ОГЛАВЛЕНИЕ СТРАНИЦЫ

1. Второе явление Христа апостолу Павлу

2. Легенда о Зорьке и Солнышке

 

ВТОРОЕ  ЯВЛЕНИЕ ХРИСТА АПОСТОЛУ ПАВЛУ

 

Предисловие

Знамение нашего времени – рост популярности идей гуманизма и гуманизации общества. К этим идеям   с разных точек зрения обращаются разные организации и отдельные лица. Вместе с этим (и в прямой связи с этим) растет активность атеистов в ответ на активность клерикалов. К сожалению, эта активность проявляется в форме возрождения «научного» атеизма, упирающего на то, что наука, дескать, не имеет доказательства бытия бога, а следовательно… и т.д. Традиционный научный атеизм (я бы сказал топорно-научный атеизм) безнадежно далек от понимания того, что понятно каждому приходскому священнику: в религиозной (антирелигиозной) пропаганде надо апеллировать не к разуму, а к чувствам людей. Единственный перспективный путь для антиклерикализма – играть на поле противника, а не тянуть людей на поле науки. Это значит, что надо заинтересовывать верующих размышлениями на … религиозные темы. Звучит как парадокс, но только с мысляще-верующими и могут взаимодействовать мыслящие атеисты, ибо со слепо-верующими делать нечего, кроме как поднимать их поелику возможно до уровня мысляще-верующих.

Для начала мыслящий атеист должен изучить «Евангелие» по крайней мере, не хуже тех, кому он противостоит  в борьбе за умы (лучше сказать, за души) людей. А каждый, кто по-настоящему  изучит его, поймет, что христианское учение создано гениями. Можно считать его набором сказок – это, пожалуйста. Но разве кто-нибудь откажет в гениальности сказочнику Шарлю Перро? В том-то и состоит поверхностность традиционного атеизма, что он не видит в притчах Иисуса стройного учения,  развитого одним гением, а в Посланиях апостола Павла – другого учения, созданного гением не меньшего масштаба. (И абсолютно неважно, существовали ли Иисус и Павел «на самом деле» или это чьи-то псевдонимы, коль существует «Евангелие»  и Послания апостола Павла, кем бы они ни были написаны).

 Первое учение внушает верующим, что богу угодны добрые дела, а не ритуалы и жертвы. Его можно назвать религией добротворения. Второе учит, что вера во Христа спасительна сама по себе безотносительно к делам. Это религия обрядоверия. В связи с этим атеист-гуманист должен решить для себя, что ему важнее: чтобы человек перестал верить в бога, хотя бы при этом он утратил склонность к добрым делам, или чтобы человек оставался верующим, если это побуждает его к служению людям. Ответ далеко не очевиден, поскольку существует концепция гуманизма, согласно которой гуманизм – это мировоззрение. В ней не существует вопроса «что сделаю я для людей», поскольку для гуманиста, дескать, достаточно иметь гуманное мировоззрение (сравним: достаточно верить во Христа). Более того, в одном из многочисленных гуманистических манифестов утверждается: «Стремление сделать других людей счастливыми – опасная утопия». Таким образом, вечная дилемма богословия: делами ли или верой во Христа независимо от дел спасается человек  - становится актуальной в свете развития концепций гуманизации общества.

Дадим же некоторую пищу для размышлений и мысляще-верующим, и атеистам-гуманистам…

 
*     *     *
 
ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
Савл же, еще дыша угрозами и убийством на учеников Господа, пришел к первосвященнику и выпросил у него письма в Дамаск к синагогам, чтобы, кого найдет последующих сему учению, и мужчин и 
женщин, связав, приводить в Иерусалим. Когда же он шел и приближался к Дамаску, внезапно осиял его свет с неба. Он упал на землю и услышал голос, говорящий ему: Савл, Савл! что ты гонишь Меня? 
Он сказал: кто Ты, Господи? Господь же сказал: Я Иисус, которого ты гонишь. Трудно тебе идти против рожна. Он в трепете и ужасе сказал: Господи! что повелишь мне делать? и Господь сказал ему: встань 
и иди в город; и сказано будет тебе, что тебе надобно делать. Люди же, шедшие с ним, стояли в оцепенении, слыша голос, а никого не видя. Савл встал с земли, и с открытыми глазами никого не видел. И 
повели его за руки, и привели в Дамаск. И три дня он не видел, и не ел, и не пил. В Дамаске был один ученик, именем Анания; и Господь в видении сказал ему: Анания! Он сказал: я, Господи. Господь же 
сказал ему: встань и пойди на улицу, так называемую Прямую, и спроси в Иудином доме Тарсянина, по имени Савла; он теперь молится, и видел в видении мужа, именем Ананию, пришедшего к нему и 
возложившего на него руку, чтобы он прозрел. Анания отвечал: Господи! я слышал от многих о сем человеке,сколько зла сделал он святым Твоим в Иерусалиме; и здесь имеет от первосвященников власть 
вязать всех, призывающих имя Твое. Но Господь сказал ему: иди, ибо он есть Мой избранный сосуд, чтобы возвещать имя Мое перед народами и царями и сынами Израилевыми. И Я покажу ему, сколько 
он должен пострадать за имя Мое. Анания пошел и вошел в дом и, возложив на него руки, сказал: брат Савл! Господь Иисус, явившийся тебе на пути, которым ты шел, послал меня, чтобы ты прозрел и 
исполнился Святого Духа. И тотчас как бы чешуя отпала от глаз его, и вдруг он прозрел; и, встав, крестился, и, приняв пищи, укрепился. И был Савл несколько дней с учениками в Дамаске. И тотчас стал 
проповедывать в синагогах об Иисусе, что Он есть Сын Божий. («Деяния» 9, 1-20).
 
*     *     *

 

Густая черная ночь, поглотившая узкие улочки Коринфа, не принесла желанной прохлады. Богатый торговец грек, приютивший Апостола Павла, заблаговременно открыл в его просторной комнате все окна, но это не смягчило духоту. По скрипу половиц, доносившегося из-за неприкрытой двери, торговец  понял, что Апостол сильно возбужден, и возбуждение давно уже не покидает его. Вот он подошел к столу, отодвинул кресло, немного постоял, но не сел, а проследовал к окну. Сейчас он, наверное, смотрит в темный сад, где не шевелится ни один листик. Потом снова нервно заходил из угла в угол.

Сегодня Павел был не в духе, что с ним случалось крайне редко. Его раздражало все: дорогая, но безвкусная мебель, какой-то кислый запах, стоявший в комнате, несмотря на безукоризненную чистоту. Не странно ли! Его, привыкшего за годы бесконечных странствий к шалашам пастухов и вонючим тюремным камерам, к промозглым каютам и ночлегам под открытым небом, буквально угнетала эта роскошная комната. В конце концов, Павел сознался себе, что дело не в комнате. Просто-напросто сегодня он едва ли не впервые в жизни недоволен собой! Вновь и вновь перебирал он в памяти эпизоды сегодняшнего собрания коринфской общины. Как хорошо оно начиналось! Когда Павел произносил проповеди, он выбирал одного из слушателей и читал словно бы ему одному. Иногда это был седоусый старец, иногда самый юный член общины. В этот раз Павел читал для высокой чернобровой красавицы. Из-под ее красного платка выбивались густые волосы, чуть тронутые ранней сединой.  Павел произнес, быть может, лучшую свою проповедь. Сначала он рассказал о явлении ему Иисуса Христа на пути в Дамаск. Оглядывая, как всегда, лица слушателей, он видел умиленное внимание и не было ни единой насмешливой ухмылки, какие нередко бывают, когда он рассказывает об этом соотечественникам. На грубых загорелых лицах его слушателей лежала непривычная для них печать просветленного почтения. Но уже тогда он обратил внимание на молодого иудея с едва наметившейся бородкой. Его лицо было безучастно, как у человека, ожидающего завершения скучного разговора.

