Прочитал книгу академика Г.И. Абелева «Очерки научной жизни». (garriabelev.narod.ru). Поразительный документ эпохи. Даже двух эпох – уходящей и уже ушедшей. Книга поражает откровенностью и честностью. Искренняя исповедь, требующая большой силы духа. Бесценный материал не только для истории науки, но и для социальной психологии. Книга доказывает, что термин «советский народ» - не идеологический штамп, а обозначение реальной исторической общности людей. Только народ, обладающий своим уникальным «духом народа», живя в совершенно противоестественных условиях, ярко описанных в книге, мог создать великую сверхдержаву.
Противоестественнее всего было то, что талантливый трудолюбивый народ, обладающий сказочными природными богатствами, народ, призванный историей, «чтоб сказку сделать былью», жил по сказочному принципу: по усам текло, а в рот не попадало. В книге Г.И. Абелева высвечена одна из сторон этой «сказочной» жизни: борьба правителей с народом за воцарение тотального единомыслия. Нет нужды цитировать книгу. Все знают, как это было; кто – по собственному опыту, кто – по книгам и фильмам. Задумаемся над вопросами: почему правители так рьяно вытравляли малейшие признаки свободомыслия в социальных и идеологических вопросах, и к чему это привело?
У советских правителей был пример иного рода. Активный враг советской власти белоэмигрант Шульгин рассказывает в своей книге «Три столицы», что, нелегально странствуя по России в поисках сына (белогвардейского офицера), он увидел на книжной витрине свою книгу «1920-й год». Она была издана по личному указанию Ленина. Ленин стремился к тому, чтобы партия видела истинное положение вещей, и если таковое выпукло отражено в книге белоэмигранта, значит, ее надо издать, чтобы использовать книгу врага во благо революции. Почему Ленин не боялся издавать книги врагов в труднейшие годы становления советской власти? Потому что был уверен в ее силе. А еще он был уверен в силе своего интеллекта и в своей эрудиции на случай возникновения полемики вокруг любой книги. Сильную, образованную власть свободомыслие делает еще сильнее. Для слабой невежественной власти нет внутреннего врага страшнее вольнодумца. Отсюда репрессии (репрессии признак не силы, а трусливости власти). Отсюда борьба за единомыслие (признак и трусливости, и невежества власти).
Сталин боролся не просто за единомыслие, а за единовластие, базирующееся на репрессивных органах. Главной заслугой Хрущева считают разоблачение «культа личности» (поистине гениален тот идеолог, который нашел такое ласковое название кровавой личной диктатуре). Это, бесспорно, историческое свершение. Но его главная заслуга в том, что он устранил власть карательных органов.
Хрущев разрушил пирамиду единомыслия, но на расчистку завалов понадобились многие годы, тем паче, что дело было в руках тех, кто активно строил эту пирамиду, привык пользоваться ее «благами» и отнюдь не спешил их терять. Ну, понятно, что власти не любили Солженицына (среди них были люди, так или иначе причастные к созданию ГУЛАГа). Но что страшного во Фрейде, выписать которого в библиотеке можно было только по специальному разрешению? Или в «Докторе Живаго»? Довольно скучный роман, и никакой «антисоветчины».
Тяжелейшие последствия для духовного здоровья общества и производительности творческой деятельности приносили бессмысленные суды над никому неизвестными писателями (которые в одночасье становились знаменитыми) и еще более абсурдные преследования тех, кто выступал в их защиту, о чем так ярко рассказано в книге Г.И. Абелева. Но самые страшные последствия политики борьбы за единомыслие состояли в интеллектуальной деградации верхних эшелонов власти. Происходил искусственный отбор, когда отсеивались широко мыслящие руководители и к рычагам управления допускались только те, кто умело курил фимиам и говорил «правильные» слова. В результате неизбежно формировался стиль руководства, когда оглядка на внешний авторитет отодвигала на задний план заботу о государственных интересах. Взять, к примеру, действия «дуэта» Горбачева-Шеварднадзе, когда, выводя войска из ГДР, они не потребовали подписания договора о не расширении НАТО на восток. Перед ними был высший авторитет в лице руководителей «демократического» Запада. Они «постеснялись» «торговаться с друзьями». М. Горбачев оправдывался в одной телепередаче: тогда, дескать, о расширении НАТО нельзя было и подумать, потому что существовал Варшавский пакт, и НАТО просто некуда было расширяться. Как так некуда? А к восточной границе ГДР? Выводя войска из ГДР, государственные деятели, привыкшие в первую очередь печься об интересах государства, а не о мнении высшего авторитета, должны были потребовать, чтобы, несмотря на объединение Германии, НАТО оставалось в прежних границах и не расширялось на территорию ГДР. Не принимаете? Тогда из ГДР не уходим. Увы, каждое государство имеет таких руководителей, каких оно вырастило за свою историю.
