдаст, свинья не съест. Бог-то бог, да сам не будь плох. Ни в одной пословице не отражено благоговение. В них вера в то, что бог спасет, послав счастливый случай/.

141 Например, в модели общества, разработанной К.Марксом, доминантной сферой является экономика (базис), по отношению к которой всё остальное выступает как надстройка, а доминантным видом деятельности оказывается материальное производство. /??/. Вопрос о базовой ценности в этой системе, правда, остался неотрефлектированным, /??/ но ряд теоретических положений и практических действий позволяет говорить о фактической противоречивости отношения к ключевым ценностям в коммунистической идеологии. С одной стороны высшей целью провозглашается гармоническое развитие человека, но, в то же время, общая рационалистическая установка /вот если бы установка кроме рационализма содержала еще веру в трансцендентную реальность, тогда было бы все в порядке? Так что ли?/ несомненно указывает на примат пользы как ориентира преобразовательной деятельности. Да и гармония человека явно оказывается неполной: «духовное богатство» – не более чем общая фраза, ибо самоценность духовно-душевной жизни не признается; /из чего это следует? Где соответствующая цитата?/ гармония человека невозможна при дисгармоничном (властно-потребительском) отношении к миру. Поэтому эффективная в своих внешних проявлениях организация общества была построена на явно недиалогичном отношении к человеку («винтику», функции общественных отношений) и природе (объекту преобразования и потребления). /О какой построенной организации говорится? Уж не об СССР ли? Так он к марксизму не имеет ни малейшего отношения. Неужели В.Н. Сагатовскому надо это объяснять?/.

142 Типы организации, охватывающие не только общество, но и отношение человека к миру в целом, определяются ценностями, лежащими в основе различных отношений такого рода. В истории человечества, как известно, проявились три основных принципа организации человекомирных отношений: космоцентризм, теоцентризм и антропоцентризм. Им соответствуют высшие ценности природы как целого, Бога, задающего целостность мира, и человека, строящего некую целостность в угоду своим интересам (кто из философов представители первого и третьего направления?). И снова мы видим односторонность приоритетов, когда что-то выступает как самоценность, высшая цель, а всё другое – как средство. То же самое следует сказать и об отношении к основным уровням бытия: абсолютный примат материи, субъективной реальности или духа. /Кто провозглашал абсолютный примат материи?

НА СВЕЖИЙ ВЗГЛЯД

(Заметки философского партизана)

В «Колонке редактора» в «Вестнике РФО» №2011/3 А.Н. Чумаков написал честные и горькие слова: «Ничего особенно ценного, явно выделяющегося, тем более, выдающегося или жизненно важного для страны в актив профессионального союза философов, к сожалению, не впишешь». И тому есть объективные причины. Они совсем не в недостатке интеллектуальных возможностей, а в многолетнем отсутствии социального заказа на «жизненно важные для страны» философские исследования. В отсутствии такого заказа философы были вынуждены переключиться на другие, более абстрактные темы. И движения в сторону исправления такого положения вещей не наблюдается. В связи с этим «крик души» В.Ф. Дружинина по поводу неудачного, на его взгляд, девиза VIРФК излишне горяч. Солидарен с коллегой, мне тоже хотелось бы быть на Конгрессе с девизом «Судьбы Росси и ее философии», но нет сейчас для этого объективных условий. Не появилось еще поколение философов, горящих этими судьбоносными проблемами. Растить это поколение надо исподволь, начиная с конференций или даже семинаров. И если у Первого вице-президента РФО первоочередным является желание «видеть Философское общество вовлеченным в серьезные теоретические и философские дискуссии по принципиальным, жизненно важным вопросам развития страны и становления гражданского общества», то, глядишь, дело сдвинется с мертвой точки. Тем более, что в одном только обсуждаемом номере я насчитал пять статей в русле этой проблематики (В.М. Адров «Модернизация имиджа власти или все-таки модернизация власти?». А.Н. Гуляшинов «Об одной из важных задач высшей школы», В.В. Миронов, Г.В. Сорина «Инновационные тренды классического факультета классического университета» и др.). А те философы, которым есть что сказать по указанной проблеме, скажут это при любом девизе Конгресса. Не название красит Конгресс…

Очень правильно, что редколлегия не променяла «непричесанность» журнала на лощеную «ВАКовость». ВАКовских журналов много, а «Вестник РФО» один. РФО – явление пестрое, и журнал как его «надстройка» должен соответствовать своему «базису».

В предыдущем номере А.Н. Чумаков приводил в пример гуманитарную стратегию Китая как прорыв в будущее. В этом номере уже сами китайские философы показывают нам пример статьей ««Сталинская модель» в исследованиях китайских ученых». Кому, как ни нам, изучать эту модель и прослеживать ее эволюцию вплоть до наших дней? Но, однако, китайские, а не российские философы высказывают самые разные точки зрения на причины становления сталинской модели, ее особенностях и роли в распаде СССР. Автор этой содержательной обзорной статьи не кто-то из российских философов, а доктор философии Чжао Янь. Как сказал В. Высоцкий, «обидно, Вань».

Мой «крестный отец» В.Ф. Дружинин (ведь это с его легкой руки я начал писать обзоры) по-отечески пожурил меня за обзор «Возможны ли открытия в философии?». Разумеется, я не стал бы отвлекать внимание читателей нашими «семейными разборками», если бы речь шла только обо мне. Но В.Ф. Дружинин обратился ко всем «господам-товарищам» с призывом: «Не трогайте классиков, особенно иноязычных… Русский перевод может нести искажения… Так что… довольно бессмысленно искать ошибки у классиков и делать на них открытия». Но если все переводы классиков вынести за рамки критического анализа, оставив их лишь для послушного цитирования, то согласились ли бы классики на такую участь их творений?

Наверное, лучшая форма защиты классика – следование его заветам. Подзащитный В.Ф. Дружинина (Гегель) говорил: истина конкретна (надеюсь, перевод правильный). Я не критиковал Гегеля, а возвеличивал его, доказывая, что он открыл генетику. Я делал это путем анализа конкретных фрагментов. Свои выводы я делал не из трактовки словесных конструкций, а из контекстов (метод контекстного перевода), в которых Гегель употребляет категорию «понятие». Следуя завету Гегеля о конкретности истины, надо было рассмотреть, возможен ли до такой степени ошибочный перевод, что даже контекст использованных фрагментов оказался бы искаженным. Думаю, перевод не настолько бездарный. Поэтому, к чему абстрактные рассуждения о нюансах перевода там, где речь идет о переводе конкретных фрагментов? Если В.Ф. Дружинин ставит под сомнение мое «открытие открытия», так тут надо оперировать логическими аргументами, а не апеллировать к скромности. Кстати о скромности. В.Ф. Дружинин готов «смиренно выдержать шквал негодования» со стороны «господ-товарищей». Нет гордости паче уничижения, что тотчас выходит наружу в самоотверженном призыве: «Лучше критикуйте меня, чем Гегеля». Это скромно? Это как если бы котенок грудью заслонял льва. Поэтому на чисто абстрактные рассуждения В.Ф. Дружинина я дам известный чисто абстрактный ответ: скромность украшает, но настоящие мужчины не нуждаются в украшениях.