Павел вдохновенно говорил о спасительности веры во Христа распятого и воскресшего. Веры, не требующей свершения дел от того, кто не имеет сил их свершить; веры, не домогающейся жертвоприношений от того, кому нечего жертвовать; веры, которая простой молитвой Иисусу Христу дает силы, облегчает страдания, обогащает премногими духовными дарами.

 – Ибо написано: «погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну». И Иудеи требуют чудес, и Еллины  ищут мудрости; а мы проповедуем Христа распятого, для Иудеев – соблазн, а для Еллинов – безумие. Но для призванных эта проповедь – проповедь Божией силы, Божией премудрости. Потому что немудрое Божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков.

 Посмотрите, братия, кто вы, призванные: не много из вас мудрых по плоти, не много сильных, немного благородных. Но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное. И незнатное мира и уничиженное и ничего не значущее  избрал Бог, чтобы упразднить значущее. Теперь пребывают с вами сии три: вера, надежда, любовь, но любовь из них больше.

 Если я говорю языками человеческими и ангельскими, а любви не имею, то я – медь звенящая, или кимвал звучащий. Если я имею дар пророчества и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, – то я ничто. И если я раздам все имение мое и отдам тело мое на сожжение, а любви не имею, – нет мне в том никакой пользы. Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится, не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла, не радуется неправде, а сорадуется истине; все покрывает, всему верит, всего надеется, все переносит. Любовь никогда не перестает, хотя и пророчества прекратятся, и языки умолкнут, и знание упразднится. (Из-под красного платка на Павла смотрели огромные глаза, лучившиеся изумлением и восторгом). Любовь да будет непритворна; отвращайтесь зла, прилепляйтесь к добру; будьте братолюбивы друг ко другу с нежностью; в почтительности друг друга предупреждайте; в усердии не ослабевайте; духом пламенейте; Господу служите; благословляйте гонителей ваших; благословляйте, а не проклинайте; никому не воздавайте злом за зло, но пекитесь о добром пред всеми человеками. Не будь побежден злом, но побеждай зло добром. Добро же есть вера в Господа нашего Иисуса Христа. Ибо мы признаем, что человек оправдывается верою независимо от дел закона. Что говорит Писание? «Близко к тебе слово, в устах твоих и в сердце твоем», т.е. слово веры, которое проповедуем. Ибо, если устами твоими будешь исповедывать Иисуса Господом и сердцем твоим веровать, что Бог воскресил Его из мертвых, то спасешься; потому что сердцем  веруют к праведности, а устами исповедуют ко спасению. Благодать Господа нашего Иисуса Христа со всеми вами. Аминь.

Женщины плакали навзрыд. Даже старые воины с лицами, изборожденными шрамами, не скрывали слез. В церкви царило восторженное единение душ, которое доставляло Павлу высшее блаженство. Он бросил взгляд в сторону молодого иудея. На его напряженном лице читалась душевная борьба человека, который задумал отчаянный шаг, но колеблется, решая, что ему делать. Прошло несколько минут, прежде чем благоговейную тишину нарушил прерывающийся от волнения хрипловатый голос: «Вера без дел мертва есть».

Решился-таки. Павел оглядел общину. Все головы повернулись в сторону юноши. Это был, как узнал потом Павел, сын купца, давно осевшего в Коринфе. Этот юноша по имени Иуда, был известен благочестивым поведением, и, несмотря на молодость, пользовался общим уважением. Он готов был помочь в любом деле, а к одиноким старикам и вдовам нередко наведывался сам, узнавая, в чем они нуждаются. К делам отца он был равнодушен. У него (в отличие от отца) всегда можно было занять денег, и он никогда не напоминал о долге. Справившись с первым волнением, юноша говорил сначала торопливо, словно боясь, что ему не дадут сказать. Потом его голос становился все тверже и увереннее. Павел сразу понял, что имеет дело с человеком образованным, хорошо знающим и Закон, и послания Апостолов – учеников Иисуса. В особенности почитал он Иакова и говорил на память многие стихи из его послания.  Когда он заканчивал, его голос звучал торжественно и непреклонно: «Внемлите же слову Апостола Иакова: «Что пользы, если кто говорит, что он имеет веру, а дел не имеет? Может ли эта вера спасти его? Ибо как тело без духа мертво, так и вера без дел мертва».

Да, Иаков… Брат Господень. На миг перед Павлом, словно воочию, встали удивительные глаза с грустным добрым взглядом, но исполненные непреклонной силы. В памяти пронеслись долгие споры с Иаковом в Иерусалиме…

Павел отвечал юноше, ласково называя его сыном. Он говорил о непреходящей силе священного Писания. Писание, провидя, что Бог верою оправдает язычников, предвозвестило Аврааму: «в тебе благословятся все народы». Благословение же Авраамово распространится на язычников через веру в Иисуса Христа. Но наследство Аврааму бог даровал по обетованию независимо от дел его. Поэтому, если Авраам оправдался делами, он имеет похвалу, но не пред Богом. Ибо что говорит Писание? «Поверил Авраам Богу, и это вменилось ему в праведность».

Павел заранее знал, что ответит ему знаток послания Иакова, но тот говорил свое:

- Как Авраам  мог показать Богу веру свою? Пустыми ли словами: «Верю тебе, Господи!»? Только тем он и обнаружил веру, что возложил на жертвенник сына своего Исаака. Скажи, Апостол веры, как узнать, верит ли человек, пока не видны дела его? – наступал он на Павла.

- Люди верят не из суетного желания показывать свою веру, но по велению сердца, – со спокойной улыбкой отвечал ему Павел. Бог дарует нам всякое утешение, ибо Он Отец милосердия. А в утешении черпает человек силы для всяческих свершений. Сила – от веры, а не вера от силы.

- Но в вере добрый человек черпает силы для добрых дел, а злодей почерпнет силы для беззаконий и жестокостей, – не унимался юноша. Когда злодей и его жертва верят в одного Бога, молятся одному Богу, как Богу судить их по вере? Не по делам ли будет судить их Бог, ибо вера у них одна?

Только с этого момента Павел почувствовал, какая мощь противостала ему, и в голосе Павла начала пробиваться гневливость. Он стал многословен, доказывая, что люди через свои дела не могут становиться неподсудными Богу. Не делающему, но верующему в Того, Кто оправдывает нечестивого, вера его вменяется в праведность. Так и Давид называет блаженным человека, которому Бог вменяет праведность независимо от дел: «Блаженны, чьи беззакония прощены и чьи грехи покрыты».

- Вот так, так! – воскликнул юноша. – Как же твой Бог избирает, кого из нечестивых простить, а кому из делающих добро вменить их грехи?