Но самым наглядным примером интеллектуальной деградации высшего руководства СССР стало печально знаменитое ГКЧП. Руководство СССР справедливо увидело в новом союзном договоре подрыв единомыслия уже на уровне республик и предприняло судорожную попытку его спасения. Поскольку действовать приходилось втайне, руководители впервые действовали на свой страх и риск без опоры на советников, помощников, референтов. И посмотрите, во что это вылилось…
В тот памятный день я ехал в Белый дом раньше обычного и думал только о том, сколько вокруг него колец оцепления: одно? Два? Не увидев оцепления, я решил, что «гкчеписты» ограничились заменой охраны. Поэтому я несколько минут ходил около пятого подъезда, ожидая коллег. Но время было раннее, и никто не приходил. От нечего делать решил показать депутатское удостоверение охраннику. Пожалуйста, проходите. Я посмотрел на охранника такими вытаращенными глазами, что он и сам посмотрел на меня с удивлением: в чем, мол, дело? Придя в свой кабинет, подумал, хорошо бы позвонить домой, что добрался нормально, но телефон-то наверняка отключен. Снимаю трубку – гудит! В окне увидел, как по площади движется танковая колонна. Это было, как в дурном сне, но, увы, это явь! Хорошо бы позвонить в редакцию «Вечерней Казани», но уж междугородняя связь не может не быть отключенной. Но терять было нечего, и я набрал номер редакции. Казань ответила! Ну, дела…
Вдумайтесь в это. Членам ГКЧП не надо было решать классические революционные задачи: брать почту, телефон, телеграф… Все было в их руках, включая радио и телевидение. Единственным очагом сопротивления мог быть только Верховный Совет РФ, и единственное, что надо было сделать путчистам – парализовать его работу и (даже никого не арестовывая) не дать возможности депутатам пройти в здание ВС. Это позволило бы им выиграть время, необходимое для обеспечения поддержки в большинстве регионов. Простейшее дело, но никому из высших руководителей СССР эта мысль не пришла в голову. Танки в Москву непонятно зачем пригнали, а телефоны Верховного Совета РФ не отключили. Таков был уровень интеллекта высшего руководства великого государства, сформировавшийся в ходе борьбы за единомыслие.
Вот какие далекие ассоциации возникли в связи с воспоминаниями Г.И. Абелева о том, как в СССР боролись за единомыслие в научной среде. В заключение об оригинальной книге Г.И. Абелева скажу вот что. Когда я занимался политикой, а советского народа уже не стало, я использовал термин «многонациональный русский народ». Основанием для такого термина служили, например, воспоминания заведующего кафедрой астрономии (Казанский университет) Ш.Т. Хабибуллина: немцы нас звали рус-Иван и с некоторой гордостью говорил: тогда мы все были рус-Иванами. Великая правда русского народа состояла в том, что и татарин Хабибуллин, и коллега Г.И. Абелева еврей Гурвич, и сыны десятков других национальностей – все как один были рус-Иванами. Ныне, когда полным ходом идет третья мировая война – война маневрирования ракетными установками и радарами, война избирательных допущений или недопущений в торговые организации и тому подобных маневров, когда невидимые линии фронтов проходят через каждый цех, каждую лабораторию, для спасения России как никогда важно чтобы сыны всех национальностей чувствовали себя рус-Иванами. И книга Г.И. Абелева – свидетельство того, что это чувство еще живо в народе, называвшимся советским. Г.И. Абелев с такой болью пишет о судьбах науки в России, что он определенно (если так можно выразиться) очень русский человек по своей приобщенности к «духу народа». И невольно вспоминаются стихи: «Не бездарна та природа, не погиб еще тот край…»