Мне уже приходилось выступать с опровержением необоснованных нападок на Д.И. Дубровского («Вестник РФО» №2008/4). Но Д.И. Дубровскому как-то не везет с оппонентами. В «Вестнике РФО» № 2010/4 помещена статья А.Г. Мясникова «О мнимой народной мудрости «не обманешь – не проживешь»», само название которой искажает взгляды Д.И. Дубровского. В обсуждаемом номере это разъясняется Н.И. Губановым в статье «О добродетельном обмане» и в статье самого Д.И. Дубровского «Еще раз о правде, обмане и правдоборцах». Сыр-бор разгорелся вокруг эссе Канта «О мнимом праве лгать из человеколюбия». Поэтому я, (да простит мне В.Ф. Дружинин) опять буду «трогать классика». В своем эссе Кант высказывает мнение, что человек в любых случаях обязан говорить правду и только правду, чего бы это ему ни стоило. Д.И. Дубровский в статье «Проблема добродетельного обмана, Кант и современность» («Вопросы философии» №2010/2) отмечает со ссылкой на Р.Г. Апресяна: «Этическая оценка конкретного поступка требует зачастую учета ряда этических норм, а не одной единственной, и решения о приоритете одной нормы перед другой». Справедливость этих слов очевидна из того примера, который приводит Кант: если некто спрятался в чьем-то доме от потенциального убийцы, на вопрос последнего, не здесь ли этот некто, надо дать честный утвердительный ответ. «Правдивость в показаниях, которых никак нельзя избежать, есть формальный долг человека по отношению ко всякому, как бы ни был велик вред, который произойдет отсюда для него или для кого другого… Искажением… я содействую тому, чтобы никаким показаниям (свидетельствам) вообще не давалось никакой веры и чтобы, следовательно, все права, основанные на договорах, разрушались и теряли свою силу; а это есть несправедливость по отношению ко всему человечеству вообще». Но, во-первых, сказав правду убийце, хозяин дома окажется лгуном перед преследуемым человеком, если дал ему надежду и не предупредил, что выдаст его убийце. Поэтому неверие в обязательства, которым пугает нас Кант, могло бы произойти как раз из того, что хозяин дома сказал правду убийце. Во-вторых, человек, лгущий во спасение, именно поэтому не будет лгать «в погибель» другого человека, а тем более - человечества. Но даже если бы он почему-то начал так делать, то для разрушения прав, основанных на договорах, этого было бы мало; потребовалось бы, чтобы все люди (или большинство их) возвели ложь в принцип поведения, а если такое бедствие возникнет, то не из случаев лжи во спасение, а вопреки им. Наконец, оправдывая честность перед убийцей, Кант уходит от принципиальных соображений и обосновывает свою позицию, вымышленными случайностями (а вдруг спрятавшийся человек незаметно для хозяина уже покинул дом и т.д.). Поэтому главное не в том, что чисто абстрактным рассуждениям Канта можно противопоставить примеры целесообразности лжи во спасение (пример не есть доказательство). Дело в том, что позиция Канта в принципе, теоретически несостоятельна. Лучшим доказательством этого является практическая непоследовательность самого Канта. В «Лекциях по этике» мы читаем: «Например, меня спрашивает кто-либо, кто знает, что у меня есть деньги: "У тебя есть с собой деньги?" …Ложь в таком случае является ответным оружием… Таким образом, не существует случая, где моя ложь по принуждению была бы оправдана, за исключением той ситуации, когда признание вынужденно, и я уверен, что другой использует его в неправедных целях». (Этот фрагмент дал повод ерничать: по Канту, лгать ради спасения друга нельзя, а ради спасения денег – можно).

Говоря о дефиниции лжи («ложь - это намеренная дезинформация, предпринимаемая с целью ввести в заблуждение»), надо принять во внимание, что есть информационная правда, а есть правда жизни. Если по жизни два человека – «близкие люди», и одному из них надо сообщить другому трагическую правду, которая может оказаться убийственной, то информатор, если он действительно близкий человек, начнет со слов типа «все хорошо, прекрасная маркиза». Начав сразу с информационной правды, он погрешит против правды жизни. Человек, лгущий во спасение, всегда стоит перед выбором между информационной ложью и ложью против правды жизни.

Итак, Д.И. Дубровский с полным основанием говорит, что «основной тезис Канта (об абсолютной недопустимости лжи во всех без исключения случаях) не выдерживает критики». Чтобы сделать свою позицию вполне ясной, Д.И. Дубровский поясняет: «Добродетельный обман при всей его пользе и неустранимости выглядит второстепенным и худосочным на фоне животворящей добродетельной правды. Возвышающий обман, конечно же, не способен замещать возвышающей правды». Тем удивительней обвинения А.Г. Мясникова, будто Д.И Дубровский ищет «какую-нибудь лазейку» для оправдания «прав на ложь или права на насилие в некоторых случаях и для особых лиц» (насилие-то откуда тут взялось?). В статье А.Г. Мясникова вообще много удивительного: например, Д.И. Дубровский объявлен предводителем противников Канта. Примеры, показывающие ущербность абсолютистской позиции Канта, почему-то называются дьявольскими. А разве не удивителен вывод, что в случае захвата террористами атомной станции «никакой моральной обязанности обмануть террористов у директора нет»? Короче говоря, мнение А.Г. Мясникова, будто Д.И. Дубровский в своей статье проповедует мораль «не обманешь – не проживешь», это в лучшем случае самообман. Но, похоже, что тут осознанно наводится «тень на плетень». Зачем такое нефилософское содержание вкладывать в статью, адресованную философам, – решительно непонятно.

Интересна, хотя изложена несколько сумбурно, статья Ю.Л. Дюбенка «Свободная философия». Здесь справедливо отмечается, что название Конгресса само по себе мало, что изменит «в раскладе наличных философских сил». Главные темы свободной философии – «вполне человек» и «человечное общество». Если первый термин вызывает некоторое сомнение в виду непонятности, чем он лучше «всесторонне развитой личности», то второй термин очень удачен на фоне термина «человеческое общество». Поздравляя Ю.Л. Дюбенка с включением «Свободной философии» в число круглых столов VIРФК, отмечу, что желательно поменьше широковещательных обещаний и прогнозов.

 

Перуанский С.С., к.ф.-м.н., член РФО (Москва). E-mail: ivan534@mail.ru

НА СВЕЖИЙ ВЗГЛЯД

 

(Заметки философского партизана)

 

В «Вестнике РФО» №2011/4 помещен ряд проблемных статей, где обсуждается содержание некоторых философских категорий. В статье «И целого жизненного мира мало» А.А. Крушанов рассматривает «вопрос о том, как появляются наши предельные опорные представления, на фундаменте которых возводится все остальное знание – как научное, так и обыденное». К таким представлениям автор относит представления пространства и времени. Признав, что тут как раз ясных представлений нет, и что «природа предельных категорий остается загадкой», автор недоумевает, как же «обычные граждане в своей жизни… ориентируются в обсуждаемых предельных определенностях, таинственных лишь для теоретиков». А что странного? Ведь не дожидаются люди, когда философы растолкуют им смысл жизни, а живут, опираясь на интуицию, по которой смысл жизни в оптимальном удовлетворении потребностей. Обычные граждане, в отличие от теоретиков, руководствуются «опорными интуициями» и говорят о времени исключительно в контексте процессов и событий: сколько времени будем ехать (работать, играть и т.д.)? Сколько сейчас времени? Или: «А день, какой был день тогда? Ах, да, среда». Если граждане и употребляют слово «время» само по себе, то по умолчанию привязывают его к реальным процессам. Беря с них пример, философы в поисках «предельных категорий» должны были бы говорить о времени материально-идеальных движений (длительности) или о времени событий (числовых отметках событий). Но они ушли в сферу трансцендентного, задавшись вопросом: что есть время? Разрушьте любой термин, состоящий из двух слов, и одно из них станет бессмысленной пустышкой. Мы знаем, что такое биссектриса угла. Но задайтесь вопросом, что есть биссектриса сама по себе, и вот вам слово-пустышка. Его можно наполнить самым разным смыслом, но это уж будет термин за пределами геометрии. Точно также время само по себе, т.е. в отрыве от движения или события, это уже не предельная категория мира сего, а запредельная категория потустороннего мира. Это пустое слово, которое можно наполнять любым смыслом по вкусу философа, но это будет термин за пределами «жизненного мира». Есть сотни дефиниций времени, и многие возьмутся объяснять: время – это такая-то структура, или такая-то функция и т.д. Но зримого представления эти дефиниции не дадут, хоть убей.

Понимаю тщету моих слов. Мне скажут: нет, а ты кто такой, что споришь с Великими, рассуждавшими о времени как таковом, а не о каком-то там времени движения? И перед этим убийственным аргументом я умолкну. Но «напоследок я скажу»: ну, что? Помогли вам рассуждения Великих составить «предельное опорное представление» времени? Или вы, положа руку на сердце, согласитесь с замечательными своей честностью словами А.А. Крушанова: «А само понимание времени так и остается ускользающим феноменом»? Вот то-то и оно. Слово, ставшее бессмысленным из-за его отрыва от жизненного мира, в принципе невозможно связать с живым представлением. К счастью, «остальное знание – как научное, так и обыденное» строится отнюдь не на фундаменте этой запредельной категории, а на «опорных интуициях»: «время движения» и «время события». Что же касается вопроса, приживутся ли новые термины (опорные интуиции, сфера предмыслия), предложенные А.А. Крушановым, это покажет… чуть не сказал «время». Это покажет ход событий.

Очень содержательна статья А.Ж. Кусжановой «О ценностном универсуме глобализирующегося общества». Здесь рассматриваются как историческая эволюция ценностей российского общества, так и фундаментальные проблемы ценностей. В частности затрагивается вопрос: «Можно ли класть ценности, а, скажем, не потребности, в фундамент общества?». Высказывается точка зрения, что «можно построить достаточно адекватные модели социальных явлений, опираясь лишь на понятие «ценность» и временно предав забвению понятие «потребность»». Может, это достижимо, но кому нужно решение такой искусственной задачи? Потребности – единственная движущая сила человеческой деятельности. «Ценность» – это синоним «предмета потребности», ибо то, что никаким образом не способствует удовлетворению потребностей, не имеет для человека никакой ценности. «Ценность» – термин удобный уже тем, что состоит из одного слова. Это дает такие емкие термины как «ценностный анализ», «ценностный подход» и т.д. Но попытки противопоставлять последний потребностному подходу неосновательны, они, видимо, проистекают из привычки связывать потребности только с физиологическими потребностями, а всякого рода экзистенции – с ценностями. Но конечная цель науки все-таки монизм, а его можно достичь только на базе потребностного подхода при понимании того, что самые тончайшие духовные переживания связаны с высшими человеческими потребностями.