- Помилование зависит не от желающего и не от подвизающегося, но от Бога милующего. Итак, кого хочет, милует, а кого хочет, ожесточает.

- За что же еще ожесточает? Ведь Бог сам создал злодеев злодеями, а праведных праведными.

- А ты кто, человек, что споришь с Богом? Изделие скажет ли сделавшему его: «Зачем ты меня так сделал?» Не властен ли горшечник над глиною, чтобы из той же смеси сделать один сосуд для почетного употребления, а другой для низкого?

- Споришь с Богом! Уж не почитаешь ли ты себя Богом, сошедшим на землю? Не с Богом я спорю, а только с тобой, с тем, как ты изображаешь Бога в проповедях твоих. Твой Бог – все тот же «ветхий днями» Бог фарисеев и книжников, распявших Иисуса Христа.

Теперь голос Павла наполнился той грозной силой, от которой бледнели даже власть предержащие, когда им доводилось слышать обличения Апостола. В церкви воцарилось гробовое молчание людей, повергнутых в полную растерянность, ибо каждый из спорящих был дорог для общины. Павел вновь впал в многословие, гневно обличая лжепророков, злословящих апостолов Христа распятого.

- Гортань их – открытый гроб; языком своим обманывают, яд аспидов на губах их; уста их полны злословия и горечи. Разрушение и пагуба на путях их; они не знают пути мира. Нет страха Божия пред глазами их. Праведен суд на таковых.

Юноша слушал Апостола, скрестив руки на груди. Его вызывающий взгляд исподлобья все больше выводил Апостола из себя.

- Брань не ведет к  истине. А истина в том, что твой Бог судит людей по произволу. Или, может, он подобен игроку в кости и награждает людей тем жребием, какой кому выпадет? Итак, проповедуя Христа распятого, ты убиваешь Христа живого.

 Тогда негромкий, но твердый как сталь голос Апостола, произнес роковые слова, тяжелые, как поступь боевого слона:

- Кто не любит Господа Иисуса Христа, анафема //Да будет отлучен//! Маранафа //Господь наш грядет//!

 Глухой стон прошел по общине. Объятые страхом люди не могли вымолвить ни слова. Павел увидел, что женщина в красном платке лишилась чувств, и соседки подхватили ее, чтобы она не упала (как узнал потом Павел, то была мать юноши). И только сам виновник несчастья казался спокойным. Он вперился в Павла немигающим взглядом и сказал дерзкие слова, подобных которым Павел не слышал за всю свою жизнь: «А кто сказал, что ты знаешь, как надо любить Иисуса Христа?»

 И теперь Павел, шагая по душной комнате, переосмысливал случившееся. Конечно, община извергнет вероотступника (порукой тому – злорадство, которое Павел заметил на лицах некоторых влиятельных членов общины), но это не утешало. «Не с Богом я спорю, а только с тобой», - вновь и вновь звучало в его возбужденном мозгу.  Многих умудренных опытом противников побеждал он попреками в споре с Богом, а этот мальчишка повернул разговор неожиданно: «не с Богом спорю, а с тобой». Да, он умеет мыслить. Плохо, что он идет за Иаковом… Конечно, не гениальные одиночки решают успех дела, а множество обыкновенных правоверных. Иакову никогда не собрать столько последователей, сколько их у него, апостола язычников (у Иакова не то здоровье). О престарелом Иоанне нечего и говорить. Проповедники  дел не очень-то деятельны (Павел улыбнулся невольному каламбуру). Но если бы еще и такие вот самородки были с ним! И в том еще беда, что малая закваска заквашивает все тесто. Много бед для веры и церкви может произойти от таких вот мальчишек. О, если бы Павел проявил терпение, он поборолся бы с Иаковом за душу этого юнца.

Павел подошел к столу, выпил кружку противно-теплой воды, отер пот со лба белоснежным пушистым полотенцем и сел в кресло. Когда в комнате Апостола все стихло, хозяин заглянул в щелку приотворенной двери и увидел, что Апостол сидит за столом, подперев голову руками. Подождав несколько минут, хозяин решил, что он уснул и на цыпочках ушел в свою спальню.

 

*       *      *

 До конца своих дней Павел не мог сказать с уверенностью, привиделись ли необычайные события, случившиеся с ним в ту ночь, во сне или это было наяву. Ужасаясь словам, которые он, Апостол Христов, тогда произнес, Павел убеждал себя, что это был страшный сон. Но осязаемые прикосновения Его рук, шелест белых одежд и тонкий аромат мирра, Его большие голубые глаза, глядящие в душу. Все это было так отчетливо, так ясно, как не бывает во сне...

Павел не знал, сколько продолжалось его забытье, принесшее долгожданное отдохновенье от мучительных раздумий. Апостол очнулся от ощущения, что в комнате он не один. Обернувшись, Павел увидел… Его! Он никогда не видел Его, но сразу понял, что это Он. Павел встал с кресла и упал на колени. Он отчетливо увидел синеватые пятна на Его босых ступнях. «Следы гвоздей!» - подумал Павел и стал исступленно целовать Его ноги. Он сжал Павла за предплечья, побуждая встать с колен. Когда Павел поднялся, Он ободрил его доброй, почти застенчивой улыбкой и усадил ослабевшего Апостола в кресло, а сам сел напротив него на стул, стоявший возле стола. Некоторое время Он молчал, глядя на Павла грустным, внимательным взглядом, от которого Апостолу почему-то стало не по себе. Что-то знакомое показалось Павлу в чертах Его лица, но он не мог вспомнить, что.  Наконец, Он заговорил приятным густым баритоном:

- Савл, Савл! Что ты, как и прежде, гонишь Меня? Раньше ты гнал Моих последователей, ныне - гонишь учение Мое. Я учил, что Бог  повелевает солнцу восходить над злыми и добрыми и посылает дождь на праведных и неправедных. Твоему же богу нужен только «остаток по избранию благодати». Что есть благодать? Я не учил такому. Ты различаешь детей плотских и детей обетования, детей рабы и детей свободной. Твоим учением вдохновятся те, кто будет делить народы на низшие и высшие и истреблять твой же народ.

Я учил, что в Царство Божие войдут те, кто накормит-напоит, обует-оденет хотя бы одного из малых сих. Твоему же Богу достаточно, чтобы Его исповедывали устами, а дела он не ставит ни во что.

Я призывал людей быть совершенными, как совершен Отец их Небесный. А ты говоришь: «подражайте мне, как я Христу». Непомерное честолюбие заключено в сих словах. Твой ученик скажет: подражайте мне, как я Павлу? Но где ты слышал, чтобы Я учил чинопочитанию? Я, омывший ноги ученикам моим?

И как превратно ты толкуешь Мою крестную кончину!  Ты учишь, что «незнавшего греха Он сделал для нас жертвою за грех, чтобы мы в Нем сделались праведными пред Богом» (2Кор. 5, 21).  Но жертвы Богу приносят люди, а кому Бог может принести жертву? Своего Сына Бог приносит в жертву самому себе? Нелепо. И разве может сделать людей «праведными пред Богом» ревнивое, корыстное убийство церковью проповедника иной веры? Знай же, что Я пошел на крест, чтобы все увидели, кто истинные враги и гонители учения Моего. Фарисеи и книжники, первосвященники и церковники убили Меня. А ты учишь, что Христос возлюбил церковь и предал Себя за нее (Еф. 5. 25). Еще Я хотел, чтобы крестная мука восславила в глазах людей прижизненные дела Мои, и они стали бы вечным примером для подражания. С креста Я молил Бога о прощении мучителей Моих, давая пример исполнения Нагорной проповеди, ибо Отцу угодны дела. Ты же вопреки делам и притчам Моим, вопреки  посланиям учеников Моих учишь: «Благодатию вы спасены чрез веру, и сие не от вас, Божий дар: не от дел, чтоб никто не хвалился» (Еф. 2, 8-9).

Я учил беречься закваски фарисейской и Иродовой. И не пошел ли на заклание Иоанн Креститель, обличая неправду Ирода?  Ты же учишь людей угождать иродам: «Ибо начальник есть Божий слуга»! (Рим. 13, 4) Тебе ли не знать, чьи они слуги? Не для того ли ты возвеличиваешь их, чтобы с их помощью стяжать славу себе?

Да, ты учишь добру и любви. Но в этом проповедь твоя похожа на призывы полководца к армии своей, быть послушными и соблюдать дисциплину.

Почему ты зовешь своего Бога «Христом распятым»? Петр исповедал Меня Христом при жизни, но Я никогда не называл себя Богом. Я всех людей называл сынами Божьими, и себя Я именовал Божьим Сыном в числе других сыновей. Я Сын Человеческий, а Бог один – Отец наш Небесный.

Странные чувства бродили в душе Апостола, пока он слушал Его. Перед ним пронеслись постоянные странствия, когда он много раз был на волоске от смерти, и все ради того, чтобы прославлять имя Его. Многое из того, что сказал Он, Павел слышал от своих противников, но слышать это от Него было тяжело и больно. Однако не робость, а удивительная вдохновенная сила нарастала в душе Апостола. Позже, когда он обдумывал случившееся, Павел всякий раз поражался своим собственным словам. Их никогда не было в его уме, и, казалось, не он, а какая-то высшая сила, овладевшая им, говорила его устами. Быть может, это были слова, которые когда-то мелькали в его сознании, но были вытеснены из него ввиду их дерзости. А может быть, эти слова просились на ум, но еще не могли пробиться сквозь частокол сомнений и тревог и вот теперь хлынули, как вода сквозь прорванную плотину. К тому же Павел вспомнил (и это придало ему решимости), с чьим лицом было сходно Его лицо. В нем было что-то общее с лицом юного вероотступника (только у того глаза были беспощадно-стальные, а у Него – глаза, неспособные укорять; вместо укора в них были сожаление и грусть). В глазах Апостола вспыхнул огонь, который, делая прекрасным его морщинистое, покрытое редкими волосиками лицо, неизменно завораживал слушателей и повергал в растерянность противников. Павел заговорил уверенно и страстно:

- Ты Сын Человеческий? Не думай о Себе более, нежели должно думать. Что можешь знать о судьбах людских Ты - не познавший женщины, не вырастивший ребенка? Твои ученики пред Тобою ничто, но единожды они были выше Тебя - когда на Твои слова о разводе, приличествующие несмысленному отроку, они сказали: «если такова обязанность человека к жене, то лучше не жениться». В тот раз они знали, о чем говорят, а Ты не знал.

И что можешь знать об искушениях человеческих Ты, не ведавший греха? А в простых смертных, т.е. в их плоти, не живет доброе; потому что желание добра есть в них, но чтобы сделать оное, того не находят. Ты был искушаем диаволом сорок дней, а они искушаемы всю жизнь.

Ты мнишь, что до конца постиг земные муки потому только, что умер на кресте? Ты принял великие страдания. Но они длились несколько часов, да и те, я думаю, были сокращены воином, давшим Тебе губку, смоченную ядом (Тебе ведь надо было умереть до темноты, дабы быть «погребенному у богатого» во исполнение пророчества Исаии и дабы исчезло тело Твое). А между тем тысячи тысяч несут крест своих несчастий ежедневно, ежечасно. И если бы только сами несли! Но они видят как ежедневно, ежечасно распяты неутолением своих желаний их близкие, их дети. Видят, и не могут помочь! Ты не познал таких страданий, ибо от юности Твоей умел только ненавидеть Твоих сродников, за то, что они не понимали Твоей высокой души и насмехались, и заставляли Тебя делать то же, что делали они.

И что такое Твои страдания, когда Ты знал, что Тебя ждет Воскресение и вечная слава одесную Бога. А эти несчастные знают, что нет у них никакой надежды, а есть лишь беспросветная тьма новых страданий. И в довершении всего - танталовы муки созерцания кучки людей, ничтожных по достоинствам, но утопающих во всяческих жизненных благах.

Ты зовешь их сынами Божиими, но они рабы человеков. Их ноги незримо, но страшнее гвоздей прибили к столбу римские мечи. Их руки крепче вервей прикручены к кресту нищетой беспросветной. И сих пожизненно распятых рабов Ты учишь спасать души свои добрыми делами? Царство Небесное силою берется? Что же делать тем, у кого все силы отняты? Никто не может придти к Тебе, если то не дано Отцом Твоим? Что же делать тем, кто позван к жизни, но не избран для подвига? Ты отлучаешь их от Царства Божия за то, что они не нашли в себе сил прощать брата своего до семижды семидесяти раз? Ты учишь ударенного по щеке обратить к обидчику другую щеку. А что делать тому, кто уже бит по обеим щекам да и неоднократно? Ты мнишь, что обидчик усовестится и будет слезно молить прощение у обиженного? Когда-нибудь люди дойдут до такого совершенства духовного, а ныне один будет распаляться, а другой ожесточаться от учения Твоего.

Ты и сам со всем совершенством Твоим претыкался об учение Свое. Ты учил, что Сын Человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать, когда ученики твои предлагали низвести огонь с неба на селение, не принявшее Тебя. Но что говорил Ты в минуты душевной слабости, когда видел тщету своих усилий в иных городах? «Горе тебе, Хоразин! Горе тебе, Вифсаида!... И ты, Капернаум, до неба вознесшийся, до ада низвергнешься...» Помнишь ли это? О, конечно, Ты можешь сказать, что в сих словах Ты не посылал им проклятья, а только провидел их горькую судьбу. Но в словах Твоих – не молитва о душах заблудших, а досада на них. Чего же хочешь Ты от малых сих, замученных крестной ношей своих несчастий? Ты сказал: «Царство Мое не от мира сего». Но эти несчастные живут в сем мире, и много ли найдется среди них, кто достигнет горних вершин Твоего царства? Потому и учение Твое не для века сего: оно обращено к совершенным, а потому - жестоко. Ибо вспомнит человек посреди своих невзгод: там не помог ближнему, здесь брата ругал, тут не сумел простить обидчика своего, и вот в довершение своих жизненных тягот ощутит себя еще и грешным пред Богом по учению Твоему. И не ожесточится ли, не придет ли в отчаяние и не наложит ли рук на себя?

 Моя же вера для мира сего и для века сего жестокого. Я говорю: «Всякий, кто призовет имя Господне, спасется. Ибо сердцем веруют к праведности, а устами исповедуют ко спасению». И так бывает. Вспомнят сии несчастные о Христе распятом и почувствуют свою  сопричастность Богу. И поверят на минуту, что и они когда-нибудь воскрешены будут за муки свои, и укрепятся духом. Что к этому могут добавить Твои притчи, которые Тебе приходилось растолковывать даже Апостолам Твоим? 