В.Ф. Дружинин написал интересное эссе о коммунизме и фашизме. На эту тему кто только ни писал: журналисты, обозреватели, публицисты… Они ничтоже сумняшеся отождествляли коммунизм и сталинизм. Взгляд философа должен отличаться от трудов вышеназванных деятелей пониманием того, что коммунизм – это философская категория, стоящая в ряду с социализмом, либерализмом, гуманизмом и т.д. И если автор написал: «Коммунистический режим выглядит гораздо более лицемерным: в документах написаны красивые правильные вещи, но лидеры и исполнители действуют неправильно и неправедно», то вслед за этим философ должен назвать вещи своими именами и сказать, что это лжекоммунистический режим, лжекоммунистические лидеры и т.д. Отличать самозванцев от истинных борцов за идею – задача-минимум для философии. А задача-максимум – сравнение социальных движений по их принципам. Отсутствие такого сравнения наводит на мысль, что автор, наверное, незнаком с тем, как понимали коммунистический принцип «каждый по способностям каждому по его потребностям», Маркс и Энгельс. Беда в том, что трактовку этого принципа они дали в конце «Немецкой идеологии» – книги, которую вряд ли кто-нибудь дочитал до конца. Полтысячи страниц абстрактной полемики с давно забытыми идеологами – кто это осилит? Разумеется, я тоже не осилил, но из любопытства заглянул в конец. И там обнаружилась сенсационная находка: трактовка указанного коммунистического принципа (см. т. 3, с. 542). Советские идеологи наглухо замолчали эту крайне неудобную для них трактовку (если знали ее). Там сказано, что «один из существеннейших принципов коммунизма, отличающий его от всякого рода реакционного социализма заключается в… эмпирическом убеждении, что различия мозга и умственных способностей вообще не влекут за собой различий желудка и физических потребностей; отсюда следует, что… положение: «каждому по его способностям», должно – поскольку оно относится к потреблению в узком смысле слова – превратиться в положение: «каждому по его потребностям»». Оказывается, знаменитый принцип относится к потреблению в узком смысле слова: каждый должен быть сыт, обут-одет, иметь крышу над головой и т.д. Т.е. это не принцип отдаленного светлого будущего, а первое, с чего начинает коммунизм. (И вот такое кардинально важное положение было запрятано в нечитабельный текст, а тот текст отдан «грызущей критике мышей»! Так писался марксизм. Расплата за такой стиль изложения идей не заставила долго ждать: Марксу пришлось открещиваться от «марксизма» и говорить, что сам он не марксист, а Ленин тщетно старался защитить коммунистический принцип от насмешек по поводу его утопизма и извлечь из него хоть какую-то конкретику, полезную для строительства нового общества). Теперь каждый должен решить сам, называть ли сталинский режим коммунистическим на том основании, что так его называли идеологи по обе стороны железного занавеса, или, может, по Марксу и Энгельсу, – реакционным социализмом? Или, может, точнее назвать его номенклатурным строем, ибо действовал принцип «каждому по его номенклатурному статусу»: директорам предприятий – зарплаты независимо от производимой продукции, колхозникам – трудодни, практически независящие от урожая, кандидатам и докторам наук – доплаты независимо от научных достижений и т.д.

Описав сущность коммунистического принципа, напомню, что принцип фашизма «каждому свое» был написан над входом в Бухенвальд.

Интереснейшая тема затронута в статье Л.Г. Антипенко «Реальны ли сверхсветовые нейтрино?». Вначале, правда, есть странное утверждение: «исходя из философских соображений, на сверхсветовые движения физических объектов был наложен запрет». Но автор сразу отменяет это утверждение другим: «Запрет этот обычно связывают со специальной теорией относительности (СТО)». Вот это верно, и искать ответ на вопрос, вынесенный в заголовок, надо с анализа интерпретации СТО. По партизанской привычке ставить под сомнение интерпретации, которые дают учители человечества своим творениям, я никогда не принимал эйнштейновскую интерпретацию, ибо герменевтика – это особое искусство, и не факт, что Учители обязательно владеют им. В самом деле, Колумб остался при убеждении, что приплыл в Индию. Дарвин дал нелепое толкование движущих сил открытой им эволюции. Эйнштейн (подумать только!) верил в реальность парадокса близнецов. Вот и вывод о невозможности сверхсветовых скоростей – плод самоуверенной интерпретации формул СТО. Нам говорят: сверхсветовая скорость невозможна. Почему? А потому, видите ли, что при этом не работают формулы СТО. Ну и что? Подумаешь, формулы не годятся для сверхсветовых скоростей! Тем хуже для формул. Формулы Ньютона тоже недостаточны для световых скоростей; потребовался «второй этаж» физики в виде теории относительности. Аналогично: для описания сверхсветовых скоростей СТО недостаточна. Для этого необходима теория более высокого уровня («третий этаж» физики). Только и всего. Поэтому с открытием сверхсветовых нейтрино с уже построенной физической картиной мира ничего страшного не случиться. Просто эта картина расширится и углубится. И если Л.Г. Антипенко действительно нашел решение уравнения Дирака, из которого следует «теоретический вывод о сверхсветовых процессах», так это отрадно, ибо сейчас физики, засучив рукава, должны начинать строительство упомянутого «третьего этажа». Хорошо бы, наши физики не отстали в этом деле от западных.

Богатой получилась в этом номере «Стихотворная страничка». Стихи Вилена Иванова возвращают к давно забытому жанру политической сатиры. Особенно впечатляют «Оппозиционеры – 2011» и «Мятеж». И у Бориса Режабека его неизменно остроумные стихи в том же жанре («Девяностые», «Новые проблемы»). Такое, видно, веяние времени.

У кого из нас не кольнет сердце от проникновенных строк Валерия Сагатовского об утратах «того, что считал находкой». И кого не ободрит мудрое напоминание, что при всем при том нам дарован рай, хотя в слепоте душевной мы оставляем его необжитым.

Я не поэт и не писатель. Я читатель. И на правах читателя позволю себе посоветовать Татьяне Рущиной, не вставлять в свои стихи строчки из чужих стихов. Какие прекрасные слова ни написать после слов «осень наступила», в моей читательской памяти неотступно будет стоять: «…высохли цветы, и глядят уныло… и т.д.».

 

Перуанский С.С., к.ф.-м.н., член РФО (Москва). E-mail: ivan534@mail.ru

НА СВЕЖИЙ ВЗГЛЯД

(Заметки философского партизана)

 

В анализируемом номере «Вестника РФО» 2012/1 содержится дуплет интересных статей на одну тему из одного вуза (Финуниверситет при Правительстве РФ): В.В. Викторов – «Гражданское общество в России: рефлексия или реальность?» и М.М. Скибицкий – «Выживет ли Россия без гражданского общества?». В.В. Викторов подчеркивает важность определения сущности понятия «гражданское общество». Возможно, что отталкиваться при этом надо от понятия «гражданин». «Википедия» сообщает: «Гражданин – индивид, на политико-правовой основе связанный с определенным государством, что позволяет правоспособному гражданину, по отношению к другим гражданам и обществу (государству), иметь взаимные права, обязанности и, в их рамках, свободы». Т.е. гражданин соотносится с государством, а не с особым обществом. Но государство можно понимать по-разному. Платон писал: «Государство возникает, когда каждый из нас не может удовлетворить сам себя, но во многом еще нуждается». В таком понимании государство – это общежитие людей (граждан), самоорганизующееся ради оптимального удовлетворения их потребностей. Но государство можно понимать и как особую машину управления сообществом. В здоровом государстве система управления – это его орган, столь же необходимый для жизнедеятельности государства, как и центральная нервная система необходима для организма. В этом случае гражданское общество тождественно государству (как общежитию людей). Но система управления государством тем отличается от аналогичной системы организма, что она может обрести свои собственные цели, не совпадающие с интересами большинства граждан. Тогда система управления становится особым общежитием людей с особыми правами и обязанностями, т.е. становится государством в государстве. Только в этом особом (увы, в нашем российском) случае имеет смысл противопоставление гражданского общества государству, – понимаемому как машина управления. При этом не столь важна дефиниция гражданского общества, используемая автором: общепринятой дефиниции все равно достичь не удастся. Важно только, чтобы терминология автора не помешала ему довести свою мысль до читателя или слушателя.

Отметив возросший интерес к проблеме гражданского общества, В.В. Викторов высказывает важную идею, что для модернизации общества с опорой на формирующееся гражданское общество «нужна национальная идея, поскольку старые идеологии (либерализм, консерватизм, социализм) утратили свой мобилизационный ресурс». Со старыми идеологиями логично сравнивать новую идеологию, а не туманную национальную идею, но в случае России эти понятия можно совместить. Первоочередной вопрос – в каком направлении модернизировать общество. Автор отвечает на этот вопрос однозначно: 1) «необходимо обеспечить реальное правовое равенство граждан»; 2) отказаться «от назначения на важные государственные должности по принципу личной преданности и землячества». Осталось сформулировать эти цели в  положительном варианте, который, на мой взгляд, представляет собой принцип социал-гуманистической государственной идеологии: каждому по его способностям создавать для сообщества средства и предметы потребностей. Этот идеологический принцип – не изобретение идеологов, а закон социально-естественного отбора – механизма гуманизации (очеловечивания) человечества, согласно которому в непрерывной военной или торговой борьбе сообществ побеждали сообщества, чей идеологический принцип по воле судеб оказывался наиболее близким к указанному социал-гуманистическому принципу. Этот принцип представляет собой «мировую идею» («мировой разум», если хотите). Если Россия осознанно будет практиковать исторически перспективную государственную идеологию, которую передовые страны практиковали и практикуют стихийно, она встанет на путь ускоренного социального прогресса. Но эта «мировая идея» вполне достойна стать национальной идеей России, ибо многонациональная Россия – это все человечество в миниатюре. Великие русские мыслители подчеркивали, что русская идея состоит не в обособлении от мира, а в единстве с ним. Достоевский не согласился бы с тезисом В.В. Викторова о том, что «брать за основу западные стандарты бессмысленно». Он писал: «Мы предугадываем, что характер нашей будущей деятельности должен быть в высшей степени общечеловеческий, что русская идея, может быть, будет синтезом всех идей, которые с таким упорством, с таким мужеством развивает Европа в отдельных своих национальностях». Что касается утверждения В.В. Викторова, что попытка переноса западных стандартов на российскую почву в 90-х годах отрицательно сказалась на развитии страны, то это один из мифов, которыми буквально нашпиговано наше общественное мнение. На самом деле не было никакой попытки переноса западных стандартов на нашу почву. О характере ельцинских реформ рассказал А.Б. Чубайс в интервью журналу «Forbes». Он признал, что приватизация выстраивалась «не столько в логике максимального экономического результата, сколько в логике максимума политического эффекта. Под политическим эффектом понимается изъятие госсобственности у партхозноменклатуры…  Задача была в том, чтобы отнять собственность у них и отдать ее людям». Не правда ли, очень мило (почти по-шариковски) звучит: отнять и отдать людям. Не народу, а отдельным людям. И заметьте! Не продать, а отдать. Ходорковский и Прохоров в свое оправдание говорят: да приватизация была несправедливой, но таковы были законы. Но законы-то не с неба свалились; реформаторы изначально задумали: отнять и «отдать людям». При чем же тут западные стандарты? Тут целенаправленное выстраивание нашего «рассейсского» «дикого капитализма».

Еще один распространенный миф: взгляд на Октябрьскую революцию как на ошибку, в результате которой был отвергнут «положительный российский дооктябрьский опыт». Видно, фундаментальный труд Бердяева «Истоки и смысл русского коммунизма» нашими обществоведами не читан, если читан, то не понят, если понят, то не так.

М.М. Скибицкий подчеркивает момент самоорганизаци негосударственных институтов. Но в качестве российского опыта гражданского общества можно рассматривать земство, а оно не самоорганизовалось, а было создано при активном участии государственных структур. Здоровая, патриотически настроенная государственная машина сама будет содействовать организации гражданского общества. Напротив, «машина», погрязшая в клановых интересах, будет разрушать любые процессы самоорганизации, идущие вразрез с этими интересами, пока ее не сменит другая машина или не сложится ситуация, когда «верхи не могут, а низы не хотят» (не обязательно революционная). М.М. Скибицкий отметил весьма важный момент для функционирования гражданского общества: наличие «автономной и ответственной личности».

Любопытна статья Н.А. Попова «О возможности управлять, познавать и обмениваться знанием без помощи информации». Автор утверждает, что орган управления (например, мозг) «занят не обработкой какой-то переносимой импульсами сущности, называемой информацией, а проявлением способности учитывать их причинно-следственные связи путем наделения этих импульсов соответствующими ролями». Например, слова «это врач» связаны с наделением человека ролью «тот, кто лечит людей». При этом «способность наделять ролями является прирожденной, атрибутивной способностью любого органа управления любой самоуправляемой системы». Тут верные догадки перемешаны с заблуждениями. Верно, что вместе с перемещением «носителя информации» (импульса) не перемещается никакая «бесформенная нематериальная сущность». Перемещается форма импульса, каковая и является переносимой информацией для системы, которая восприняв импульс, способна  по его форме наделить ролями и субъектов, придавших импульсу его форму, и объекты, отраженные в импульсе. Но лишь отчасти верно, что способность наделять ролями является врожденной. Как известно, Павлов выделил две сигнальных системы. Система безусловных рефлексов является врожденной, а условным рефлексам надо учиться. Птенец куропатки, только что вылупившийся из яйца, при крике ястреба проявляет признаки страха и прячется под скамейку. Но на Саянах наша туристическая группа оказалась среди стаи куропаток, не встречавшихся с человеком. Руководитель группы почти в упор стрелял по ним. Звук выстрела громче крика ястреба; человек больше кошки или лисицы. Но прирожденные рефлексы куропаток не помогали им наделить эти импульсы адекватными ролями. Лишь после пяти(!) выстрелов какая-то из птиц, видимо, издала звук, являющийся сигналом опасности, потому что вся стая как по команде поднялась в воздух (мы жалели, что после пяти: нас-то было шестеро). Вероятно, после этого стая научилась при одном виде человека наделять его ролью смертельной опасности. Таким образом, в большинстве случаев врожденной является не сама способность наделять импульсы ролями, а способность учиться этому.

Н.А. Попов утверждает, что никто не берет на себя смелость указать, где именно среди букв книги прячется информация, которая, якобы, в ней содержится. Но это совсем просто: информация (знание, которое хочет передать автор, роль, которую читатель должен придать тексту по замыслу автора) закодирована автором посредством выбора и порядка размещения букв, т.е. формой текста. Таким образом, статья Н.А. Попова относиться к жанру терминологических работ. Автор предлагает обходиться без термина «информация» и говорить о знаниях, о наделении импульсов ролями. Да, возможен и такой язык, но вряд ли он будет более удобным. Однако такие статьи имеют ту пользу, что заставляют осмысливать абстрактные понятия, конкретизируя их (например, осознать, что именно переноситься, когда мы говорим о передаче информации).

В статье Т.И. Дубровской «Антропоцентризм как модель философствования» содержится ряд странных положений. Так, утверждается, что общественные отношения – «сложный объект познания, недоступный на ранних ступенях исторического развития. Космологизм, космоцентризм поэтому является первой, единственно возможной моделью философствования в эпоху античности». Как же тогда нам быть с «Государством» и «Законами» Платона, само название которых говорит, что их предмет как раз общественные отношения?

Не менее удивительно утверждение, что антропокосмизм «подрывает основы философии, уничтожает ее предмет… Человек растворяется в космосе; лишается смысла постановка вопроса об отношении субъекта к объекту». Но, во-первых, растворится ли человек в космосе, зависит не от антропокосмизма как философского принципа, а от хода мыслей конкретного автора. Ведь и про антропоцентризм можно сказать, что он растворяет космос в человеке и лишает смысла постановку вопроса об отношении субъекта к объекту. Во-вторых, антропокосмизм получил мощную поддержку со стороны физики, астрофизики, космологии. Как выяснилось, макроскопические свойства Вселенной очень чувствительны к значениям мировых констант, таких как гравитационная постоянная, масса электрона и т.д. Будь их величина на несколько процентов иной, и Вселенная имела бы свойства, при которых возникновение жизни было бы невозможным. Т.е. наша Вселенная такова, словно она запрограммирована на порождение человека, что и нашло отражение в знаменитом антропном принципе.

Наконец практика (а она критерий истины) показала, что антропокосмизм не только не подрывает основы философии, но на его основе В.Н. Сагатовским построена целостная продуктивная философская система.