А позже во имя Твое воздвигнут храмы. Молитвы, возносимые Тебе, будут сочетаться с благовониями и песнопениями, настраивающими на возвышенный образ мыслей. Люди в храме хоть несколько минут отдохнут от крестной ноши повседневных тягот. Тебе ли не знать, какая великая сила заключена в словах исповедывания Имя Божьего? Как снадобье снимает боль, облегчая муки страждущего, так  простой призыв имени Христа Распятого и Воскресшего облегчит душевные муки и даст силы несчастным нести бремя жизни. Скажи теперь, чье учение добрее к людям: твое или мое?

Впрочем, не отвечай. Наперед знаю, что скажешь. Ты скажешь, если люди будут помогать носить бремена друг друга, то и жизнь перестанет быть крестной ношей, тогда и приидет Царствие Божие. Но человек так создан, что по убеждениям своим он находит удовольствие в законе Божием. Но в членах своих видит иной закон, противоборствующий закону его ума и делающий его пленником закона греховного, находящегося в членах его. Тот же самый я умом моим служу закону Божию, а плотию - закону греха. А посему одними проповедями, действующими лишь на ум человека, Ты не направишь людей на путь добрых дел. Тут надобно достичь, чтобы закон, находящийся в членах, не противоречил закону ума. И тут нужна не Римская империя! Ты поманил людей в святое будущее, но не указал пути, ибо не предложил ничего, кроме проповеди, а ей не совладать с законом, живущим в членах, и она бессильна против кесаря.

А если бы указал Ты путь этот, то не дожил бы и до распятия, а был бы побит камнями ранее. Еще ли не понимаешь, что путь одних только добрых дел искоренит и церковь, и самого Бога? Но ты и понимаешь это. Тебе не удалось обмануть нас. Не будь я потомственный фарисей, если я не разгадал сокровенную тайну Твою: Твое учение безбожно! Радостную весть «Бог вочеловечился» Ты используешь, чтобы возвысить человека до Бога и тем упразднить Его совсем. «Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный»! За такие безбожные слова когда-нибудь будут сжигать на медленном огне, а Тебя только распяли. Когда рожденные по плоти достигнут такого совершенства, тогда они будут, как Боги, и перестанут подчиняться рожденным по духу.

Твой замысел велик: по ступенькам лестницы «Бог вочеловечился - Бог распят - Бог воскрес» Ты хотел вести людей к Отцу Небесному, внушая им, что они Его сыновья. Но Ты не рассчитал, что лестница эта слишком крута для тех, кто от утробы матери своей привык быть рабом человеков, а через это - считать себя рабом Божьим. Не скоро народятся люди, которым будет по силам чувствовать себя сынами Божьими. Тем паче, что мы будем говорить: «Крещается раб Божий... Венчается раб Божий... Преставился раб Божий...», - и они забудут, что Ты почитал их сынами Божиими.

Мы уберем первую ступень твоей лестницы: не будем воспевать вочеловечение Бога, дабы не дать распространиться безбожному учению о спасении добрыми делами, которое ты проповедовал при жизни. О, мы не будем спорить с Тобой и тем давать повод для соблазна. Хорошо то, что в учении Твоем Ты исходишь из Моисеева закона. Мы отвергнем закон, а через это и дела как возможность спасения. И не говори, что этим мы исказим ученье Твое. Не исказим, а только очистим от чужеродного, ибо закон дел несовместим с законом веры. Вера в Бога должна утешать и давать силы совершать дела. А тот, у кого есть силы превратить свои дела в веру свою - тот уже не под властью Бога, ибо сам стал как Бог.

Мы оставим от лестницы Твоей только две ступени: Бог распят - Бог воскрес. По этим ступеням мы не рабов Божиих будем возвышать до Бога, но Бога сводить к ним, дабы облегчить им страдания напоминанием, что и Бог был распят. Но не это одно будет напоминать им распятие, которое мы сделаем символом нашей религии. Оно будет безмолвно внушать им: «Вот что бывает с теми, кто посягает на церковь. За это распяли Бога-Сына; не тем ли паче должен остерегаться ереси ты, простой смертный!».

Итак, всякий, кто призовет имя Христа, спасется. Но как призывать Того, в Кого не уверовали? Как веровать в Того, о Ком не слышали? Как слышать без проповедующего? И как проповедовать, если не будут посланы? А чтобы послать, чтобы распространить веру, нужна церковь, подобная армии. Ты был начинателем, учителем; Ты мог быть с учениками наравне. А в армии надлежит быть и чинам, и наградам. И я, Апостол Твой, награждаю и вдохновляю благодатию, как мудрый полководец вдохновляет нижних чинов.

Ты попрекаешь меня честолюбием и служением иродам. Но моя слава - Твоя слава. Мы неразделимы с тобой навеки. Я потрудился более всех учеников Твоих. И в знаменитых чем-либо, какими бы ни были они когда-либо, для меня нет ничего особенного. Петр намекает, что я благовествую «хитросплетенным басням последуя». А сам в простоте душевной поведал, что Ты, быв умерщвлен по плоти, воскрес только духом. Среди учеников Твоих был один, которому Ты доверял не только явное учение, а и все тайны Твои. Но Ты Сам послал его за палачами Твоими (ибо Бог поругаем не бывает; не тем ли паче не бывает Бог предаваем?). Он положил за Тебя и душу, и доброе имя свое и больше Тебе уже не поможет. И Ты навсегда остался бы только создателем малой секты, если бы я не создал церкви в среде язычников.

И иродов называю слугами Божиими не для получения венца тленного, но ради нетленного. Ты знаешь, что я смел пред иродами и сам пойду на заклание. Но вот что есть истина: от иродов зависит, чья вера останется в памяти людской. Иродам нужно благовидное прикрытие для их гнусных дел, и они всегда изыщут его. Для них и их присных нет ничего святого. Иные десять Богов сменят за свою жизнь, если это поможет до гроба цепляться за власть. И вот храмы будут строить тем Богам, которых ироды изберут для целей своих. Так пусть лучше храмы строят Тебе. Да, и мне! Этим ли попрекаешь меня? В безумии говорю: я наибольший Христов служитель.

Ты разгневан. Ты не хочешь, чтобы именем Твоим благословляли иродов, и кровь невинно убиенных забрызгала белые одежды Твои. Но мы не можем вообще не сообщаться с лихоимцами и хищниками, ибо иначе надлежало бы нам выйти из мира сего. Остаться ли в забвении, уступив дорогу иной вере, или служить иродам и хотя бы так сберечь веру - вот и весь выбор. Только служа иродам, мы сохраним память о Тебе и о нас и надежду на торжество веры и любви. А иначе Ты напрасно умер. Аминь!

При последних словах апостола лицо Его исказилось, как у человека, испытывающего нестерпимую боль. («Наверное, таким было лицо Его тогда, на кресте», - мелькнуло у Павла). Он заговорил медленно, словно через силу:

- Я выслушал тебя, апостол Христа Распятого. Знай же, что сам я не христианин и никогда не стал бы им.

Внезапный пронзительный ужас оледенил душу апостола. Он стремительно встал с кресла, чтобы подойти к Нему, пасть на колени и молить, молить о прощении… Но перед Павлом никого не было. И только пушистое полотенце, брошенное им накануне на спинку стула, белело в неровных бликах светильника.

 

*        *        *

На сайте писателя-философа Александра Круглова http://alkruglov.narod.ru размещена статья "Чем мне нравятся христиане", созвучная по своему пафосу с мотивами вышеприведенной Легенды. Некоторые положения (например, трактовка высказывания Христа "оставь мертвецам хоронить своих мертвых") кажутся мне сомнительными, но в целом статья, безусловно, заслуживает внимания, и я рекомендую читателям Легенды познакомиться с ней.

 

ЛЕГЕНДА О ЗОРЬКЕ И СОЛНЫШКЕНазад

 

Что на свете всего сильнее? Буря? Молния? Сильнее всего - солн­це. Оно укрощает и бури и грозы, согревая своими лучами землю.

Что на свете всего красивее? Ничего нет красивей зари - нераз­лучной спутницы солнца. Но откуда у солнца такая могучая сила, а у зари - ее дивные краски? Это удивительная, героическая история...

Давным-давно, в незапамятные времена была на земле чудесная страна Сияния. Ее   жители украсили свои края золотыми, серебряны­ми, изумрудными огнями, потому что любили свет, а вокруг Сиянии лежали владения жестокой царицы Тьмы. С трех сторон подступали к Сиянии высокие горы. Их вершины прятались в непроглядной черноте неба. И только с одной стороны не было гор: там расстилалась бес­крайняя ледяная пустыня.

Больше всех почитали в Сиянии художников. Так называли масте­ров, которые украшали страну новыми огнями. И вот однажды объявил верховный правитель Сумеркин о начале великого Праздника Огня. По древнему обычаю собрались люди на высоком предгорье близь столицы Зарев-града, чтобы посмотреть на состязание художников, зажигавших свои огни. Верховной правитель восседал на беломраморном троне, стоявшем посреди предгорья: на гранитном возвышении. Радом с ним сидела девочка с золотистой косой, в венке из живых цветов. Это была Зорька - дочь верховного правителя. По обе стороны от трона на трибунах из красного мрамора расположились старейшие мастера Сиянии, им предстояло решить, кто станет художником из художников.

На гранитное возвышение поднялся высокий старик в сверкающем плаще. Он поднял над головой факел и все смолкли.

- Люди! Посмотрите на свою страну, - воскликнул старик.

Далеко внизу колыхалось море огней. Посредине ярко горели огни Зарев-града. От них тянулись две широкие полосы огоньков. Они при­чудливо змеились вдоль черных отрогов гор и резко обрывались у края ледяной пустыни. С высоты предгорья казалась Сияния огненной пти­цей, широко раскинувшей крылья и смело летящей в темноту.

- Сотни поколений сохраняли Сиянию среди ледяных владений проклятой Тьмы. А теперь ее участь в ваших руках, - гремел над предгорьем голос старика в сверкающем плаще. - Да не истощится му­жество наше! Да не оскудеет талант художников Сиянии!

Грянула музыка, и началось состязание художников. Один за дру­гим всходили художники на гранитное возвышение. Старик называл имя мастера и взмахивал факелом. По этому знаку подмастерья, ос­тавшиеся внизу, зажигали огонь, сработанный художником. И взлетали из темноты, и застывали в воздухе светящиеся арки, согревающие сады, вспыхивали длиннее гирлянды огней над дорогами.

Последним поднялся на возвышение придворный художник - малень­кий кривоногий человечек по прозвищу Светлячок. Старик поднял фа­кел над головой. И вдруг посреди столицы взметнулся, будто вырос из под земли огромный дворец. Многотысячная толпа ахнула от восторга. Это засветился дворец верховного правителя. Казалось, что не из каменных глыб сложены его зубчатые стены, а из драго­ценных самоцветов. Купола и высокие башни повисли над городом слов­но   кружева, сплетенные из лучей света.

- Славнее жители Сиянии! - воскликнул старик. - Есть ли среди вас искусник, кто хотел бы порадовать нас огнями краше тех, что зажглись на нашем празднике?

- Нет, нет, нет! - отвечала толпа по старому обычаю.

- Есть! - донесся вдруг откуда-то сверху далекий голос. Все изумленно повернулись   в сторону гор. С ледяных скал, которые буд­то пограничное столбы отделяли царство Тьмы от Сиянии, спускались какие-то люди. Толпа расступилась, и на гранитное возвышение под­нялись, шатаясь от усталости, тринадцать юношей, одетых в звериные шкуры.

- Что вы за люди и чего добиваетесь? - спросил старик с факелом. Вперед выступил высокий юноша. Белые кудри падали на его богатырские плечи, покрытые рыжей пятнистой шкурой.

- Мы художники из города Рассвет, - ответил он. Мы только-толь­ко закончили работу и не успели надеть праздничные плащи. Дай сиг­нал и нашим подмастерьям, чтобы зажгли они огни.

- Нет такого порядка, чтобы младшие после старших огни зажи­гали! - закричал злобным визгливым голосом Светлячок, потрясая кулаками.

Долго совещались мастера. Наконец встал седобородый старейши­на Совета Мастеров и сказал:

-  Праздник Огня - это праздник художников. И не было случая, чтобы художникам отказывали в праве зажечь огонь. Пусть зажгутся огни этих юношей.

- Художники из города Рассвет! - провозгласил старик и взмах­нул факелом, и тогда высоко над горами вспыхнул яркий свет, и, разрывая вечную черноту неба, засверкала остроконечная вершина. В тот же миг засверкали одна за другой двенадцать вершин. Будто огненная корона повисла над Сиянией. Ярче алмазов искрились снега горных пиков, краше изумрудов сияли вечные льда. Замерли, затаили дыхание люди, потрясенные невиданном чудом.

Вновь поднялся седобородый старейшина и провозгласил:

- Славные художники из города Рассвет, среди вас художник из художников. А кто он - вам решать.

Самый старший среди юношей показал на белокурого богатыря и сказал:

- Это художник Солныш придумал зажечь огни на вершинах. Вслед за ним взбирались мы по неприступным кручам. Он достоин высшей почести.

Поклонился Солныш Сумеркину, Совету Мастеров, всем жителям Сиянии и сел по правую руку верховного правителя.

Тут настал черед Зорьки увенчать победителя. И все было бы хорошо, да заглянула она в большие карие глаза юноши, и взволновалось ее сердце, дрогнул, закачался золотой венец в ее тонких руках. Заторопилась Зорька и надела венец на голову Солныша задом напе­ред. Солныш улыбнулся, поправил венец. Покраснела Зорька ярче цветов в ее венке и убежала на свое место. Грозно нахмурился вер­ховный правитель, недовольней, что неизвестный   художник отнял по­беду у Светлячка, а люди весело смеялись и радостно приветствовали Солныша.