 

Перуанский С.С., к.ф.-м.н., член РФО (Москва). E-mail: ivan534@mail.ru

 

Hosted by uCoz

НА СВЕЖИЙ ВЗГЛЯД

(Заметки философского партизана)

 

Обзор «Вестника РФО» №2012/2 начну с необычно короткой, но содержательной статьи Т.М. Новиковой «Философское мировоззрение – основа человеческой культуры». Из нее я с удивлением узнал, что Платон записал Древнее Знание о мире, а Е.П. Блаватская раскрыла его. Будучи не в силах понять хоть строчку в ее знаменитой книге, я грешным делом думал, что она наоборот зашифровала его (потому и «Тайная доктрина»). Но наиболее интересна концовка статьи. Здесь перечислены критерии основ культуры (духовность, нравственность, красота и т.д.) и сделано заключение: «Как видно, они совпадают с характеристиками природной сущности. Так философия становится фундаментом общечеловеческой культуры». Это, безусловно, верно, но дело обстоит не так, что деятели культуры штудируют «Вопросы философии» и, вдохновившись статьями и книгами философов, создают шедевры. В этом контексте речь должна идти об объективной философии, о диалектике природы. Именно она невольно раскрывается в произведениях искусства, так что можно говорить о философии Пушкина, Кольцова, не говоря о таких гигантах философской мысли как Гете или Тютчев. Тут речь о той философии, которая является фундаментом и самой философской науки. Гегель писал: «Когда я мыслю, я отказываюсь от моей субъективной особенности, углубляюсь в предмет, предоставляю мышлению действовать самостоятельно, и я мыслю плохо, если прибавляю что-нибудь от себя». Так и большие писатели говорили, что литературные герои живут самостоятельной жизнью. Писатель не придумывает поступки героев, прибавляя их от себя, а пишет, подчиняясь логике поведения героев, от писателя независящей.

А соблазн оторваться от логики вещей и прибавить «что-нибудь от себя» очень велик. Теперь он частенько стал проявляться в стремлении ввернуть что-нибудь религиозное. Так, П. Л. Карабущенко в статье «Идея личности в развитии человека» пропел гимн человеческой личности. Но гимн получился однобоким: мы привыкли, что в философии рассматривается проблема соотношения личность-общество. Здесь же об обществе не говорится ни слова. Зато о личности сказано много чего: она и достоинство, и честь, и истина, и смысл жизни. Она же «четвертая ипостась, земное отражение Троицы». «Концепция личности возникла на базе христианской философии и развивалась именно под присмотром (!! – С.П.) христианского религиозного мировоззрения». Вот насчет присмотра – это очень точно. Мировоззрение это присматривало не только за социологией, но и за естествознанием, а за дарвинизмом присматривает до сих пор. Гимн личности вылился в славословие религии (как же в наше время без этого? Никак!). «Все выдающиеся философы-персоналисты были… верующими людьми». Так уж и все? Вот сугубо персоналистическое высказывание, вполне созвучное с обсуждаемой статьей: «Чем иным является богатство, как не абсолютным выявлением творческих дарований человека, …делающего самоцелью эту целостность развития, т. е. развития всех человеческих сил как таковых, безотносительно к какому бы то ни было заранее установленному масштабу». Автор этого высказывания выдвинул также концепцию всесторонне развитой личности. П.Л. Карабущенко имеет что-нибудь против всесторонне развитой личности? А концепция принадлежит атеисту Марксу. В целом статья иллюстрирует модный крен нынешних философов-профессионалов от научной философии в сферу прорелигиозных субъективных мнений: «Личность есть земное познание неземного, выход за пределы обыденного разума в область сверхъестественного». А если человек атеист и о сверхъестественном и слышать не хочет? Значит, он не личность, а личина. Такое употребление слова «личина» противоречит нормам русского языка, где личиной называют маску лицемеров. А не будь атеистом, вот и не назовут тебя словом, вызывающим плохие ассоциации.

Приятным контрастом с модным религиозным рвением звучит статья Ю.В. Безуха «Символ Христа». Здесь автор проводит прямо противоположную идею: религиозный символ он наполняет мирским философским содержанием. Вертикальная часть креста трактуется так, что единичный человек увенчивает пирамиду своих предков и является вершиной перевернутой пирамиды своих потомков. Горизонтальная часть символизирует связь друзей, знакомых, единомышленников: «она объединяет нас с Миром – Обществом, Громадой». И мудрый заключительный аккорд: «Не только философия подарила мне удивительное ощущение единства со всем Миром… Это чувство-убеждение пришло от общения с мудрыми людьми, умными книгами и природой». Это как раз к вопросу о философии как о фундаменте человеческой культуры. Одним словом, сельскому философскому партизану от партизана городского мой партизанский привет!

Статья М.И. Веллера «Информационно-теоретическое предшествие энергоэволюционизма» начинается с пространного обзора, в котором как узоры в калейдоскопе мелькают фамилии философов, физиков, химиков, биологов, психологов. Этот обзор, надо полагать, и является «информационно-теоретическим предшествием» теории, предназначенной «для объяснения поведения и смысла человечества», и «обозначенной» термином «энергоэволюционизм». Из этой теории мы узнаем о себе много неожиданного, о чем никогда бы и не догадались. Оказывается, человек «воспринимает жизнь субъективно как комплекс ощущений». Помилуйте, а куда же девались эмоции? Разве ради ощущений действуют революционеры и миссионеры? Разве ради ощущений Джордано Бруно пошел на костер? Нет, человек не настолько примитивен и пошл, чтобы быть только комплексом ощущений. Правда, мы с детства стремимся к положительным ощущениям. Но психологи выявили феномен «горькой конфеты»: угрызения совести отравляют вкус. Мы стремимся к тем ощущениям, которые принесут эмоции радости, и смиряемся с неизбежностью ощущений, которые надо перенести, чтобы не потерять самоуважения.

М.И. Велер утверждает: «Разум позволяет трансформировать через мысли в ощущения любые события и действия». Этот ребус мне разгадать не удалось. «Субъективно стремясь к ощущениям, человек объективно стремиться к действиям, максимально возможным для себя в течение жизни». Что такое субъективные стремления знают все. Но дивны дела твои, Господи! Оказалось, что есть еще и объективные стремления. Ни один словарь не поясняет это чудо природы. А «максимально возможные действия» бесполезно и искать. Из дальнейшего текста можно понять, что стремление к «максимальным действиям» это стремление «к максимальному преобразованию окружающей среды». Кто-нибудь замечал у себя такую потребность: любой ценой максимально преобразовывать свой дачный участок? Ведь этому делу не было бы конца. Автор и сам признает, что такое стремление «не имеет принципиального ограничения и на идеальном удалении стремиться к выделению энергии из всего вещества Вселенной, т.е. к Новому Большому взрыву». Более того. В статье А.Г. Пырина «Энергоэволюционизм», содержащей запись доклада М.И. Веллера, докладчик утверждает, что произвести такой взрыв и осуществить запуск нового цикла Вселенной – это «наша функция и роль в Бытии». Наша функция – самоубийство? Как пишут на сайтах для скачивания книг, «спасибо, не надо». Но к счастью для человечества, автор несколькими строчками раньше, опровергая себя, констатировал, что разум имеет целью обеспечение «наиболее эффективных действий с минимальными энергетическими затратами и максимальным желаемым результатом». Вот это верно. Человеком движут его потребности. «Исторический прогресс есть в своей основе» – совершенствование нашей потребностно-способностной структуры. Человеку нужны такие действия, которые оптимально удовлетворят его потребности. Так что, авось, возьмемся за разум и Нового Большого взрыва избежим. Энергия – понятие естественных наук, кто бы его ни использовал: философ ли или писатель. А в естественных науках теория имеет непременные признаки: хотя бы элементарные математические выкладки и хотя бы оценочные числовые расчеты. А интеллектуальное произведение, не имеющее ни того, ни другого, опирающееся на чисто компилятивное «информационно-теоретическое предшествие», – это не по части научных теорий, это по другой епархии (журналистики).

Похвального слова заслуживает О.К. Шевченко за статью «Похвальное слово Анахарсису». Правда, приведенные в статье высказывания мудреца не самые удачные в плане мудрости: самыми справедливыми людьми, дескать, являются «самые дикие, ибо лишь они живут согласно природе, а не согласно законам; природа есть творение божества, а закон установлен человеком». Гегель возражал против того, чтобы изымать человека из числа творений божьих и ставить законы ниже дикости. Поэтому невольно соглашаешься с Крезом, который счел, что ответ Анахарсиса основан на «звероподобном воспитании» (зато мудро замечено, что хорошее и плохое у человека – язык). Но замечательно, что философ со знаковой фамилией Шевченко призывает рассматривать судьбу Анахарсиса как символ «открытия самих себя, своей исключительности благодаря диалогу с ЧЕЛОВЕКОМ, который ни при каких обстоятельствах не должен проходить по реестру Чужого». Призыв весьма актуальный в свете выстраивания отношений между братскими народами бывшего СССР.