А тем временем в глубоком ущелье всполошилась царица Тьма. Свет горящих вершин проник и в ее гнездо. Взмахнула Тьма черными крыльями и поднялась высоко в небо. Как увидела она освещенные вершины, задрожала от страха и ярости. Поняла она, что ни перед чем люди не остановятся,   разрастется Сияния и погубит все ее цар­ство. Застонала, зарыдала царица Тьма, призывая на помощь своего брата. Из ледяной бездонной пропасти взлетел огромный черный орел Мрак. Приказала ему  Тьма уничтожить Сиянию. Полетел Мрак над горами, злобным клекотом сзывая свои войска: пыльные бури и смерчи, тучи с градом и дымные облака. Из глубоких трещин вылетели пол­чища черных орлов. Внезапно, со всех сторон напали они на Сиянию в самый разгар  Праздника Огня. Пыль и дым слепили и душили людей. Буйные смерчи поднимали их в воздух и бросали на землю. Стаи чер­ных орлов со свистом носились над Сиянией, разрывали железными клювами гирлянды огней и разбивали светящиеся арки.

Храбро защищались застигнутые врасплох люди, но неравны были силы. Перестали светить золотые, серебряные, изумрудные огни. Лю­ди, спасаясь от холода, попрятались по домам. Часто слышали они шум могучих крыльев и зловещий торжествующий хохот. Это Мрак и Тьма летали над Сиянией и любовались замерзающей страной.

Но один огонек уцелел в Сиянии. Была у Зорьки удивительная игрушка: небольшой хрустальный шар. Стоило повернуть маленький ключик, и слушалась чарующая музыка. Шар начинал светиться и вокруг него загорались золотые, серебряные, изумрудные огоньки. Перед глазами возникала Сияния, какой видели ее люди с высокого пред­горья. Зорька ставила свою игрушку посреди городской площади и поскорее пряталась во дворец, потому что в тот же миг слетались черные орлы. Они били клювами светящийся шар, но ни царапины не оставалось на чудесном хрустале. Люди смотрели, как мечутся в бес­сильной ярости черные орлы вокруг маленькой Сиянии, и сердца их наполнялись решимостью возродить свою страну.

Но однажды огромнее крылья накрыли хрустальный шар. Это сам

Мрак спустился на площадь. Сжал он шар когтистыми лапами и поднялся в воздух. Заплакала Зорька от горя. Вдруг из темноты появился белокурый юноша в рыжей звериной шкуре и вырвал хрустальный шар из когтей Мрака. Это был Солныш. Мрак сложил крылья и бросился сверху на юношу. Но тут подоспели на помощь Солнышу двенадцать его друзей. Тесным кольцом окружили они художника, подняв кверху острые кин­жалы. Напоролся Мрак на кинжалы и дух испустил.

Подошел Солныш к Зорьке и подал хрустальный шар:

- Возьми, красавица.

- Спасибо, Солныш! Как мне отблагодарить тебя?

- Не меня благодари, а верных друзей моих. А коли вправду хо­чешь оказать нам услугу, прикажи страже пропустить нас во дворец. Мы хотим спросить верховного правителя, когда же он людей на борь­бу с Тьмой скликать будет.

Провела Зорька художников к отцу. Увидал Сумеркин непрошенных гостей, замотал черной бородой, затопал ногами. Сбежались слуги и выгнали художников из дворца.

Стыдно стало Зорьке за отца. Догнала она художников и сказала:

- Подожди, Солныш, может, я смогу помочь вам? Хочешь, я све­ду вас к человеку, что хрустальной шар сделал? Он самый мудрый мастер во всей Сиянии.

- Что ж, игрушка твоя не простая. Проводи нас к этому мастеру.

Долго шли они по темным обледеневшим улицам, пока ни очутились

на самом краю города перед маленьким покосившимся домиком. Вошли в дом и очень удивились: так тепло и светло было в комнате, что сам правитель мог бы позавидовать. Вдоль стен до самого потолка стояли полки с книгами да со свитками бумаг.   За столом сидел се­дой старичок в потрепанном плаще художника и что-то писал.

- Здравствуй, дедушка Светозар, - сказала Зорька.

- Здравствуй, Зоренька. Здравствуйте, добрые люди. Проходите, коли все уместитесь.

Поклонились художники старичку, и Солныш сказал:

- Мы художники из города Рассвет. Пришли спросить тебя, как смерчи укротить, как бури унять, как спасти Сиянию? Только, видно, мы зря пришли, разве тот, кто способен великие вопросы решать, жил бы в такой бедности?

Улыбнулся Светозар:

-  Ты не прав, юноша. Разве я не богач? Посмотри, сколько света в моей комнате. Правда, домик мой невелик, да что за беда? Стены для мыслей не помеха. А у мыслей моих дом - вся Вселенная.

Я тоже был когда-то художником из художников. Выл первым со­ветником верховного правителя. Нор добивался, чтобы света и тепла доставалось всем людям поровну, и за это придворная, знать приго­ворила меня к изгнанию. С тех пор обо мне не слыхал никто. Только Зорька не забыла, навещает старика. А я и здесь трудился как преж­де. Я разгадал немало тайн. Все боялся умереть, не дождавшись от­важных помощников, а вот и дождался. Слушайте же, как спасти Сия­нию. Из расчетов моих известно, что далеко в небе есть огромный шар. Чтобы добраться до него, нужен вам крылатый корабль. Коли построите корабль, долетите до шара и там огонь зажечь сумеете - тогда небо и земля осветятся разом и Сияния будет спасена. Помолчал старичок, а потом добавил тихо:

- Только вот про обратную дорогу ничего сказать не сумею. Побледнела Зорька от этих слов. Переглянулись художники, и за всех ответил Солныш:

- Лучше погибнуть, добывая людям свет, чем под Тьмой влачить безрадостную жизнь. Соберем мастеров, построим корабль и спасем Сиянию.

Попрощались художники со Светозаром и разошлись в разные стороны созывать мастеров для великого дела.

Вышла Зорька проводить Солныша, и он сказал ей:

- Ты умница, что привела нас сюда. Я не знал, что такое зависть, а теперь завидую. И кому же! Хилому старику.

- В чем же тебе ему завидовать, - удивилась Зорька. - Он ведь совсем старенький.

- В том, что он (можешь ли ты понять это?) моложе меня. Небо и землю разом осветить! Какая дерзкая мысль! Никогда ничего не бо­ялся я, и силы мне не занимать,    а  о таком и подумать не посмел. Видно, мудрость сильнее силы, храбрей самой храбрости. Но отчего у тебя такой грустней вид, красавица?

- Страшно мне, Солныш. Я боюсь, что не вернешься ты обратно. Возьми меня с собой, Солныш, - попросила Зорька робким, умоляющим голосом.

Засмеялся Солныш:

- Девчонка ты отчаянная,  да не женское это дело - огни зажигать, и странно мне: боишься, что не вернусь, так зачем же на погибель просишься?

- Я люблю тебя Солныш и если не судьба тебе вернуться, то и мне не жить.

- Спасибо на ласковом слове, да не время сейчас о любви вор­ковать. Прощай, красавица! Мне нельзя терять ни мгновения.

Собрались мастера со всей Сиянии в Зарев-град. В глубоких пещерах трудились они, а мудрый Светозар говорил им, как делать надо. Вскоре на каменистой площадке уже стоял крылатый корабль. Но чем меньше времени оставалось до отлета, тем нетерпеливее становился Солныш. Однажды он, нарушив запрет Светозара, вынес огонь из пещеры, чтобы побыстрее приладить послед­нее крыло. В это время царица Тьма пролетала над Зарев-градом. Увидала она огонь и почуяла, что замышляют люди какое-то дело. Грянулась она с высоты о землю. Вздрогнула земля, зашатались горы. Стены пещер трескались и обрушивались, засыпая людей. Не все мас­тера, успели вобраться наружу.