НА СВЕЖИЙ ВЗГЛЯД

(Заметки философского партизана)

 

«Вестник РФО» № 2012/3 содержит пленарные доклады, сделанные на VI РФК. В докладе А.П. Запесоцкого «Философия образования и проблемы современных реформ» дается всесторонний анализ состояния нашей системы образования. По мнению докладчика, она распалась на отдельные обучающие учреждения. Главным воспитателем масс стало телевидение, которое навязывает стране убогую философию: «Деньги – главная ценность». В итоге «сегодняшний отличник не дотягивает до уровня «хорошиста» 80-х годов». Если «советская образовательная система была нацелена на создание личности творческого типа», то нынешняя система формирует «человека потребляющего». Докладчик полагает, что «причины развала российского образования – вовсе не в глупости начальства, а в дефектах социально-экономической системы, построенной в постсоветской России». Я бы уточнил этот тезис: причины не в прирожденной глупости начальства, а в глупости, генерируемой социальной системой. В этой связи я не устану популяризировать изречение А.Н. Чумакова, в котором известной формуле двух российских бед (дураки и дороги) дается новая трактовка: «Не две беды у России, а одна. И дороги тут вовсе ни при чем».

В «Вестнике РФО» нередки статьи о бедственном состоянии нашего образования. Но когда эта бедственность показана столь обстоятельно, как это сделал А.П. Запесоцкий, начинаешь лучше понимать мудрость китайцев, назвавших Россию медленно тонущим кораблем.

Понятие «глобализация» нередко используется в контексте каких-либо частных проблем, оставляя впечатление, что модный термин помянут всуе. В докладе А.Н. Чумакова «Культурно-цивилизационный диалог как способ решения проблем в современном мире» рассмотрены действительно глобальные проблемы. Здесь проводится важное терминологическое различие между регулированием и управлением. Регулирование – это действия, направленные на обеспечение оптимального функционирования системы. Управление  - «процесс воздействия субъекта на объект… в соответствии с поставленной целью». В отдельных государствах имеют место оба процесса, в мировом сообществе – только регулирование, «да и то осуществляемое по большей части стихийно». «С середины XX века, - говорит докладчик, - ситуация принципиально меняется… Целостной системой, в силу процесса глобализации ста­новится уже все человечество. Тем самым оно вышло на тот рубеж, за которым лишь стихийно складывающееся регулирование обществен­ных отношений на этом уровне продолжаться уже не может». Автор выявляет условия «обеспечения эффективного управления» глобальным миром.

И после этого, кто-нибудь скажет, что марксизм устарел, а А.Н. Чумаков будет говорить, что он не марксист? Ну, так я напомню, что писал Энгельс в «Анти-Дюринге»: «То объединение людей в общество, которое противостояло им до сих пор как навязанное свыше природой и историей, становится теперь их собственным свободным делом. Объективные, чуждые силы, господствовавшие до сих пор над историей, поступают под контроль самих людей. И только с этого момента люди начнут вполне сознательно сами творить свою историю». Как видим, Маркс и Энгельс предвидели глобализацию в том аспекте, в каком о ней пишет А.Н. Чумаков. К сожалению, судя по сообщениям прессы, мы «позади планеты всей» в овладении наследием классиков (как и во многих других сферах).

Доклад А.Н. Чумакова интересен тем, что в нем рассматриваются российские реалии в свете культурно-цивилизационных процессов: «Если действительно желать благополучия своей стране… то, прежде всего, нужно озаботиться повышением уровня цивилизованности всех сфер общественной жизни». Автор, конечно, прав, как был бы правым врач, сказав пациенту: «Вам, батенька, надо озаботиться повышением уровня здоровья всех органов вашего организма». Но вопрос в том, за какую ниточку потянуть, чтобы распутать клубок наших глобальных проблем. На мой взгляд, этой ниточкой является принятие исторически перспективной государственной идеологии. Таковой является, как показано в моей книге с нахальным названием «Манифест гуманистической партии», социал-гуманистическая идеология: «каждому по его способностям создавать для сообщества средства и предметы потребностей». Этот принцип достаточно очевиден, так как именно он позволяет получить наибольшую отдачу от деятельности каждого члена сообщества, т.е. достичь наибольшего развития производительных сил. Тот же самый идеологический принцип имеет другую формулировку: «все гуманное - разумно, все разумное - гуманно».

А что мы имеем сейчас? В тринадцатой статье Конституции записано: «Никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной».  Те, кто не различают официальную и реальную идеологию радуются: наконец-то дожили до идеологического плюрализма. Но отсутствие сформулированной идеологии – это тоже идеология! Причем идеология, являющаяся плутократической ширмой, за которой скрывается извечная идеология «кто у власти, тот и у сласти». Я спрашиваю противников обязательной социал-гуманистической государственной идеологии: вы за плюрализм? Вы за то, чтобы одна партия, придя к власти, распределяла государственные должности не по способностям, а по принципу кумовства, а другая – по принципу землячества? Нет? Вы не хотите ни того, ни другого? Тогда о каком же плюрализме мы говорим?

Вы против того, чтобы нарушить плюрализм, записав в Конституции принцип «все гуманное - разумно, все разумное - гуманно»? Ну, так и не ропщите на нынешнюю реальную идеологию «Деньги – главная ценность». Государство может заявлять, что у него нет никакой официальной идеологии, но реальную-то идеологию оно не может не иметь. Вот и получайте вожделенный плюрализм. Мнимое отсутствие официальной идеологии означает отсутствие у власть имущих всяких нравственных норм, что мы и наблюдаем в повседневной жизни, хоть в распределении национальных богатств, хоть в избирательных кампаниях. А будь принят в качестве государственной идеологии принцип «все гуманное - разумно, все разумное - гуманно», не было бы кровавого позора чеченской войны. И астрономические суммы, затраченные на создание для богатеев зимнего курорта мирового класса (т.е. на олимпийские стройки), были бы направлены на переселение в нормальные квартиры миллионов людей, живущих в жутких трущобах. Короче говоря, проблемы, затронутые в докладе А.Н. Чумакова, следовало бы уже давно развернуть в научно-практическую конференцию на тему что делать и с чего начать (кто виноват – вполне очевидно: все мы вместе взятые и каждый в отдельности творили государство сие). И такое мероприятие вполне соответствовало бы оптимистическому настрою А.Н. Чумакова на то, что путь к культурному процветанию «обнаружить себя должен, прежде всего, в общественном сознании и, в первую очередь, в философии». Во времена Гегеля сова Минервы вылетала в сумерки, а философия рисовала серым по серому, когда «некая форма  стала старой, но серым по серому ее омолодить нельзя, а можно только понять». Возможно, с той поры та сова мутировала и вылетит с рассветом, а философия начнет писать белым по белому?

Авторы «Вестника РФО» активно стараются не допускать отставания от Запада в освоении наследия классиков марксизма. Сразу две статьи номера посвящены этой проблеме: «Об интерпретации марксистской философии в постсоветском пространстве» (Кулизаде Зумруд)  и «Свободная философия на 6 РФК» Ю.Л. Дюбенка. В первой статье справедливо отмечено, что если советская философия некорректно оценивала «буржуазные» философские концепции, то теперь наблюдается некорректное отношение к марксизму. Здесь остроумно подчеркивается необходимость «разграничить позиции классиков от позиций адептов «особенно из лагеря партийной номенклатуры», чтобы «не возвышать критику попа до критики религии».  Автор выделяет проблемы, которым следовало бы уделить первоочередное внимание.

Ю.Л. Дюбенок в течение ряда лет энергично доказывает необходимость «полноценного возврата Маркса в философию», говорит об акции «проверки философов «Капиталом» Маркса, наряду с проверкой самого «Капитала»». Можно по-разному относиться этим идеям и к развиваемой Ю.Л. Дюбенком концепции «духовного капитала» (вполне человека), но сам факт включения Свободной философии в программу VI РФК говорит о том, что это оригинальное явление уже нельзя не замечать. И хотелось бы, чтобы настойчивые призывы Ю.Л. Дюбенка к свободомыслию были услышаны всеми философами, но, прежде всего, научными руководителями и оппонентами диссертантов.

Очень интересный момент в статье Ю.Л. Дюбенка – постановке вопроса о проверке самого «Капитала». Когда на сайте Свободной философии был поставлен вопрос: если в «Капитале» есть ошибки, то на какой странице первая ошибка, я ответил: первая ошибка в названии. Книгу, призванную выявить законы развития капитализма, надо было назвать «Труд». Тогда встал бы вопрос, как изменяется соотношение простого и сложного труда, и было бы установлено, что доля простого труда будет неуклонно снижаться. А это означает, что стоимость рабочей силы будет возрастать, и вместо закона абсолютного обнищания пролетариата  будет иметь место закон роста инвестиций в оплату труда. В литературе можно найти мнения, что рост благосостояния рабочего класса в странах Запада связан с проникновением идей гуманизма в среду капиталистов. Это жутко наивная благоглупость. Просто на просто капиталисты были вынуждены подчиняться объективному закону роста стоимости рабочей силы.

Книга «Труд», очевидно, развивала бы и ту идею, что поскольку труд является единственным создателем стоимости, то только труд и имеет стоимость. Стоимость труда выражается не в часах рабочего времени (выражать стоимость – величину, качественно отличную от всех других величин, – в единицах времени – это, с точки зрения метрологии, нелепая идея, хотя принадлежит она великим экономистам). Естественной единицей измерения стоимости труда является продукт, произведенный за единицу времени, т.е. средняя производительность труда. И когда спрашивают, сколько стоит ваш товар, фактически спрашивают: какое количество вашего товара производится за единицу времени? Но выражают это количество не в килограммах, литрах и т.д., а в условных единицах: рублях и т.п. Все это подробно рассмотрено в моей книге «О понимании истории Марксом». М.: 2009.

Замечательна по идейной направленности статья В.В. Мантатова «Платон – наш друг: истина его дороже всего». В ней, правда, немало модной ныне мистики (тут и «абсолютная религия» и «урок Атлантиды» и т.п.). Но ее пафос в том, что многое в социальной философии Платона еще ждет своего воплощения в «нашей буче». Это и теория устойчивости государства, и обоснование гармонии отношения коллектив – личность, и учение о справедливости. Подход В.В. Мантатова приятно контрастирует с инсинуациями К. Поппера (их разоблачение осуществлено в моей книге «Социальная философия и правоведение Платона в истинном свете» М.: 2012).

Вызывает удивление статья А.А. Федорова ««Инноватика» как идея европейской философии (XV XXI ВВ.)». Удивительно то, что статья не сопровождена хотя бы краткой аннотацией на русском языке. Про оригинальную идею можно сказать: «Во всех ты, душечка, нарядах хороша». Не может быть, чтобы идея утратила оригинальность, будучи высказанной на русском языке с добавлением общепринятой философской терминологии. Поэтому нарочито усложненная терминология («тип онто-телео-логического следования»; «инноватик, как виртуальный кооперационный квазиантропологический процесс-объект» и т.д.) всегда вызывает подозрение, что такой мысленепробиваемый терминологический наряд, исключающий всякую возможность полюбоваться прелестями  душечки-идеи, призван маскировать изъяны, а то и отсутствие ее форм.

Нешуточная словесная дуэль произошла между коллегой В.Ф. Дружининым и А.А. Крушановым. Статья последнего в «Вестнике РФО» №2012/1 «Жизнь науки. Ничто не чуждо, даже мода» показалась В.Ф. Дружинину «чересчур легковесной»: «Кибернетика, по автору, – мода, синергетика – мода. Да ведь эти науки существуют с давних пор… Именно они изменили мир и продолжают сегодня менять его». Но, во-первых, модность науки – не помеха в деле изменения мира. Вечно модной будет математика и, прошу прощения, философия. Во-вторых, А.А. Крушанов не связывает с модой на науку каких-либо негативных оценок этой науки. Он обратил внимание на любопытный социологический феномен: стремление авторов, непосредственно не связанных с «модной» наукой, к месту и не к месту (последнее чаще) вставлять в свои тексты термины этой науки. Особо часто этим грешат как раз философы, и появляются в каком-нибудь невинном тексте неудобоваримые «аттракторы», не говоря уж об излюбленных «точках бифуркации».

Попытка возрождения термина «культуртрегер» – это проявление свойственного профессиональным философам пристрастия к мудреным словам. «Культуртрегер» совершенно излишен при наличии всем понятного термина «популяризатор науки». Другое дело - «гало научного сообщества». За этим термином стоит практически неизученное социальное явление – околонаучное сообщество. Но опять-таки, может, вместо «гало» (все ли знают это слово?) так и говорить: околонаучное сообщество? Правда, термин «гало» гораздо короче, а это немаловажно. Одним словом, легковесностью статья А.А. Крушанова, конечно, не страдает. И совсем уж излишня фраза рецензента «Но есть, есть еще серьезные авторы», которая относит А.А. Крушанова к несерьезным авторам.

Но и ответ А.А. Крушанова ««Бритва Оккама» обоюдоостра, топорного отношения не терпит» вызывает сожаление. В нем написано, что «Вестник РФО» своими публикациями обнажает «недостаточную компетентность и легковесность не только своих авторов, но порой и самих независимых экспертов, этих авторов оценивающих». Во-первых, А.А. Крушанов взялся за сложную тему, где надо взвешивать каждое слово, чтобы быть правильно понятым. И если он допускает, что при чтении его статьи рецензентом «сработал человеческий фактор, помешавший ему (рецензенту – П. С.) понять прочитанное должным образом», то почему бы не допустить, что тот же фактор помешал А.А. Крушанову изложить мысли должным образом, чтобы их правильно понимали. Во-вторых, из единичного факта непонимания статьи, чем бы оно ни было вызвано, можно сделать вывод: «ну, «сморозил» эксперт с кем ни бывает» (желательно без вульгаризмов, тем более в отношении коллеги, старшего по возрасту). Но совершенно нелогично делать отсюда обобщающий вывод о недостаточной компетентности и легковесности рецензента, ибо читатели «Вестника РФО» знают В.Ф. Дружинина как вдумчивого оригинального аналитика. Из единичного случая несправедливых слов А.А. Крушанова я не собираюсь делать вывод, что у него хромает логическое мышление. А вывод будет такой: ну, обиделся автор, с кем ни бывает!

 

Перуанский С.С., к.ф.-м.н., член РФО (Москва). E-mail: ivan534@mail.ru

 

Hosted by uCoz

 

 

 

НА СВЕЖИЙ ВЗГЛЯД

 

(Заметки философского партизана)

 

В «Вестнике РФО» №2012/4 еще слышатся отзвуки VI РФК. Здесь опубликовано интервью А.С. Нилогова с оригинальным нижегородским философом В.А. Кутырёвым. По мнению последнего, «наша философия довольно твердо стоит на атеистическо-религиоведческих позициях». Думаю, что в условиях ползучей антиконституционной клерикализации разных сфер общественной жизни этому можно только радоваться. В.А. Кутырёв считает, что диалога между научным и «гуманитарным мировоззрением, обращенным к целостному человеку (выделено мной. – С.П.), и его жизненному миру на Конгрессе, не произошло». В связи с этим я вновь призываю обратить внимание на мероприятия «Свободной философии». Возможно, В.А. Кутырёву было бы интересно узнать, что на круглом столе этой своеобразной группы центральной темой первого дня была тема вполне человека.

В.А. Кутырёв удачно ответил на скептически-иронические вопросы интервьюера, разъяснив, что при всех изъянах «конференц/конгресс-философии» она полезна. «КПД легко считать у паровоза, а у людей – мы не знаем, что нам будет лучше». Он высоко оценил роль РФО и «Вестника РФО» («живое коллективное лицо нашей философии»), а оценка такого человека «дорогого стоит».

Очень интересна статья М.С. Ашиловой «Вызовы и тренды системы образования в XXI веке». Автор с тревогой пишет, что знание-информация нашей эпохи превращается в «информационный товар», который порождает установку «быть, чтобы иметь». Утверждая, что на Западе приоритет отдается обучению, а на Востоке – воспитанию, М.С. Ашилова пишет: «Образование, как мы знаем, состоит из двух процессов: процесса обучения и процесса воспитания». Вот в том-то и беда, что говорят о двух процессах вместо того, чтобы рассматривать воспитание и обучение как два аспекта единого процесса образования, действуя по принципу «воспитывать обучая». Имея немалый опыт преподавания в Казанском гос. университете, знаю, что это возможно. М.С. Ашилова считает, что «ведущей парадигмой современного образования станут гуманизация и гуманитаризация образовательного процесса». Ах, эти бы слова да богу в уши!

С.М. Халин в статье «Россия и разумно-преобразовательная природа человека» размышляет о судьбах России, о роли русской интеллигенции в историческом процессе. Автор пишет о национальной русской идее: «Думается, таковая просто витает в воздухе: выжить, сохранить свою идентичность…». Что-что, а сохранять первородную исконную идентичность мы умеем. Идентичность эта отчеканена в словах: «Велика наша земля и обильна, но порядка в ней нет». И еще: «по усам текло, а в рот не попало». Как тогда, так и сейчас… До сих пор не живем, а выживаем. «О, кто-нибудь, приди, нарушь!» - эту вековую идентичность.