Отгрохотали камнепада и лавины. Оставшиеся в живых мастера со­брались у пещер. Они увидели, что крылатый корабль исчез, погребенный горой каменных глыб, а Солныш,.. гордый богатырь Солныш лежит, спрятав лицо в ладони, и плачет. Поодаль, склонив головы, стоят двенадцать его товарищей, Светозар и Зорька.

Подошла Зорька, к любимому и тихо сказала:

- Встань, Солныш. Я не   хочу, чтобы люди видели тебя таким Приподнялся Солныш, сел на камень и прошептал:

- Все погибло... И корабль, и лучшие мастера. Это я их погубил . Я  достоин смерти.

- Нет, Солныш, их убила Тьма, а ты хотел поскорее спасти Сиянию, - говорила. Зорька, но Солныш не слушал ее.

- Что же вы стоите? - закричал он мастерам. -   Вы не хотите осквернять свои руки... Тогда я убью себя сам!

- Нет, нет! - гневно крикнула Зорька. - Жалкий безумец! Кому нужна твоя смерть, когда люди умирают без света сотнями? Ты заслужил самую жестокую кару - умереть последним!

Вдруг Зорька опустилась на камни и заплакала:

- Горе мне, горе! Мой отец оказался слабым стариком, а. мой возлюбленной - трусом.

Словно окаменел Солныш от Зорькиных слов. Потом встал и начал молча сбрасывать в пропасть каменные глыбы, засыпавшие корабль. Вслед за ним принялись за работу другие мастера. А когда пришло время отдохнуть от тяжкой работы, захотел Солныш поговорить с Зорь­кой, но нигде он не мог ее найти.

Немало времени прошло, пока добрались люди до корабля. Тяжело было мастерам, но   их беды не казались им бедами при виде того, как мучается  Солныш. Больше света и тепла полюбил он Зорьку и мечтал хоть еще раз увидеть ее. Но не приходила Зорька и жестокая тоска тяготила юношу.

И вот наступило время отлета. Поднялись двенадцать героев на корабль, а Солныш все медлил и вглядывался в темноту. Наконец, сказал Светозар:

- Пора...

Но только ступил художник на ступеньку высокой лестницы, как послышался голос Зорьки:

- Подожди, Солныш!

Спрыгнул Солныш на землю, обнял Зорьку, а она торопливо гово­рила ему:

- Прости меня, любимей, я не могла приходить к тебе. Отец за­пер меня во дворце и не выпускал в город. Больше я к нему никогда не вернусь. А ты возьми с собой мой хрустальный шар. Когда станет вам трудно в пути, поверни ключик, и увидите вы родную Сиянию, и утроятся силы ваши. А ты про меня в этот миг, может быть, вспомнишь.

- Спасибо тебе, Зоренька. Не печалься и не бойся за нас. Мы зажжем в небе свет, и я вернусь к тебе. А пока прощай.

Поднялся Солныш на крылатый корабль. Грянул гром,  вспыхнуло на мгновение яркое пламя, и корабль исчез за черными тучами.

Время шло,  все гуще становилась темнота над Сиянией,  покрыва­лись льдом улицы и дома. Люди отчаивались в спасении. Только Зорь­ка не переставала верить, что спасет ее любимый Сиянию. Подолгу стояла она,  закутавшись в меховую шубку,  на сторожевой башне и смотрела в небо. А вокруг темнота непроглядная. В небе свист крыль­ев,  да злобней клекот черных орлов.  Снизу слышался страшный хохот людей,  сошедших с ума от отчаяния. Ужас охватывал Зорьку, но она все пристальнее вглядывалась в темноту. И вот однажды показалось ей,  будто просветлело небо над горами. Смотрела Зорька на розовую полоску и глазам поверить боялась. А когда поверила,  подбежала к колоколам и ударила в самый большой колокол. Люди выходили из до­мов и, увидев в небе свет, падали на колени,  протягивая руки к све­ту,  и от радости смеялись и плакали.

Все светлее становилось на земле. Заметались в воздухе черные орлы.  С шумом и свистом разлетелись они и попрятались по ущельям. Вдруг из-за туч выкатился огненный шар,  щедро разливая живи­тельное тепло. Мир стал огромным и прекрасным. Там, где раньше была неведомая страна ужасов,  теперь сверкали голубые красавицы-вер­шины. А над ними раскинулось небо - такое синее,  такое высокое, что дух захватывало смотреть на него. И началось в Сиянии великое празднество.

Долго веселились люди, но вдруг заметили они, что огненный шар опускаться стал.  Смолкла музыка, прекратились пляски. А когда светило приблизилось к ледяной пустыне и опять повеяло холодом, люди начали разбегаться по домам.

В это время на городской площади появился Светозар.

- Люди,  остановитесь!  - кричал он, потрясая посохом. - Не надо бояться!

Но в страхе бежавшие люди не слушали его. Светозар торопливо ходил по опустевшим улицам. Он искал Зорьку и увидел ее вдалеке у края ледяной пустыни. Она стояла, горестно заломив руки, и смо­трела на заходящее светило.

- Подожди, Зорька! - крикнул Светозар, но она не слышала его слабый старческий голос. Зорька плакала и шептала про себя:

- Ах, Солныш, мой неразумный! герой! Ты не взял меня с собой, а теперь, быть может, истекаешь кровью и некому перевязать твои раны. Потерпи, Солныш, я иду к тебе!

Побежала Зорька по ледяной пустыне туда, где угасал свет. Она падала на скользком льду, проваливалась в занесенные снегом трещины, выбиралась из них, обдирая руки, и снова бежала к Солнышу. Силы оставляли ее, и когда угас последний отблеск света, Зорька крикнула:

- Прощай, Солныш, - и без чувств упала на снег.

И вдруг, ей почудилось, что слышит она знакомую музыку. Идет к ней в огненном плаще Солныш, а в руках у него хрустальный шар. Ярко горят золо­тые, серебряные, изумрудные огни. Обнял ее Солныш, накрыв огнен­ным плащом, и Зорька почувствовала, что оторвались они от земли и летят в небо. Тепло и радостно было Зорьке в объятиях любимого, и ей хотелось, чтобы этот полет продолжался вечно...

Прошло время, и вновь засиял в небе огненный шар. Вышли люди на городскую площадь и увидели Светозара в черном плаще. Он нес на руках бездыханную Зорьку. Мелкий иней, покрывший ее золотистую косу, искрился в алом свете огненного шара...

Не вернулись обратно художник Солныш и его друзья. Но с тех пор зовут люди огненный шар, согревающий землю, солнцем, солнышком, в честь отважного художника, который вел людей на борьбу с Тьмой, а волшебную игру света, что возвещает о его восходе и провожает на закате, называют зарей, зорькою.

В двенадцать месяцев земля вокруг солнца обходит, и каждый месяц солнце по-особому светит. Это каждой из двенадцати художни­ков в его свет свои оттенки внес.

Тысячи тысяч лет светит и будет светить солнце,  даруя людям жизнь, потому что в его лучах сила мудрости, жар любви Человека.

 

К оглавлению


 

 

 


 



Hosted by uCoz
На главную страницу