Статью А.А. Крушанова «О трансдисциплинарном понимании целенаправленности» естественно рассматривать в комплекте со статьей в «Вестнике РФО» №2012/3 «О социотехнической реальности в контексте трансдисциплинарных исследований». В этой последней автор цитирует Н. Бухарина: «Мы определили… общество как совокупность людей. В более широком смысле, однако, в общество входят также и вещи». Соглашаясь с Н. Бухариным, автор считает, что «правомернее и яснее говорить о социотехнической реальности». Но общество – это не совокупность людей, а совокупность общественных отношений, а они строятся в неразрывной связи людей со средствами производства и предметами потребления (еще Гегель связывал появление личности с появлением частной собственности). Поэтому усложнять терминологию подчеркиванием технического аспекта общественных отношений совершенно излишне. «Ряд полезных новых понятий» (технорг, техноид и т.д.) вряд ли пригодится, тем более что их форма ассоциируется не с организациями, а с индивидами: технорг звучит как парторг, техноид – как гуманоид (а мне вспоминается ельциноид).

В первой упомянутой статье рассматривается «процесс деантропоморфизации и объективирования понятия цели». По мнению автора, «интересная перспектива просматривается на пути уточнения и развития понятия целенаправленности, возникшего в кибернетике». Осмысление этого понятия, дескать, «было весьма затруднено новизной проблемы». Это очень странное утверждение. Проблему внешней (т.е. антропоморфной) и внутренней (т.е. объективированной) целесообразности обсуждал Гегель. При этом он ссылался на Аристотеля и Канта как на инициаторов рассмотрения внутренней целесообразности («Энциклопедия» § 204). И трудно согласится с А.А. Крушановым, что «учение о процессах, направленных к некоторой цели» «наиболее последовательно и авторитетно» рассмотрел американский биолог-эволюционист Э. Майр. При всем уважении к Майру, надо отметить, что задолго до него была разработана теория функциональных систем П.К. Анохина, в которой обстоятельно рассмотрено «трансдисциплинарное понимание целенаправленности». Известно, что надо критиковать то, что у автора есть, а не то, чего нет. И все же отсутствие ссылок на классические работы, напрямую относящиеся к обсуждаемым проблемам, вызывает недоумение. Теория П.К. Анохина делает излишним апеллирование к таким общим и в данном случае малопродуктивным понятиям как негэнтропийность.

Аналогичный вопрос вызывает статья Н.А. Попова «Возвращаясь к разговору о судьбе информации». Во-первых, обсуждение «судьбы» одного понятия – разговор пустопорожний. Продуктивным может быть обсуждение понятийной системы с позиций ее полноты и непротиворечивости. Живые существа обрели способность воспринимать сигналы в разной форме (звук, свет и т.д.). Польза этой способности в том, что сигналы имеют значения, т.е. являются знаками, например, сигнал может обозначать, что перед индивидом располагается живое существо. Значение обладает смыслом, т.е. оно характеризует отношение ситуации к удовлетворению потребностей: то ли встретившееся живое существо представляет смертельную опасность, то ли его можно употребить в пищу. Про это можно сказать, что сигналы несут информацию о ситуации. И только в такой «кампании» понятий (сигнал, знак, значение, смысл) есть смысл рассуждать, не излишне ли понятие «информация». Не дублирует ли оно понятие «значение»? Или оно полезно обобщением понятий «значение» и «смысл», а также возможностью вводить количественные характеристики и т.д.

Во-вторых, зачем Н.А. Попову и мне обсуждать «судьбу информации» так, словно бы до нас эту проблему никто не обсуждал. Н.А. Попов говорит «о необходимости скорейшего осознания» атрибутивной способности всякого мозга «наделять поступающие в мозг (от чувственных рецепторов) импульсы определенными управленческими ролями (учитывающими связь импульсов с породившими их причинами)». Это осознание давно осуществлено и реализовано в учении И.П. Павлова об условных и безусловных рефлексах. Н.А. Попов продолжает: «Не какая-то бестелесная невидимая сущность, называемая информацией, а именно эта способность мозга (опирающаяся на отраженные в его структурах связи импульсов с причиной их появления) и лежит в основе всей его управленческо-познавательной деятельности». Это сущая правда! Но разве кто-то когда-то противопоставлял информацию управленческим способностям мозга? Или числовые данные, вводимые в ЭВМ, – программе, по которой производится обработка этих данных? Такое противопоставление сложилось только у Н.А. Попова. Импульсы приносят отражение их связей с породившими их причинами. В памяти мозга хранятся приобретенные или врожденные отражения подобных связей. Мозг сличает поступившие отражения, с отражениями, хранящимися в памяти, и принимает решение о том, как действовать в данной ситуации. Н.А. Попов признает, что мозг управляет жизнедеятельностью, опираясь на отражение связей импульсов с породившими их причинами. Теперь дело за малым: остается понять, что вот это самое отражение и называют информацией. Т.е. говорят: мозг управляет жизнедеятельностью, опираясь на информацию, накопленную в памяти и извлекаемую оттуда в связи с поступлением тех или иных импульсов, информирующих о сложившейся ситуации. Научный интерес представляют вопросы, как формируется и как осуществляется способность мозга управлять жизнедеятельностью в данных ситуациях, а не вопрос, хорошо ли называть отражение ситуации термином «информация».

Возражая против того, что информацию надо связывать с формой текста, Н.А. Попов пишет: «И тут ничего другого, кроме перемещения самого текста в форме, возникшей в результате подбора автором соответствующих его мыслям букв в определенном порядке их размещения (курсив мой. – С.П.) , не перемещается… Не требуется ничего, где-то в тексте запрятанное, «закодированное» и передаваемое вместе, якобы, с текстом». Но это же явное противоречие самому себе: сначала Н.А. Попов пишет о подборе букв, соответствующих мыслям автора текста, а потом пишет, что нет никакого кодирования. Где же логика? Да, перемещается только знак в его физической «одежке». Но если бы в его форме не было закодировано путем подбора букв его значение, он был бы «пустым звуком», в котором мозг ничего бы не прочитал. Выражение «мозг наделяет импульсы определенными управленческими ролями» означает «мозг декодирует закодированное в импульсах значение и смысл ситуации и по результатам декодирования принимает решение». Поэтому-то информацию нельзя ставить в один ряд с теплородом и флогистоном: значения и смысл знаков-импульсов – это объективная идеально-материальная реальность.

Как именно мозг наделяет импульсы «определенными управленческими функциями» (или, говоря проще, использует их в управлении жизнедеятельностью живого существа), рассмотрено в теории функциональных систем П.К. Анохина. В ней дан пример того, как можно построить теорию, не используя понятие «информация». Здесь говорится об «обстановочных афферентациях», о пусковой и обратной афферентации. Не то, чтобы П.К. Анохин избегал термина «информация». Он говорит об «информационной емкости нейрона», об «афферентной информации», но редкость обращений к «информации» показывает, что теория функциональных систем фактически построена без этого понятия. Таким образом, работа Н.А. Попова полезна тем, что подталкивает отрефлексировать терминологический аппарат, а это немало. В завершение возьму пример с В.Ф. Дружинина и отмечу, что больше возвращаться к обсуждению этой темы не буду.

И на десерт о статье, которую прочитал просто с удовольствием: В.И. Холодный «Философский пароход. Метафизические уроки жизнетворчества Ленина и Бердяева». Я уже думал, что среди философов, прошедших школу «марксизма-ленинизма» нет никого, кто мог бы взвешенно и непредвзято писать о Ленине, об Октябрьской революции, но оказалось, что есть. Казалось бы, странно характеризовать высылку за границу «инакомыслящего цвета нации» как подвиг гуманизма. Но недавно по телевидению был передача об И.А. Ильине. Он был приговорен к расстрелу, но по личному распоряжению Ленина был отправлен на «философский пароход». Когда чекисты стали возражать Ленину, он ответил: «Вы сначала напишите такую книгу о Гегеле, какую написал Ильин, тогда поговорим».

За вычетом обеления Сталина и списывания его преступлений на Берию, со всем остальным в статье можно согласиться. В условиях, когда Ленин и его дела подвергаются массовому поруганию (в том числе и коллегами по цеху В.И. Холодного) его статья выглядит небольшим философским подвигом.

 

Перуанский С.С., к.ф.-м.н., член РФО (Москва). E-mail: ivan534@mail.ru

 

Hosted by uCoz
Hosted by uCoz

 

Hosted by uCoz
На главную страницу сайта

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Hosted by uCoz

Hosted by uCoz

 



Hosted by uCoz